Николай Лебедев: Испытание блокбастерами

Про меня и мои фильмы всякое говорят. Раньше такое, назовем так, пристальное внимание меня изумляло, сейчас отношусь, пожалуй, даже равнодушно. Понимаю, что у меня свой путь, и я, как говорил Моэм, уже нахожусь в том возрасте, когда бессмысленно размышлять о том, каким меня хотят видеть другие. Меня и мое кино. Я не червонец золотом, чтобы нравиться всем. А вот что действительно важно, так это отношения со зрителями. Я очень любил кино в детстве, для меня это был мир, куда я уходил от несимпатичной мне реальности. Кино давало мне радость жизни, полет, надежду. Сейчас я отношусь к кино иначе, более заземленно, что ли, но те впечатления, детские и юношеские, очень ценю по сей день. Кино буквально спасало меня и в более зрелом возрасте.

Для меня кино — не политическая история (для многих, знаю, политическая). Не социальная история (для многих, знаю, социальная). Не потому что я в облаках витаю, просто ждал и жду от кино другого. И мне кажется, что большому количеству людей в кино интересно то же самое. 

Кино, даже самое реалистическое, — это всегда сказка. Даже если это фильм по документальным событиям, на экране все равно действуют не реальные люди, а персонажи, которых изображают актеры, придуманы драматические ситуации и диалоги. 

Мне важно, чтобы фильмы по-настоящему увлекали людей и давали надежду, а не отбирали ее. Чтобы после фильма человек хотя бы на мгновение ощутил в душе что-то светлое. Хотя бы на несколько секунд. И чтобы он почувствовал, что жизнь, несмотря ни на что, прекрасна. Иногда счастье могут дарить даже очень тяжелые фильмы. «Головокружение» Альфреда Хичкока, «Список Шиндлера» Стивена Спилберга, «Охота» Томаса Витенберга дарят мне такие светлые впечатления, или, скажем, «Рассекая волны» Ларса фон Триера. 

Если бы мне сейчас выпало снимать «Змеиный источник», вряд ли я смог бы это сделать. В середине девяностых я очень остро чувствовал жизнь небольших городков, я бродил по этим улочкам, сталкивался с этими людьми. Я существовал в точно такой среде, которая на экране, быть может, подана несколько преувеличенно и шаржированно, но для меня она абсолютно узнаваема. Мы снимали «Змеиный источник» в обычном подмосковном городке, в обычных интерьерах жителей. Ничего специально не приукрашивали и не очерняли. Для меня это была история опьяняющей и ядовитой силы бесконтрольной власти, рассказанная в хорошо знакомых мне декорациях и обстоятельствах. Никита Сергеевич Михалков позже назвал эту работу примером новой бездуховности российского кино. Считаю, имел право, и это не повлияло на наши дальнейшие взаимоотношения с ним. У меня с Михалковым другие ассоциации: в девяностые я впервые посмотрел «Утомленные солнцем», и эта картина произвела на меня невероятное впечатление. Все российское кино в то время было мрачным и депрессивным, на фоне него картина Михалкова просто потрясла меня. Помню, как я возвращал кассету с ней в видеопрокат и меня спросили: «Ты знаешь, что этому фильму сегодня ночью дали „Оскар“?». Я ощутил прилив такого абсолютного счастья, который, кажется, не испытывал потом, получая любую из своих наград. 

***

Да, я слышал, что в начале нулевых на Западе про меня говорили «русский Хичкок». Тут два момента: первый — лестный, ибо я очень люблю Хичкока, второй — вполне заземленный, ибо я вменяемый человек. И понимаю разницу между собой и им, величайшим из кинематографических гениев. Но всегда приятно, когда сравнивают с Хичкоком или со Спилбергом, а не с Тютькиным. 

Мне кажется очень большой ошибкой считать, что Хичкок — мрачный. Напряженный, да. Но не мрачный! Он великий моралист и выдающийся художник. «Психоз», возможно, выделяется темными тонами, да и то в приемлемых пропорциях. Остальные хичкоковские картины, скорее, драматичные. Мне никогда не хотелось делиться со зрителем своими депрессиями: мир вокруг и так достаточно жёсток, а то и жесток. И нужно иметь большую внутреннюю уверенность, что, рассказывая историю, ты не сделаешь хуже или беспросветнее жизнь человека, который придет в кинотеатр. Скажем, какое откровение в том, что мы все умрем? Лучше подумать, как выжить в тяжелых ситуациях и сохранить в себе веру и человеческое достоинство. 

Я безумно люблю работы Спилберга, его придумки, аттракционы, многослойность его идей. Всех волнует, какие у него бюджеты и бокс-офис, а меня волнуют спилберговский способ рассказа, визуальные идеи и гуманистическая позиция. А что касается денег… Кино — дорогое удовольствие. Такой фильм, как «Экипаж», нельзя сделать за три копейки! Толпы людей, взрывы самолетов — это все стоит очень дорого. Поэтому большой бюджет для меня — тройная ответственность, а не ощущение жизни на широкую ногу. Камерная история снимается проще, рисков меньше. «Малый бюджет — залог моей свободы», как любил повторять Бюнуэль. А когда снимаешь сложнопостановочную картину, то приходится многократно перепроверять каждый шаг.

На съемках «Змеиного источника» мы могли репетировать по три-четыре часа, что сейчас выглядит для меня непозволительной, практически невозможной роскошью. Сейчас я все готовлю заранее, приезжаю на съемочную площадку за час до начала съемочного дня, который длится 12 часов, все перепроверяю. А после окончания съемки остаюсь на час-полтора, чтобы еще раз обсудить и уточнить вопросы по завтрашнему дню. Сейчас все репетиции приходится проводить до начала съемочного периода, потому что на съемках времени нет: стремительно прогнали сцену — и тут же отправляем артистов на грим-костюм, а тем временем выставляем камеры и свет. Нельзя терять ни минуты съемочного времени, поскольку даже минута на сложнопостановочной высокобюджетной картине — это огромные деньги. 

Энн Арчер, замечательная актриса, голливудская звезда, которая снималась у меня в картине The Iris Effect, рассказывала, как однажды за совместным обедом Спилберг стал жаловаться на нехватку денег для одного из своих проектов. Люди за столом просто не поверили: ведь это же Спилберг, как ему могут не дать любую сумму для воплощения его идей?! А вот так! Знаете, о каком фильме шла речь? «Парк Юрского периода»! И ради изменения финальной сцены Спилбергу пришлось сократить производство на шесть съемочных дней. Как он это сделал, я понятия не имею — в Голливуде даже день съемок сократить кажется невозможным, настолько жестко и плотно просчитан график, а тут целых шесть! И сэкономил внушительную сумму, которая пошла на отрисовку компьютерного динозавра в последней сцене.

Это огромная иллюзия, что большие деньги — гуляй не хочу. Мне нравится делать масштабные картины. Для меня это такие красивые, яркие сказки, которые мне доверяют создавать. Но от меня требуется быть в высшей степени жестким к самому себе и максимально профессиональным. Мы снимаем зрелищную сцену пожара, толпы зевак собираются, чтобы поглядеть со стороны, а я не вижу ничего, кроме профессиональных схем взаимодействия! Только за то переживаю, чтобы с людьми все в порядке было, чтобы камеры сработали и стоящий неподалеку настоящий самолет не загорелся от случайной искры. У меня со съемок «Экипажа» остался комбинезон, который по грудь в мазуте. 

Я уже не говорю о том, что съемки начинались в семь вечера, а заканчивались в семь утра. Каждый день. Три часа на сон оставалось. Поэтому тот период я вспоминаю как огромное и тяжелое испытание. А кайф — это для зрителя. 

***

На одной из недавних встреч со зрителями ведущий предположил, что «Экипаж» — картина, которую мне навязали как коммерческий проект, а «Легенда №17» — мое личностное высказывание. Мол, вот такой конфликт между душой и бизнесом. Пустые домыслы. «Легенда…» действительно была очень личной для меня картиной, за которую я взялся из-за того, что в центре сценария оказались символические отношения отца и сына, они напомнили мне взаимоотношения с собственным отцом. Еще читая материал, я знал, что сделаю все, чтобы снять эту картину. Да, она была личной, но мне ее предложили продюсеры. А снять фильм-катастрофу я мечтал всю жизнь, просто не подозревал, что это будет «Экипаж», — фильм-посвящение любимому кинозрелищу моего детства. 

Меня настолько увлек жанр фильма-катастрофы, что в школе, сидя на задней парте, я писал сценарии, живописующие человека в экстремальной ситуации природных и техногенных катаклизмов. Перед работой над собственным «Экипажем» заглянул в старые, детские записи и… позаимствовал оттуда несколько любопытных идей. ​​Моим кумиром был Александр Митта, снявший «Экипаж» 1979 года. Я обожаю это кино! Так что я искал возможности снять подобное. Спасибо продюсерам Леониду Верещагину, Никите Михалкову и Антону Златопольскому, они дали мне совершенно невероятный, потрясающий шанс реализовать заветную мечту. Более того, сами предложили сделать это! А в небольших ролях-камео в картине снялись сам Митта и восхитительная Александра Яковлева, стюардесса Тамара из оригинального фильма.

Я приехал на прощание с Яковлевой, с которой тесно общался и дружил, а там в траурных речах зачем-то рассуждали, как плох получился новый «Экипаж». Мол, ремейк не может быть лучше фильма-оригинала, он изначально проигрывает. Хотя они даже не видели меня! Отлично помню, как предсказывали провал «Легенде №17», ведь это спортивная драма. То же самое писали про «Экипаж», потому что у нас не любят ремейки. Поймите, невозможно предсказать, будет фильм провальным или успешным.

***

На Западе моей самой узнаваемой и популярной работой стал, пожалуй, «Волкодав из рода Серых псов». У него отличные отзывы, на англоязычном «Ютьюбе» серьезные цифры просмотров у роликов по фильму (полная версия фильма на английском есть на YouTube, у нее 6,6 млн просмотров. — Прим. ред.).

А вот в России у картины, при том что она стала самым кассовым фильмом года, был неоднозначный прием, и поначалу я  очень переживал по этому поводу. Многие поклонники романа Марии Семеновой, по мотивам которого была сделана картина, приняли в штыки кинематографические изменения, в отличие от источника. Оглядываясь назад, я понимаю, что надо было еще активнее и решительнее менять структуру оригинала. Романное повествование входило в противоречие с драматургическими задачами. Но пиетет перед источником заставлял сохранять отдельные линии и ответвления, которые было бы правильнее серьезно переделать или же вовсе убрать. 

У фильмов, как и у людей, своя судьба. «Волкодава из рода Серых псов» решили раскручивать как наш ответ «Властелину колец», хотя я кричал: «Что вы делаете, это же совершенно другая история!» В результате ожидания зрители были обмануты, но не я. Могли также обмануться читатели книги, но мы делали новое и самостоятельное произведение. Плюс разговоры про бюджет опять же бессмысленное размахивание цифрами. Историю, происходящую в придуманном мире, нельзя было снять дешевле. Мы с нуля строили древние города и замки, возводили в павильонах горные плато, шили костюмы, делали очень сложный реквизит. Сейчас ко мне подходят и говорят, что «Волкодав…» опередил время, что нынче картина смотрится свежо и захватывающе. Не знаю, насколько это справедливое утверждение, но хорошо, если такой эффект существует. Знаю, что набрался во время этих съемок колоссального опыта, который помог мне в дальнейшем. Я бы не снял «Легенду №17» без такой суровой школы. 

Зритель не должен все это знать и учитывать. Зритель приходит развлечься, а не послушать про трудную жизнь режиссера. Кино — это развлечение. Эмоциональный аттракцион. А для команды создателей это огромный труд, итоги которого должны вызывать в зрителе чувство сопереживания и удовольствия. 

***

Спецэффекты помогают рассказывать истории. Если это трюк ради трюка, то он не может работать. Он должен быть вписан в историю, тогда это работает. В «Титанике» груда спецэффектов, но они работают на главное — на ощущение гигантской трагедии, которая происходит на наших глазах. Или «Спасти рядового Райана» — там же не просто разлетаются от взрыва человеческие конечности и пылают тела, — это погружение в ад войны.

Для меня нет разницы — взорвать на экране что-то по-настоящему или создать тот же эффект с помощью макетов или компьютерной графики, — лишь бы работало. После выхода тизера «Экипажа» некоторые ретивые зрители писали, что могли бы и получше взрывы нарисовать. Было забавно читать, ведь я знал, что все эти вызвавшие нарекания взрывы самые что ни на есть настоящие. Для «Нюрнберга» мы рисовали танки, потому что оказалось невозможно доставить военную технику на съемки в Калининград. Однако, так как обычно все-таки танки снимают «вживую», зрителям даже в голову не пришло обсуждать их «невсамделишность»». В любом случае, кино — это великая иллюзия, это тени на стене, и главное, чтобы образ был убедителен, тогда вопросов не возникает. 

Я прошу актеров тщательно готовиться к съемкам, чтобы они были максимально достоверными не только в психологическом действии, но также и в физическом, бытовом. Скажем, действие фильма «Поклонник» происходит на почте, и поэтому всех исполнителей ролей я отправил в почтовое отделение, чтобы они неделю-другую поработали в качестве разносчиков газет. На съемочной площадке мгновенно стало видно, кто действительно прошел «курс молодого почтальона», а кто лишь притворился. И мне пришлось затем скрывать оплошности некоторых нерадивых исполнителей с помощью монтажа. При этом, конечно, в трюковых сценах, когда актеру может угрожать опасность, я предпочитаю пользоваться услугами каскадеров. Актеров это иногда даже обижает. Данила Козловский, Сергей Кемпо, Александр Домогаров, Александр Бухаров предпочитают выполнять трюки сами. Однако в моей практике был случай, когда решение заменить артиста на каскадера в сцене пожара спасло артисту жизнь. Ситуация на площадке стала развиваться в неожиданном направлении, и только навыки профессионального трюкача помогли дублеру выкрутиться из нештатной ситуации. А иначе могла бы случиться трагедия.