Мы точно не знаем, когда человек начал петь и играть на музыкальных инструментах. Но мы почти уверены: то, что начало петь и играть на музыкальных инструментах, человеком еще не было.
Уверенность эта появилась совсем недавно, а еще лет пятьдесят назад весь научный мир вполне придерживался марксистско-энгельсской точки зрения на музыку: человек-де изобрел ее, чтобы ритмичными выкриками синхронизировать действия команды, которая выполняет требующую слаженности совместную работу. К примеру, надо перенести тушу мамонта или закатить на гору валун, которым хорошо будет прикрыть вход в пещеру. Словом, «Эх, дубинушка, ухнем!» — исток музыкальной традиции человечества.
Пение также идеально подходило для ритмизации монотонной деятельности: «Трись, шкура, трись — будет сыну доха. Варись, горох, варись — будет дочке каша».
Замечательная позитивная теория, которая, правда, совершенно игнорировала тот факт, что вокруг трудящегося человека день-деньской распевали песенки представители видов, в трудолюбии не замеченных и мамонтами не промышлявших. И их бодрые «чик-чирик» и «ква-ква» не делались от этого менее ритмичными и музыкальными.
В конце концов отдельные граждане начали задаваться вопросом: если всякие синички поют, потому что хотят размножаться, то почему для человека непременно нужно было придумывать какой-то другой мотив? Музыка у нас для этого тоже еще как используется! Одни серенады чего стоят! Оставим пока этих граждан задумываться и дальше и посмотрим, что тем временем происходит за забором, отделяющим физику от метафизики.
Музыка сфер
У идеалистов и романтиков, как всегда, все было куда красочнее и понятнее. Музыка — это дар богов, начальная вибрация мироздания, голос ангелов. Она усмиряет зверей, двигает камни, создает вселенные. «Из наслаждений жизни одной любви музы´ка уступает». Арфу изобрел Аполлон, лиру — Гермес, свирель — Афина. Бодхисаттва спустился с неба, чтобы помочь Тосикагэ сделать семь лютен кото из священной ветви удумбара.
В общем, идея понятна: музыка — высшая форма существования информации, позволяющая человеку, встав на цыпочки, одним глазком заглянуть в мир непознаваемого. Именно поэтому она способна так тревожить душу.
Любовь к музыке чиста, как любовь к красоте природы, в ней нет ничего эгоистичного, потребительского, похотливого. Она иррациональна, а все иррациональное идеалистами очень ценится за то, что от него никакой пользы нет.
Кстати, птичкам, лягушкам и цикадам в этой картине тоже нашлось место. Все они, пищащие, булькающие и свистящие, — участники хора, который единой песней Земли славит Господа. Прелесть, правда? Посмотри, кстати, еще смешной клип, составленный из вирусных видео с поющими и играющими на музыкальных инструментах животными!
Однако разные животные на музыку реагируют по-разному. Собаки ее явно распознают и даже иногда могут «подпеть». Лошади могут гарцевать под марши. Певчие птицы охотно слушают радио и иногда пытаются повторять понравившуюся им песенку. Кошка разве что ухом недовольно поведет на особо хриплый вой из динамиков.
А вомбату какому-нибудь ставь хоть Моцарта, хоть Мэнсона — в ответ будет полный игнор, и морковный хруст не станет ни на йоту ритмичнее. И в этой разнице реакций скрывается ответ на вопрос, отчего музыка кажется нам такой прекрасной.
Люди как птицы
На самом деле не были правы ни идеалисты, ни материалисты, причем последние ошибались даже больше, чем первые.
Музыка нравится людям по одной-единственной причине: мы принадлежим к видам, для которых звуковые сигналы играют важную роль в жизни, а ритмичность этих сигналов, их тональность всегда были для нас способом передачи информации от особи к особи. Иначе говоря, человеческий язык начался не со слов в современном их понимании, а с пения, с передачи эмоций и смыслов тональностью и ритмом.
Пожалуй, первым об этом догадался Чарльз Дарвин, который в 1871 году написал буквально следующее:
Сегодня это предположение Дарвина считается совершенно верным. В прошлом году Массачусетский технологический университет (США) представил обширное исследование, подтверждающее эту гипотезу.
Сигеру Мигаява, ведущий автор проекта, указывает, что лишь 70–80 тысяч лет назад наши предки начали осваивать лексическую составляющую речи, вводя это новшество в привычные мотивы. До тех пор мы не говорили, а распевали, как ангелы в раю.
Наши голосовые связки и речевой аппарат — один из сложнейших музыкальных инструментов в природе — убедительно свидетельствуют, что человек существо поющее. И до сих пор интонации для нас имеют большее значение, чем смысл слов (будь это не так, у сарказма не было бы ни малейших шансов на выживание).
Удивление, грусть, радость, страх, мольба — практически любую эмоцию человек может донести до другого, вне зависимости от того, на каких языках они при этом говорят. На самую древнюю форму речи проклятие Вавилонской башни не распространилось. Более того, другие групповые животные или животные-синантропы тоже могут донести до нас свои переживания.
При некоторой тренировке мы распознаем и грусть в мычании коровы, и недовольство в кошачьем мяуканье, и восторг в собачьем лае. А вот чтобы понять, что не так, например, с вомбатом, нам придется щупать ему нос и пихать в попу градусник. Потому что вомбат как животное, прямо скажем, антисоциальное, не сумеет исполнить нам арию о своих страданиях. Не обучен-с.
Вот еще пять любопытных фактов, связанных с тем, что петь мы начали раньше, чем говорить.
Мы легко запоминаем ритмический текст (песни и стихи помним намного лучше и дольше, чем прозу).
Даже профессиональная аудитория воспринимает интонации оратора лучше, чем сказанные им слова. Проводились эксперименты, когда перед профессиональными собраниями (медиков, филологов и др.) выступал актер, живо и эмоционально произносивший в целом бессмысленный текст с несуществующими терминами. Лишь 5–10% аудитории участников смогли распознать подделку, остальные при анкетировании высоко оценили выступление.
Заики практически не заикаются, когда поют.
50% звуков, издаваемых матерями, занимающимися с новорожденными, лишены лексического значения (все эти «уси-пуси», «ню-ню», «плюти-плюти-плюти-плют»). Зато интонационная окраска этих сюсюканий чрезвычайно вариативна и обильна, ведь ребенку с точки зрения эволюционной программы матери важнее всего первым делом обучиться распознавать эмоции других членов группы.
Люди с хорошим музыкальным слухом обычно эмоциональнее, чувствительнее людей, которым медведи по ушам как следует прогулялись. Знаменитые певцы, музыканты и поэты куда чаще были невротиками и истериками, чем, например, писатели, ученые и военачальники.
Привычка к музыке нужна
Изучая песни скворцов, советский натуралист Максим Зверев поражался их вариативности. Молодой скворец, вступая в возраст репродукции, составляет собственную песню, ориентируясь на самые громкие и характерные звуки в округе. Он не только вплетает в свои брачные напевы популярные у других скворцов ритмы и звуки, но и может мяукать как кошка, квакать как лягушка, подражать цаплям, ласточкам и сойкам.
А сам Зверев обогатил скворчиный фольклор звуками печатной машинки. Несколько обитавших под его окном молодых птиц восхитились этим дивным треском и включили его в свой репертуар, выкинув на свалку истории все эти «пик-пик» и «щелк-щелк», которым их учили мама и папа («пик-пик» и «щелк-щелк» не привлекают внимания птицы-подростка, не заставляют к ним прислушиваться, так как слишком привычны). Но чем старше становится птица, тем реже она разучивает модные новинки, предпочитая петь то же самое, что исполняла для прекрасных дам в юности.
С человеком все происходит примерно так же. Сперва мы осваиваем «ладушки», которые, казалось бы, навеки программируют наш музыкальный генокод, но, вступая в пору полового созревания, мы готовы эти «ладушки» несколько переосмыслить.
Как скворцы среди зверевской сирени, мы осматриваемся по сторонам и слушаем, какие песни исполняют самые крутые самцы. (Скворцы, конечно, не держали самого Максима Дмитриевича за альфа-самца всея округи: они слышали невероятное по громкости и неустанности щелканье и сильно зауважали невидимого парнишу.)
Девушки любят музыку иначе
Просто девушкам чаще всего никому ничего не надо доказывать, и они могут отрываться не размышляя, кто и что о них подумает. Да, ей нравится челочка Джастина Бибера, эта финская песенка про «лам-ца-ца, ариба-даби-дила», а еще Сороковая симфония Моцарта, потому что она впервые поцеловалась с мальчиком на заднем дворе музыкальной школы, когда какой-то несчастный ребенок мучил Вольфганга Амадея.
Девушки могут любить конкретную песню, конкретного исполнителя, но быть поклонницей какого-то определенного музыкального стиля? Нет, это большая редкость в мире женщин.
И в этом им в общем-то повезло, потому что нет более простого способа почувствовать себя устаревшим хламом, чем начать разговаривать о музыке с гражданами лет на пять — десять моложе тебя. Ты только позволил себе ляпнуть что-то про арт-рок, а они смотрят на тебя так, как будто ты вытащил из-под стола клавесин и пудреный парик.
Тайные звуки становятся явными
Точно так же, как скворцам до явления Великой Печатной Машинки приходилось вариться в собственном соку, чрезвычайно редко находя новые коленца для своих песенок, музыка до появления средств звукозаписи очень долго оставалась делом местным, национальным, иногда даже семейным и очень медленно меняющимся. Но, как только появились эти самые средства звукозаписи, границы прорвались.
Например, в Японии IX века музыкальные произведения принято было хранить в секрете, приемы игры на струнных и духовых инструментах передавались от отца к дочери и от матери к сыну в обстановке строжайшей секретности — вплоть до того, что слугам, оставшимся в доме на время обучения, предписывалось затыкать уши хлопковой ватой.
А если кто-то из аристократических дам или кавалеров, поддавшись просьбам императора, соглашался сыграть в дворцовом саду «Варварскую свирель» или «Из радуги яркий убор, из окрашенных перьев наряд», то потом император еще несколько лет мог хоть упроситься, но паузу держали, чтобы ненароком не запомнил кто секретных переборов, не смог кощунственно повторить.
Первыми, еще до изобретения нот, контрабандистами, коммивояжерами, распространителями музыки стали цыгане. Эта индийская каста музыкантов и певцов моталась по всей Евразии и даже местами по Африке, зарабатывая уличными концертами. Держа уши чутко раскрытыми, цыгане похищали, заимствовали, распространяли и перемешивали мелодии мира. И нет практически ни одной национальной музыкальной культуры, на которую не оказала бы влияния цыганская, то есть изначально интернациональная сборная солянка: Китай, Индия, Средиземноморье, Ближний Восток щедро, хоть и невольно, одаривали друг друга мелодиями и ритмами через цыганские гитары и бубны.
Конечно, и сегодня средний русский, средний американец, средний китаец и средний араб будут любить очень разную музыку (не стоит все же сбрасывать со счетов те самые «ладушки»). Но тысячу лет назад японец и, допустим, сакс вряд ли бы признали музыкальную культуру друг друга музыкой. Так что сегодня национальные рамки в восприятии музыки стали совсем тонкими и прозрачными, каждый из нас составляет собственный плей-лист, лишь слегка оглядываясь на свой пол, нацию и возраст.
И хорошая новость: современный человек куда лучше умеет слышать музыку, чем его ровесник XVII, XVIII или даже XIX века. Согласно исследованиям Гарвардского университета, счет идет уже на десятилетия: люди, родившиеся в 90-х годах, лучше воспринимает сложную полифонию, чем уроженцы 80-х, а те обставляют в этом плане поколение 70-х. Что ж, это ожидаемо. Чем больше выбор блюд у слушателя, чем разнообразнее музыка, пробившаяся к его ушам, тем сложнее и прихотливее его вкусы. А появление пластинок, кассет, CD, айподов и айтюнсов превратило весь мир в гигантское сборище меломанов. Способности человечества в плане музыкального восприятия растут год от года.
Так что, может, когда-нибудь мы опять вернемся к самому естественному способу общения для нашего вида и, отказавшись от слов, будем безупречно насвистывать друг другу точную информацию.
Факты о музыке
Больше дюжины видов музыкального слуха существует в музыкальной психологии: слух абсолютный, ритмический, внутренний, гармонический, фактурный, архитектонический и т.д. Часть из них является исключительно врожденной особенностью, часть закладывается в первые годы жизни, часть можно развить иногда даже в зрелом возрасте. Но существуют еще такие вещи, как эмоциональное восприятие музыки, как способность вырабатывать дофамин в ответ на определенные звуки в подходящей последовательности, персональные детские инбридинговые связки. В общем, в мире не найдется двух людей с одинаковыми музыкальными пристрастиями.
В Техасском университете в 1980-х годах был проведен опыт. Новорожденных крысят два месяца держали в клетках, в которых иногда включали музыку: одной группе — классическую, другой — атоническую, а третьей — просто шум вентилятора. Потом крыс перевели в другие клетки, где они могли сами нажимать на одну из трех клавиш и слушать любую из записей. Крысам игрушка понравилась, и они часто включали себе музыку. В какой бы клетке крысы ни воспитывались, они слушали поровну классическую и атоническую музыку, а вот клавиша с шумом вентилятора после нескольких коротких проб так и осталась невостребованной.
Всего 2% людей способны практически со стопроцентной точностью определить эмоциональное состояние человека по нескольким произнесенным фразам (причем текст зачитывается в спокойной манере). Эти проценты были высчитаны во время развернутых программ подготовки астронавтов в НАСА: астронавтов заставляли читать текст после тренировки, в момент подъема груза, после проигрыша любимой команды, во время вечеринки и т.д. Именно из этих 2% людей с абсолютным эмоциональным слухом подбирали потом наблюдателей за психологическим состоянием астронавтов в полете.
Запись стрекотания кузнечиков, поставленная на скорости, к которой восприимчиво человеческое ухо, воспринимается нами как торжественный многоголосый хорал. Такую запись cделал композитор Джим Уилсон, дав ей название «God’s chorus of crickets».
Фото: Getty Images; Everett / East News, Everett Collection/Old Visuals
