Поможет нам разобраться в постмодерне профессор ГУ ВШЭ, кандидат исторических наук Института Европы РАН, специалист по теории постмодерна, культурной антропологии, семиотике и вещам еще более умным — таким, что мы бы не смогли написать эти слова без ошибок.
Профессор ГУ ВШЭ, кандидат исторических наук Института Европы РАН
Личный сайт* — (Сергей Медведев признан иноагентом по решению Минюста)
Обычный человек, слыша слово «постмодерн», старается убедить себя, что это не имеет к нему никакого отношения, а возможно, и вовсе выдумка. Примерно как «эректильная дисфункция», «разбегание галактик» или «рука, которая иногда высовывается из унитаза и хватает все, что подвернется».
Между тем мы живем именно во времена постмодерна, которые наступили в прошлом веке и не собираются заканчиваться. Пока еще можно не придавать этому значения и цепляться за мысль, что мир, в котором ты живешь, — тот же самый, в котором ты родился. Но уже совсем скоро шагу будет нельзя ступить без понимания того, что такое «пространство потоков», «длинный хвост» или «экономика даров». Мы, как обычно, беремся снабдить тебя базовыми сведениями. Половина — сегодня, половина — завтра.
«Постмодерн» не следует путать с «постмодернизмом». Постмодернизмом (англ. postmodernism) называют течения в литературе, искусстве и философии. О них мы сегодня не будем, ты столько не выпьешь, чтобы разобраться. Постмодерн же (англ. postmodernity) — это состояние общества в новейшее время; по разным оценкам — с 60-х, 80-х либо 90-х годов XX века. Оба понятия считаются неустоявшимися, и их часто путают даже в словарях. В русских, конечно. В Оксфордском, например, все четко.
Повторим времена
Как известно, использование латинской приставки post («после») — самый простой способ создать умное слово. Например, постсыр — звучит хорошо, и все стесняются спросить, что это такое, из боязни показаться глупыми. Но с постмодерном все иначе. «Пост» в его случае действительно означает «после», а «модерн» — эпоха вполне конкретная, описанная даже в учебниках, не говоря уже о Википедии. Ну, ты помнишь: модерном, или Новым временем, называют отрезок в 400–500 лет, который следует сразу после Средневековья. Поскольку отмечать подобные вещи тогда было не принято и нигде в летописях нет записей о масштабной пирушке с оливье, историки до сих пор не пришли к единому мнению, когда именно начался модерн — то ли в год Реформации (1517), то ли после подписания Вестфальского мира (1648), то ли во время английской промышленной революции XVII века. Но это и не важно. Тебя сейчас интересуют только те черты Нового времени, которые недавно вдруг умерли, обозначив начало постмодерна. Это:
а) вера в науку и контроль над информацией;
б) концепция линейного времени;
в) продажа себя, обмен труда и творчества на деньги.
Иными словами, средневековый человек, прообраз современного гопника, жил как бы вне времени и был малограмотным и ленивым: зачем учиться, если Бог все лучше знает, и зачем стараться, если все, что наработаешь, забирает батя? В смысле, феодал. Новое время принесло с собой в числе прочего массовое использование часов и календарей, институт авторского права (или, как минимум, спрос на искусство), перепроизводство и свободный капитал. Это не сразу, но изменило самосознание человека.
«Если использовать метафору, — забыв об обещании не использовать умных слов, говорит профессор Медведев, — то модерн — это дерево. У дерева есть логика. Есть структура. Корень растет, превращается в ствол, в крону, в плоды».
Когда же все это накрылось тазом из безоксидной меди? Как нетрудно догадаться, в XX веке. В мир пришли глобальные войны, массовое телевидение и Интернет, информация стала распространяться бесконтрольно. Возник виртуальный капитализм — это когда производятся не товары, а знаки. Продаются не бутерброд с мясом и коричневое питье, а McDonald's и Coca-Cola.
«Мы живем в мире, где виртуальность превращается в реальность. Стоимость делается из воздуха, из слов, из представления человека о вещи», — грустно вздыхает профессор, потягивая купленный за двести рублей кофе, себестоимость которого — пять. «Если продлить метафору, то постмодерн — это грибница. В отличие от дерева, ее нельзя уничтожить. У нее нет центра, элементы взаимозаменяемы. В основе — сеть».
Ни один гриб не растет из другого, они обособлены, хотя и знают о существовании друг друга и обо всем, что происходит на любом участке сети. Таково современное общество.
Конечно, ученые (философы, политологи и экономисты) первыми заметили, что мы живем совсем не там, где все думали. Или, скорее, не тогда. Конечно, даже в их стане находятся одиночки, которые кричат, что никакой постмодерн не наступил. Но в целом современная мысль признала, что да, он уже тут.
Все чаще для объяснения самых разных явлений — от Википедии и iTunes до финансового кризиса и роста спроса на антидепрессанты — мыслители вынуждены прибегать к одним и тем же понятиям и теориям. Вот они, приобщайся.
1. Глобальная деревня
Этот термин ввел еще в 1962 году канадский социолог Маршалл Маклюэн в одной из тех книжек, которые легче пересказать, чем прочесть. Называлась она «Галактика Гутенберга», и речь там шла вообще-то совсем о другом. Но в последних главах гениальный Маклюэн не только предсказал Интернет, но и придумал первую метафору для его обозначения. Идея глобальной деревни проста: благодаря мгновенной передаче информации земной шар сжимается до размеров какого-нибудь Выдропужска. В переносном смысле, конечно.
Со времен Маклюэна термин развили, и сегодня им обозначают три характерные черты постмодерна.
Невозможность замалчивания информации
Если на месте события оказался хоть один подросток со смартфоном, видео о нем (событии, а не подростке) рано или поздно окажется там, где его сможет увидеть кто-то еще. О том, что в его стране нет демократии, может кричать в Twitter даже китаец, не говоря уже о тебе. В глобальной деревне все невольно шпионят за всеми и треплются о том, что увидели, от нечего делать (избыток свободного времени — одно из завоеваний экономики постмодерна, но об этом в другой раз).
Вынужденная вовлеченность в чужие дела
В настоящей деревне стоит пройти по улице — и кто-нибудь обязательно попросит помочь принять роды у курицы, предложит выпить или насильно расскажет о проблемах. В глобальной деревне аналог такой прогулки — заведение аккаунта в социальных сетях, мессенджера, «Скайпа», блога. Человек, который всего этого не имеет или даже — бисово отродье! — вовсе не пользуется мобильным, выглядит глобально деревенским дурачком и постепенно выдавливается за пределы нормального социума.
Идея ложной ответственности
Человеку совестливому жизнь в глобальной деревне противопоказана: он будет переживать за каждого бездомного котенка, чьи фотографии мелькнули в чужом блоге, и за любого пациента неведомой клиники, срочно нуждающегося в пересадке ноздри. Ложная сопричастность бесконечно далеким процессам порождает постоянный стресс, основанный на желании помогать или муках совести («Я плохой, не помогаю. А мне ведь несложно»). Наряду с ответственностью жизнь в глобальной деревне награждает тебя еще и ложным всемогуществом: кажется, что именно твоя эсэмэска или перепечатка-пересылка слезного письма кому-то поможет.
2. Новая темпоральность
Термин можно было бы не объяснять вовсе, если бы не одно слово, которое большинство людей не часто использует. Итак, «новая» означает… Да шутим мы, шутим! Конечно, загвоздка в «темпоральности». Это словечко раньше применяли биологи и физики, чтобы обозначать время, характерное для процесса. Скажем, темпоральность варки яйца — три минуты, а мужского оргазма — увы, нет. Затем термин перекочевал в философию, и там его насытили новым смыслом: взаимосвязь времен. Проще объяснить на примере. Вот, скажем, играешь ты в GTA V, когда надо писать статью. И кажется, что прошло-то всего ничего. Смотришь на часы — ан нет, четыре часа. Вот эта разница между твоим восприятием и абсолютным временем и есть темпоральность. В эпоху постмодерна она поменялась настолько, что пришлось вводить особый термин.
«Личное время, — объясняет Сергей Медведев, — стало гибким. Диктат часов, телепрограмм, расписаний, издержек на дорогу почти не ощущается. Мир функционирует непрерывно, 24 часа в сутки, 7 дней в неделю. В модерне это было невозможно. Человек жил в общем времени. В метафорическом смысле — оглядывался на большие часы ратуши, жил по гудку завода. Постмодерн — эпоха множества рассинхронизированных наручных часов».
В итоге все понятия, связанные со временем, в постмодерне размываются. Говоря «среда», особенно в Интернете, человек уже должен уточнять: среда где, на каком меридиане? «Сейчас» — это прямо сейчас или скоро? А «скоро» — это в пределах часа, вечера или месяца? Темпоральность у всех разная, и, чтобы говорить о времени, нужно выяснить, одинаково ли вы с собеседником его понимаете. Все это и есть «новая темпоральность». Но не только.
«Время не только спрессовалось и стало нелинейным. Оно теперь источник стоимости. Кредитов, фьючерсов, штрафов. Если переиначить старую поговорку, темпоральность — деньги. На их времени можно и зарабатывать, и терять».
3. Пространство потоков
Термин испанского социолога Мануэля Кастельса, который первым понял, что в эпоху постмодерна мутирует не только время, но и пространство. Еще в 70-е Кастельс предложил различать пространства мест и потоков. Если ты сидишь на кухне, это пространство места. Ты физически привязан к нему, особенно если прикован наручниками к батарее. Но если в этот момент ты звонишь по «Скайпу» друзьям, чтобы те кинули денег тебе на телефон, чтобы ты мог вызвать пожарных, потому что дом еще и горит, то вокруг тебя аккумулируются потоки информационные и финансовые.
Сказать, что сделка между твоими друзьями и сотовым оператором происходит у тебя на кухне, нельзя. Она происходит в некоем условном месте, которое ты сам ненадолго сконструировал. Авиадиспетчерская, World of Warcraft, здание Токийской биржи, кнопка «Пожертвовать через PayPal», да и сам PayPal — это типичные пространства потоков.
«Реальность постепенно начинает подчиняться виртуальности, а не наоборот, — убежденно говорит профессор. — Многие потоки, от которых зависят жизни людей и благосостояние государств, нигде не существуют. Но люди на пересечении этих потоков живут и зарабатывают в самом прямом смысле!»
Сам посуди, если ты всеми мыслями (ресурсами) пребываешь в очередной MMORPG, можно ли сказать, что ты сидишь на стуле в офисе? Там, в пространстве мест, остались разве что твои ягодицы и крошки от чипсов, да и то потому, что их нельзя сделать частью потока. Пока что.
4. Ошибка нарратива
Довольно новый, но уже ставший модным термин — кстати, дурно переведенный на русский. Суть предельно проста: нарратив — это изложение событий в последовательности, которая кажется рассказчику логичной. «Пойдем быстрее, а то опоздаем» или «Я привез из Турции сувенир и теперь хожу к врачу-сувенирологу» — типичные примеры нарратива. Казалось бы, где тут можно ошибиться и какое это имеет отношение к постмодерну?
Видишь ли, мы живем в эпоху избыточной информации. Ни один человек не может учесть всех факторов, влияющих на тот или иной процесс. При этом, когда что-то случается, мы:
а) стараемся объяснить происшедшее, исходя из собственного опыта (недостаточного) и знаний (отрывочных);
б) пребываем в ложной уверенности, что точно знаем, почему так случилось.
Это и есть ошибка нарратива — когда ты начинаешь подгонять любую новую информацию под привычные лекала и видишь только те данные, которые укрепляют твою убежденность, а те, что выставляют тебя дураком, — игнорируешь.
В эпоху постмодерна технологии и данные множатся постоянно, а с ними и ошибки. Хрестоматийный пример — случай с будильником Соттасса, о котором мы уже писали. Помнишь? В 60-х годах фирма Olivetti никак не могла продать свой новый будильник. Боссы бились над загадкой, проводили опросы, изучали изделия конкурентов — все тщетно. Тогда дизайнер Соттасс залег в засаду в магазине и с удивлением обнаружил, что покупатели взвешивают будильники в руке и не покупают Olivetti, который благодаря новым технологиям стал неожиданно легким. Боссам никак не могло прийти в голову, что вес может быть критерием оценки товара, потому что раньше такого не было!
В постмодерне подобное сплошь и рядом. Успех в бизнесе и даже личное счастье все чаще зависят не от измеримых всеобщих величин, таких как IQ, цвет диплома, возраст, стаж, а от случайных. Например, кто-то может получить хорошую работу, потому что у него редкая фамилия и при поиске в «Гугле» его страница в «Фейсбуке» (запрещенная в России экстремистская организация) быстро нашлась, а там висела песня, которую босс давно искал, и т.п. А новая коллекция одежды может плохо продаваться просто потому, что в сети магазинов используются галогенные лампы, а не с нитью накаливания, поэтому цвет ткани выглядит плохо и никому не нравится. Жизнь с опорой на логику во времена постмодерна чревата частыми ошибками нарратива и в конечном итоге — неврозами из-за собственного неумения понять происходящее.
5. Черный лебедь
Понятие из одноименной книжки Николаса Талеба (его труды — новая интеллектуальная зараза, но благодаря нам ты можешь их теперь и не читать). Как ты знаешь, наука долгое время не подозревала о существовании черных лебедей. Эти птицы, как какие-нибудь утконосы, жили только в Австралии. Поэтому, когда европейские орнитологи впервые увидели черного лебедя, они классифицировали его как совершенно новый вид. И долго отрицали связь между белыми и черными лебедями, потому что «так не бывает, все лебеди всегда белые». Потом понятие «черный лебедь» заимствовали философы для обозначения знания, напрочь перечеркивающего все предыдущие знания.
Талеб пошел дальше: в его книгах «черный лебедь» — это любое непрогнозируемое событие, которое оказывает влияние на нашу жизнь. И — сюрприз, сюрприз! — отныне и впредь таких событий будет все больше, и финансовый кризис — только одно из них.
Почему? Дело опять же во все растущем количестве данных, технологий и случайных факторов, которые в наше время не может учесть уже не то что обычный человек, но даже аналитический центр. Или научный институт. Или правительство целой страны. Любая модель, которую старательно строят разные умники, может содержать в себе в качестве рисков только «возможные неожиданности». Но по-настоящему меняют мир только «невозможные неожиданности» — те самые черные лебеди. Их нельзя предсказать, потому что предсказания мы можем строить только на основе того, что было. А черных лебедей еще не было.
Этот парадокс похож на тот, что подметил Станислав Лем в своей «Фантастике и футурологии»: если технологию будущего можно описать, то ее можно сразу и изобрести, тогда она перестает быть из будущего. Значит, описать ее нельзя. Талеб вывел ту же самую формулу, но применительно к рынку недвижимости, биржевой игре и социальному прогрессу. Да еще и доказал все математически. Ну не молодец ли?
