Неожиданно захватывающая история происхождения лошадиных пород

Мужчины любят то, на чем можно быстро ездить, и не важно, сколько у конструкции колес, ног или присосок. Пусть «бугатти» и «ламборгини» наших прапрадедов жрали не бензин, а овес — это ничего не меняло.

Жизнь меняется так стремительно, что мы едва успеваем фокусировать взгляд на вспыхивающих профилях сверхновых звезд «Инстаграма» (запрещенная в России экстремистская организация), набегающих друг на друга индексах айфонов, новых марках автомобилей. Не то что пытаться за всем этим угнаться, даже находиться во всей этой чехарде — занятие довольно утомительное. Поэтому сегодня мы решили отключиться от пиликающего и вибрирующего цифрового новостного поля и погрузиться в неспешный XIX век, когда рекорды скорости ставили не на соревнованиях «Формулы-1», а на скачках, когда состояния спускали не на суперкары, а на породистых лошадей и когда не было более мужского занятия, чем обсуждение статей какой-нибудь знаменитой кобылы.

Годольфин

История английских чистокровных лошадей, самой быстрой, самой дорогой и самой чистой породы на Земле, началась где-то в пустынях Ближнего Востока.

Испокон веков арабы занимались разведением верховых лошадей для своей кавалерии. Их изящные, выносливые и удивительно быстрые кони были известны и в Европе, и в Азии, однако исключительно как недостижимое сокровище. Под страхом смертной казни запрещено было продавать арабских лошадей за пределы арабского мира. В XVIII–XIX веках границы начали размываться: могущество Османской империи ослабло. Во время многочисленных сражений арабские кони попадали в плен, а кроме того, стремясь наладить дипломатические отношения с противниками, арабы нарушали древний закон и, бывало, дарили не самых ценных лошадей европейским правителям.

Предположительно именно так легендарный арабский жеребец Годольфин попал в Европу. В 1730 году в возрасте шести лет его подарили французскому королю Людовику XV. Надо сказать, король отнесся к подарку без восторга. Конь был, мягко говоря, неказистый: низкорослый, с непропорционально длинным туловищем, да еще почти неуправляемый. Не знаем, как такой «подарочек» повлиял на дипломатические отношения, однако из королевской конюшни его попытались побыстрее сбыть, чтобы не мозолил глаза. Так Годольфин (впрочем, он тогда звался каким-то другим именем, которое история не сохранила) попал в услужение городскому извозчику. Тут жеребцу пришлось несладко. Голодом, кнутом и тяжелой ежедневной работой практичный кучер укротил восточный темперамент своего подопечного.

Через пару лет уличной каторги судьба коня неожиданно сделала крутой вираж. Возвращаясь на извозчике в гостиницу, один английский купец обратил внимание на чрезвычайно худую лошадь удивительного сложения.

Надо сказать, в Великобритании к тому времени уже не первую сотню лет увлекались коневодством. Сначала лошадей выращивали для рыцарей, затем королям полюбились скачки, и при дворе завели свою конюшню с королевскими жеребцами и кобылами. Планомерное отслеживание их родословных (это было свойственно англичанам во всех сферах жизни) привело к тому, что в стране сформировалась своего рода национальная порода рослых, ладных и довольно сильных лошадей — все-таки перевозка рыцарей в полном доспехе требовала недюжинной двужильности. Британские коневоды не ограничивали свои предпочтения местным генофондом. Всякие экзотические породы, в особенности изящные арабы, особенно ценились, так как они были быстрее английских лошадей, а скачки на скорость все больше входили в моду.

Английский купец, приехавший по торговым делам во Францию, оказался страстным коневодом. Он разглядел в заморенном рабочем коне арабские стати и расспросил извозчика, откуда ему достался этот любопытный экземпляр. Тот признался, что экземпляр, с его точки зрения, не представляет никакой ценности. Может, он и араб, да хоть сам турецкий паша, однако Париж еще не видел такой упрямой клячи. Купец поцокал языком и предложил за коня такую сумму, за которую извозчик готов был отдать ему это «сокровище» вместе с повозкой.

Так неказистый конь попал в конюшню к торговцу Эдварду Коуку, который немедленно распустил слухи о том, как за бесценок приобрел в Париже чистокровного араба. Впрочем, на скачки Коук жеребца не выставлял — не хотел портить впечатления, все-таки выглядело его приобретение весьма сомнительно. Через пару лет Коук скончался, и коня выкупил граф Годольфин. К тому времени жеребец уже нагулял нормальный вес и выглядел не так страшно. Впрочем, для бегов он оказался слишком стар: по всем признакам ему было больше десяти лет. В качестве производителя конь тоже не очень котировался: по сравнению с английскими лошадьми, он был не только неказистым, но и низкорослым, всего 152 сантимет­ра в холке против стандартных 160. Граф решил использовать бракованного коня как тестового — загонять кобыл, чтобы выяснить, готовы ли они к случке. Тут и выяснилось, что араб обладает феноменальными способностями к бегу. За счет длинных плечевых суставов и особенно развитых тазовых мышц он двигался гигантскими скачками и легко догонял любую призовую лошадку. Впрочем, удовольствия от этого для самого жеребца выходило мало — ровно до той поры, как в конюшню графа Годольфина привезли Леди Роксану. Это была кобыла самых аристократических кровей, дочь чемпионов и сама неоднократная победительница заездов. В качестве жениха ей предназначался лучший жеребец конюшни — Хобгоблин. Граф Годольфин заплатил за случку немалые деньги и ожидал от нее чудес, однако негодница Роксана заупрямилась и ни в какую не соглашалась подпускать к себе Хобгоблина, при том что на тестовой сходке была совсем не против внимания уродца-араба. Граф Годольфин махнул рукой и решил уступить желаниям Леди, и к ней снова привели приглянувшегося жеребца. Это был исторический момент зарождения породы «английская чистокровная». Сын Годольфина и Леди Роксаны оказался настолько замечательным бегуном и еще более замечательным производителем, что его кровь течет в жилах почти всех современных чистокровных лошадей*. Тем временем граф полностью изменил отношение к своему неказистому арабскому коню после произведения на свет такого удачного потомка. Жеребец получил имя самого графа и был записан в качестве одного из самых ценных производителей конюшни. Остаток жизни четвероногий Годольфин прожил в веселии и довольстве.

Эклипс

История скачек в Великобритании стремительно развивалась. В 1711 году, еще до вливания в генофонд английских лошадей скоростной арабской крови, в графстве Беркшир, в Аскоте, близ Виндзорского замка, основали легендарный беговой ипподром «Аскот». Его местоположение определила королева Анна, когда каталась в окрестностях дворца. На беговых дорожках «Аскота» летом стали проводить ежегодные скачки на королевский приз, и они вскоре превратились в основное светское мероприятие страны (таким до сих пор и остаются). На бега приезжало все королевское семейство. Чтобы леди не скучали, пока джентльмены заняты лошадьми, приз королевы на скачках получала не только самая быстрая лошадь, но и дама в самой экстравагантной шляпке.

В 1769 году на бегах в Аскоте загорелась новая суперзвезда: главный приз взял никому не известный жеребец Эклипс. Этого коня можно было назвать принцем в изгнании. Он родился в день солнечного затмения (так он получил свое имя) в прославленной конюшне герцога Камберлендского Уильяма Августа. Жеребенок был гнедой масти, как и его прадедушка Годольфин, при этом на одной его ноге белела характерная отметина. Помимо Годольфина предки новорожденного восходили еще к двум великим арабам — Дарли и Барли, поэтому его будущее с самого начала было безоблачным и многообещающим. Однако едва Эклипсу исполнился год, его знатный хозяин умер, оставив не менее знатные долги, так что конюшня была распродана с молотка.

Жеребенка приобрел обычный торговец овечьей шерстью Уильям Уайлдмен. Это был человек с недюжинной деловой хваткой. Уже тогда основной доход на бегах получали не за счет призовых денег, а делая ставки на тотализаторе. Именно этим и собирался заняться Уайлдмен. Он сразу сообразил, что главным оружием для владельца перспективной лошади в данном вопросе являются строжайшая тайна и полная внезапность. Тренировки Эклипса держали в секрете, торговец никому не рассказывал о своем лошадином принце. Обычно перед основными бегами проводился тестовый заезд, на который съезжались гандикаперы. Когда тестировали Эклипса, Уайлдмен и тут сумел обвести шпионов вокруг пальца: он дал неправильный адрес бегового поля, так что наблюдатели приехали на место уже после окончания забега. Тем не менее особенно дотошным журналистам удалось найти и расспросить местную женщину, которая стояла в сторонке и глазела на лошадей. Она и произнесла легендарную фразу, перепечатанную затем во всех газетах: «На поле была лошадь „в белом носке“, так вот, она бежит так, что ее не догонит ни один соперник, гонись он за ней хоть на край света!» Этих слухов хватило, чтобы ставки на Эклипса возросли до 4:1 во время его легендарного забега в Аскоте. Селянка оказалась права: конь с белой ногой первым пришел к финишу, оставив своих соперников далеко позади. Именно тогда и родилась фраза «Эклипс первый, прочие нигде», которую с тех пор часто используют на бегах. Уайлдмен не получил ожидаемого дохода от тотализатора, однако с лихвой окупил свои расходы, когда сразу после Аскота продал своего «принца» полковнику Деннису О'Келли, раскрыв блестящую родословную скакуна.

Дальше последовало полтора триумфальных для Эклипса года. Жеребец легко и непринужденно брал все призы на любых скачках страны. При этом жокеям, выступавшим на этом коне, приходилось несладко. Дело в том, что из-за тяжелой головы и длинных передних ног Эклипс хоть и развивал бешеную скорость, но постоянно «клевал носом», так что его наездники регулярно вылетали из седла. Единственным жокеем, который умудрялся усидеть на нем (сдержать этого коня не мог никто), был Джон Окли, который и ездил на Эклипсе до конца его карьеры. Увы, после 18-го забега легендарный жеребец вынужден был уйти на покой: никто больше не хотел соревноваться с ним, это было просто бессмысленно. В стойле непобежденный Эклипс также показал себя с самой лучшей стороны: более трехсот пятидесяти его прямых потомков стали призерами различных дерби. В 1970 году было установлено, что кровь Эклипса течет в жилах 80% английских чистокровных лошадей. Кстати, после смерти знаменитого чемпиона выяснился еще один удивительный факт: его сердце было значительно больше стандартного и весило около 6,5 килограмма. За счет этой мутации жеребец не знал усталости.

Сметанка

Английские чистокровные лошади — удивительная порода, непревзойденная по быстроте в галопе, генетически очень сильная, так что этих животных часто используют для улучшения и поддержания других пород, которые мельчают и портятся без регулярного вливания «английской» крови. Однако чистокровные кони могут существовать лишь в рамках очень узких задач и условий, без правильного ухода и в холодном климате эти великолепные животные быстро чахнут и погибают. То же самое можно сказать про арабских лошадей.

Однако есть страны, в которых лошадиная эволюция пошла совсем по другому пути. Например, в России в области конского разведения, как и во многих других областях, был свой, особенный, весьма любопытный опыт.

В XVIII веке на волне европейской моды в России заинтересовались выведением не просто выносливых, а быстрых и породистых коней. Пионером в этом деле стал граф Орлов, который задался целью создать лошадь «нарядную, устойчивую к российскому климату, при этом быструю не на галопе, а на рыси». Все-таки в России чаще ездили не верхом, а в экипаже, по­этому ценили именно рысаков, которые меньше раскачивали повозку.

В 1776 году граф Орлов привез в свое подмосковное имение очень ценного (60 тысяч серебром) и чрезвычайно красивого арабского жеребца Сметанку редкой серебристо-серой масти. Его появлению предшествовала целая эпопея: коня везли по земле с многочисленными остановками для адаптации, выгула и акклиматизации, так что путь его из Турции в Россию занял более двух лет. Сметанка был необычно крупным для своей породы и быстрым на всех аллюрах. Увы, в России бывшему турецкоподданному категорически не понравилось. Неизвестно, что стало тому причиной — то ли непривычные корма, то ли холодные зимы, а может, и суровые российские конюхи, которые не привыкли к восточному темпераменту и «учили» Сметанку без жалости, — однако хваленый жеребец издох, не простояв в графской конюшне и года. К счастью, заморский гость успел оставить четырех сыновей и одну дочь, от которых впоследствии и пошла знаменитая порода орловских рысаков.

Граф Орлов скрестил утонченного араба с терпеливыми и неприхотливыми голландскими рабочими лошадками, в результате чего получился гармоничный и в то же время крупный, выносливый и морозоустойчивый гибрид. После тщательной селекции удалось добиться у этих лошадей ровной и очень быстрой рыси. Для выявления самых резвых лошадей в породе Орлов организовал Московские бега, которые летом проходили на Донском поле, а зимой — на льду Москвы-реки и очень скоро стали излюбленным развлечением москвичей. От английских скачек эти соревнования отличались тем, что ездоки сидели не верхом на лошади, а позади нее, на специальной легкой тележке. Кроме того, кони должны были пробежать все расстояние рысью. При сбое на галоп следовала дисквалификация.

Крепыш

Орловский рысак быстро завоевал популярность по всей стране. Это была единственная на тот момент рысистая порода, так что этих лошадей особенно полюбили извозчики. В то же время граф Орлов уделял особое внимание стати и внешнему виду лошади, его рысаки были знамениты тем, что красиво изгибали шеи дугой во время езды. В народе про них ходило выражение «и пахать, и щеголять». После смерти графа его дело продолжили другие российские заводчики. Орловские рысаки регулярно брали призы на международных выставках, их в больших количествах вывозили на продажу в Европу. Там с российской подачи тоже стали устраивать рысистые бега. Вскоре традиция распространилась на весь мир и особенно укоренилась в США, где для рысистых бегов вывели собственную породу — низкорослого, угловатого стандартбреда. В конце XIX века американский рысак был завезен в Россию. Между американцами и орловцами началась жестокая конкурентная борьба.

12 февраля 1912 года вся Москва гудела от предвкушения исторического забега на Центральном ипподроме. Уже в два часа пополудни вход на ипподром перекрыли, хотя забег должен был состояться только ближе к вечеру. Слишком много было желающих попасть внутрь: трибуны начали заполняться с раннего утра и были забиты до отказа. Бежать должен был легендарный орловский рысак Крепыш против американца Дженерал Эйча.

Забегу этому предшествовало целое десятилетие стремительного заката популярности орловцев. Да, эти лошади по-прежнему оставались в абсолютных фаворитах у извозчиков, однако на ипподроме орловских рысаков регулярно обходили американские стандартбреды. В результате русские заводчики начали увлекаться метизацией — скрещиванием орловской породы с неказистыми, однако поразительно быстрыми американскими рысаками. Орловцев уже почти вытеснили с основных бегов, создав для них позорную «особую категорию», когда на горизонте у патриотов российского коневодства забрезжила надежда в виде уникального рысака по кличке Крепыш.

Этот жеребенок родился исключительно непропорциональным для орловца. В конюшне его называли «караморой» (комаром) за слишком длинные ноги. Однако гадкий утенок вырос в роскошного серого великана в серебряных яблоках. Благодаря заботе его владельца Михаила Шапшала, который делал коню компрессы из лечебной грязи, Крепышу удалось преодолеть слабость связок на задних ногах, вызванную его высоким ростом. После этого рысак начал показывать на тренировках невероятные результаты и бить рекорд за рекордом, вплотную приближаясь, а зачастую и превышая показатели американцев. Говорили, что Крепыш не бежит, а будто плывет над ипподромом, возвышаясь над своими соперниками. Конечно, такой красавец быстро стал фаворитом публики. Газеты называли его «лошадью столетия». Среди орловцев этот конь был безусловным чемпионом, а вот со стандартбредами ему еще ни разу не удавалось выступить в прямом противостоянии. В разгар карьеры Крепыша владельцы американских чемпионов постоянно отказывались от встречи. Они понимали, что поражение стандартбредов перед орловцами не только изменит их положение в турнирной таблице, но и помешает успехам породы на российском рынке.

Наконец в 1912 году, когда результаты Крепыша начали несколько снижаться, состоялся исторический забег. Его проведение до сих пор вызывает огромное количество вопросов. Самым спорным был тот факт, что на Крепыше ехал американец Вильям Кейтон. Да, он был одним из самых знаменитых жокеев тех времен, к тому же основным наездником Крепыша, однако сам Вильям перед заездом честно просил Шапшала снять его с дистанции, так как очень хорошо понимал двусмысленность своего положения. Тем не менее владелец знаменитого орловца был настолько уверен в своей лошади, что не пожелал ничего предпринимать. Скачки начались под одобрительный гул трибун: Крепыш и Дженерал Эйч почти сразу вырвались вперед и шли ноздря в ноздрю. Однако ближе к финишу трибуны затихли. Финал этой гонки состоялся в зловещей тишине: на последних ста метрах Крепыш будто специально уступил полкорпуса американцу и, как уверял в своих воспоминаниях Шапшал, «пришел на финиш со спущенными вожжами». Увы, забег этот имел самые серьезные психологические последствия. Как говорил Вильям Кейтон, «Крепыш стал только тенью прежнего Крепыша» и никогда не повторял предыдущих рекордов. Стандартбреды окончательно захватили первенство на рысистых бегах.

Вскоре в неразберихе Первой, а затем и Второй мировой войны погибли почти все племенные российские лошади. Впрочем, конец у этой истории не такой уж безнадежный. Несмотря на войны, катаклизмы и перестройки XX века, орловская порода дожила до наших дней. В XXI веке этих красивых и выносливых лошадей опять стали разводить на основе 350 выживших особей. Современные рысаки по-прежнему уступают в скорости американцам, однако показывают отличные результаты в выездке и конкуре.

_{Фото: Shutterstock, Getty Images}