15 мая 1915 года небо над Лондоном стало темным. Армада гигантских немецких дирижаблей — цеппелинов — накрыла город и разбомбила лондонский портовый район Ист-Энд. Это была первая в истории человечества воздушная атака.
Несмотря на то что бомбы, сброшенные с неуклюжих «небесных сигар», сумели разрушить всего лишь пару зданий и отправить к праотцам только семь зазевавшихся портовых рабочих, никто в Англии больше не мог спать спокойно. Небо Первой мировой войны ненадолго, но очень убедительно стало германским. Графа Фердинанда фон Цеппелина, изобретателя воздушных чудовищ, в Берлине чествовали как олимпийского бога. А слова «цеппелин» и «дирижабль» навсегда стали синонимами.
И до сих пор почти никто не знает, что настоящим отцом металлических дирижаблей был практически глухой провинциальный учитель математики из дореволюционной Калуги — Константин Эдуардович Циолковский.
Зачем дирижаблю воротничок?
В 1887 году Циолковский ненадолго приезжает из Калуги в Москву, чтобы выступить в Обществе естествоиспытателей с научным докладом о возможности создания большого цельнометаллического дирижабля (к слову сказать, работу над аэростатом он начал еще в 1885 году). Циолковскому всего 30 лет, и он под завязку набит идеями, которые мирным калужским обитателям кажутся безумными.
Впрочем, не только они выразительно вертят пальцем у виска, заслышав рассуждения о том, что в небо можно запросто поднять здоровенную штуковину из металла. И не просто поднять, а сделать ее управляемой! Ученые мужи тоже выслушали чокнутого провинциала с кислыми улыбками и не выделили денег даже на постройку модели. Мол, вы, конечно, все правильно придумали, батенька Константин Эдуардович, но возвращайтесь-ка лучше в родную Калугу и продолжайте учить детишек таблице умножения.
Но Циолковский и не думал сдаваться. Это был не первый и не последний пинок, который он получил от судьбы, так что иммунитет к неудачам у него был отменный. За несколько лет до этого он, например, самостоятельно разработал кинетическую теорию газов, понятия не имея, что 24 года назад эта самая теория была открыта и доведена до ума другими учеными.
Удар был, конечно, страшным, но, несмотря на то что открытие изрядно запоздало, Циолковского избрали членом физико-химического общества. На его рукопись обратили внимание физиолог Сеченов и химик Менделеев. Именно к Менделееву и обратился Циолковский с просьбой хоть как-то пристроить цельнометаллический дирижабль.
В 1890 году Менделеев передал чертежи молодого калужского изобретателя в VII воздухоплавательный отдел Русского технического общества. Надо сказать, что там заседали не только ученые, но и военные, которым сам бог велел заинтересоваться перспективным проектом.
Но, увы, Циолковского подняли на смех и отказали с формулировкой: «Аэростат должен навсегда силой вещей остаться игрушкою ветров». Циолковский не сломался и на этот раз: он опубликовал несколько работ о дирижаблестроении и даже книгу «Аэростат металлический, управляемый». Все напрасно.
А в 1895 году в Германии военные и правительство бурно поддержали разработки немецкого офицера графа Фердинанда фон Цеппелина и начали масштабные работы по созданию управляемого металлического дирижабля. Впечатленный кайзер назвал Цеппелина «самым выдающимся немцем XX столетия». О том, что впервые идею создания такого аэростата высказал Циолковский, никто и не вспомнил. В том числе и сам Цеппелин.
Дирижабельная правда
Цеппелины фон Цеппелина были дирижаблями с металлическим каркасом. Циолковский обставил графа не только по времени, но и по конструкции. Его аэростат был задуман цельнометаллическим, без всякого каркаса. Дирижабль обеспечивали необходимой жесткостью давление газа и оболочка из гофрированного металла.
Забавно, что метод гофрирования Циолковский разработал, получив в подарок машинку, которая плиссировала дамские воротнички.
Еще забавнее, что в авиации этот метод начали применять только через 30 лет. И совсем уж удивительно, что, возясь со своим дирижаблем, Циолковский мимоходом разработал технологические методы сварки тонких листов металла, конструкции газопроницаемых шарнирных соединений и метод гидростатического испытания на прочность оболочки дирижабля. Все это применяется в авиации и кораблестроении до сих пор.
Гений среди людей
Циолковский родился 17 сентября 1857 года в селе Ижевском Рязанской губернии в семье Эдуарда Игнатьевича Циолковского, польского дворянина. Семья, надо сказать, была гигантская: у Константина Циолковского имелось десять братьев и две сестры. Заработков отца, служившего по Лесному департаменту, едва хватало на то, чтобы сводить концы с концами.
Отец был человеком холодным, сдержанным, резким. С детьми возилась мать, Мария Ивановна Юмашева, милая, веселая женщина, в венах которой бурлил обычный в наших широтах коктейль из русско-татарской крови. Именно мать дала Циолковскому первое домашнее образование.
Будущий отец космонавтики рос нормальным мальчишкой: носился со сверстниками по округе, плавал, лазил по деревьям, строил шалаши. Исступленная любовь детства — воздушные змеи, их Циолковский мастерил своими руками. Запустив в небо очередное творение, Циолковский по нитке отправлял в небо «почту» — спичечный коробок с обалдевшим от происходящего тараканом.
Надо сказать, что опыты с тараканами станут доброй традицией. В 1879 году 22-летний Циолковский построил первую в мире (а он очень часто делал что-то впервые в мире) центробежную машину, прабабушку современных центрифуг. «Вес рыжего таракана был увеличен в 300 раз, а вес цыпленка — в 10, без малейшего для них вреда», — бодро рапортовал начинающий ученый в своем дневнике. Комментарии таракана и цыпленка не сохранились. А жаль.
Жизнь обещала быть счастливой и безоблачной, но в десять лет Циолковский заболел скарлатиной и практически оглох. Слух так никогда и не восстановился. А еще через год умерла его мать. Все это вместе стало настоящей трагедией: мир Циолковского изменился сразу и навсегда. Прежде живой и веселый мальчишка стал угрюмым и замкнутым.
В 1871 году отец вынужден был забрать сына из гимназии: глухота не позволяла Циолковскому усваивать программу, а за злые шалости он не выходил из карцера. Больше Циолковский не учился ни в одном учебном заведении. Оказавшись наедине с безмолвным миром и книжными полками, он стал самоучкой — может быть, самым выдающимся в мире. «Лет в четырнадцать, — пишет Циолковский в своей автобиографии, — я вздумал почитать арифметику, и мне показалось там все совершенно ясным и понятным». Еще через три года он самостоятельно освоил физику, дифференциальное и интегральное исчисление, высшую алгебру, аналитическую и сферическую геометрию.
Циолковский постоянно что-то мастерил: игрушки, станки, приборы. Он умудрился соорудить даже крылья, на которых пытался подняться в небо и, разумеется, чуть не свернул себе шею. А еще он своими руками делал игрушечные локомотивы, причем делал из стальных каркасов для дамских кринолинов, которые в ту пору окончательно вышли из моды и за гроши продавались на рынке.
Тем временем семья Циолковских (отец постоянно менял место службы, пытаясь прокормить ораву ребятишек) приживается в Вятке. Очевидные, не лезущие ни в какие ворота способности глухого провинциального паренька смущают даже его родных. Наконец в 1873 году отец решился отправить сына в Москву поступать в техническое училище.
Однако с поступлением ничего не вышло — то ли снова помешала глухота, то ли Циолковский просто не хотел отвлекаться от самостоятельных занятий. Он жил в Москве два года, целыми днями просиживая в читальном зале. Отец присылал сыну 10-15 рублей в месяц, которые Циолковский практически полностью тратил на покупку реактивов и материалов для опытов.
Он не стригся («Некогда было»), ходил в драном платье, голодал, но именно в эти годы задумал все то, что впоследствии станет основным смыслом его жизни, а заодно опередит современную науку на десятки, а то и сотни лет. Космические ракеты, преодоление силы тяжести и освоение космоса — вот чем бредил семнадцатилетний мальчишка, гуляя по ночным московским улочкам.
«Учитель я был страстный»
Однако все это продлилось недолго. Циолковскому пришлось вернуться в Вятку: состарившийся отец вышел в отставку и больше не мог кормить великовозрастного гения. Циолковский, чтобы хоть что-то заработать, стал давать частные уроки и неожиданно обнаружил в себе еще и недюжинные педагогические способности. В 1880 году он экстерном сдал экзамен на звание учителя и переехал в городок Боровск, получив место учителя арифметики и геометрии в уездном училище. Тогда же, в 1880 году, он окончательно решил посвятить все свое свободное время науке. И специально для этого женился.
Тут придется сделать лирическое отступление и немного поговорить о женщинах. Как известно, гении отличаются либо исключительной похотливостью, либо олимпийским равнодушием к любому зову плоти. Глухой и, прямо скажем, не слишком симпатичный Циолковский (к тому же откровенно пренебрегавший правилами личной гигиены) принадлежал к первой категории.
Девицы и дамы волновали его чрезмерно. Будучи почтенным старцем, убеленным сединами, он неоднократно признавался, что всегда отличался исключительным сладострастием, которое, впрочем, держал в суровой узде. Один раз дело дошло до неслыханного: двадцатилетний Циолковский, одурев от высоких помыслов и длительного воздержания, ухитрился всерьез влюбиться в десятилетнюю девочку и до лгострадал. К счастью, невинное дитя увезли куда-то на ПМЖ ни о чем не подозревавшие родители. Но Циолковский, на прощание ухитрившийся сорвать-таки с уст малолетней прелестницы слюнявый поцелуй, смекнул, что дело плохо, этак и на каторгу загреметь недолго.
И Константин Эдуардович Циолковский решил сочетаться законным браком хоть с кем-нибудь. К делу подошел серьезно, по-научному, решив взять в жены девушку, которая была бы непривлекательна для него физически, чтоб, значит, не тратить время и творческие силы на всякие влюбленности. Исключительно здоровые встречи с женщинами по расписанию. Выбор пал на Вареньку Соколову, дочь боровского священника, у которого Циолковский снимал комнату.
Варенька была страшненькой бесприданницей, которая ровным счетом ничего не понимала в космических пространствах и цельнометаллических монопланах, но зато стала Циолковскому верной подругой, прожила с ним долгую, нищую, непростую жизнь, безропотно смиряясь со странностями своего великого мужа и вынося бесконечные насмешки окружающих.
Варенька безоговорочно приняла суровые условия мужа: никаких гостей в доме, никаких родственников и посиделок, ни малейшего шума и суеты, которые могли бы помешать его занятиям. Циолковский даже поселил жену в отдельной комнате, через сенцы от своей, чтобы не отвлекаться на супружеский долг. Однако сенцы оказались преодолимым препятствием: через год после свадьбы родилась дочка, а следом еще шестеро детей. План Циолковского по борьбе с бездуховной похотливостью провалился полностью.
Детей, своих собственных, он не любил. Дома все ходили по струнке, боясь даже пикнуть. Несмотря на глухоту, Циолковский не выносил никакого шума, поэтому дети не смели лишний раз шелохнуться. При этом, что удивительно, школьников Циолковский обожал, учителем был отличным и часами терпеливо возился с чужими ребятишками, пока его собственные дети сидели дома затюканные и в обносках.
По поводу обносок — никаких шуток. Семья Циолковского всегда жила в жесточайшей нужде, при том что школьный учитель зарабатывал около 100 рублей в месяц (для сравнения: рабочий самой высокой квалификации получал тогда в месяц 12 рублей). Просто большая часть зарплаты уходила на опыты и модели.
Будем откровенны: Циолковский прекрасно понимал, что он гений, гордился этим и на науку и собственные потребности средств не жалел. Он заказывал по почте детали и реактивы, строил недешевые модели, издавал за свой счет рукописи и еще до революции купил один из первых в стране фотоаппаратов (примерно то же самое, что сейчас завести себе собственный поезд в метро). Да что там! Циолковский без звука отвалил 50 рублей за велосипед, на котором совершал длительные прогулки, чтобы поправить пошатнувшееся здоровье.
Со здоровьем и правда было не очень. Преподавание отнимало много времени и еще больше сил. Чтобы успевать заниматься исследованиями, Циолковский вставал затемно и далеко за полночь ложился. Всё в доме подчинялось строгому распорядку. Впервые Циолковский задумался о том, что не все его порядки пошли на пользу семье, в 1902 году, когда один из его сыновей покончил с собой.
Спустя несколько лет так же ушел из жизни второй сын. Но изменить сложившийся порядок вещей Циолковский уже не мог. Семья всю жизнь была для него несносной обузой. Варенька, состарившаяся, некрасивая, считала медяки и терпела. Молча. Вряд ли она понимала, что Циолковский — гений. Но он был ее мужем.
В 1892 году Циолковского переводят в Калугу — снова в уездное, то есть в начальное училище. Но в Калуге на талантливого учителя с научными трудами и отличными рекомендациями быстро обратили внимание, и он получил предложение стать преподавателем физики и математики в епархиальном училище. Там Циолковский проработал 20 лет и, по его собственным словам, был этим горд и счастлив.
Причина счастья крылась не только в возможности демонстрировать опыты с эбонитовой палочкой. Дело в том, что в училище занимались дочери священнослужителей — дивные поповны, сдобные, цветущие прелестницы, все в очаровательных ямочках, которые нынче предпочитают называть целлюлитом. Ясное дело, что такая аудитория здорово вдохновляла Циолковского. Ничего, что над ним потешались обыватели, пустяки, что ученый мир не ставил его ни в грош. Зато каким восторгом горели глаза его богобоязненных учениц! И Циолковский пошел писать на всю губернию.
Слухачи
Циолковский делал для себя слуховые трубы, называя их «слухачами». По сути «слухач» — это обычная воронка. Узкую часть Циолковский прикладывал к уху, а широкую направлял на собеседника. Чем хуже слух становился с возрастом, тем больше по размеру слухачи приходилось делать.
В Доме-музее Циолковского в Калуге можно и сейчас подержать в руках последний «слухач» Циолковского, едва ли не полутораметровый и невероятно тяжелый и неудобный.
Гражданин и шар
Циолковский изобрел и предсказал грандиозную кучу вещей в самых разных областях человеческих знаний. Большая часть его предсказаний до сих пор выглядит научной фантастикой. Впрочем, именно с трудов Циолковского научная фантастика превратилась в научный прогноз.
Юрий Гагарин, вернувшись из космоса, сказал: «Обо всем этом я уже читал у Циолковского». Кстати, никаких шуток: совпадает все, вплоть до подробнейшего описания выхода космонавтов в открытый космос.
В 1894 году Циолковский обосновал (с чертежами и техническими выкладками) идею постройки цельнометаллического моноплана со свободнонесущим крылом. Ученые всего мира в ту пору бились над созданием летательных аппаратов с машущими крыльями. Аэроплан Циолковского похож на застывшую парящую птицу с толстыми изогнутыми и неподвижными крыльями. К тому же изобретатель подчеркивает, что для получения больших скоростей необходимо улучшить обтекаемость аэроплана.
В 1883 году Циолковский — снова впервые в мире! — пишет о том, что космос будут покорять ракетами. К 1896 году он создает стройную теорию реактивного движения. Его работа «Исследование мировых пространств реактивными приборами» стала основой современной космонавтики и ракетостроения. Циолковский решает практическую задачу прямолинейного движения ракеты, разрабатывает теорию многоступенчатых ракет и теорию движения тел переменной массы, описывает способы посадки космического корабля на поверхности планет, лишенных атмосферы, а заодно определяет вторую космическую скорость.
10 мая 1897 года калужский затворник вывел формулу, которая установила зависимость между скоростью ракеты и ее массой. Формула Циолковского легла в основу современного ракетостроения. Он первым заговорил о ракете как об искусственном спутнике Земли, о возможности создания околоземных станций, которые станут для человечества промежуточными базами во время освоения космоса. Циолковский разработал даже способ выращивания растений на ракетах, которые должны были доставлять космонавтов в другие галактики. О его практических разработках говорить страшно — тут все, от графитовых газовых рулей для управления ракетой до окислителей для ракетного топлива.
Но самое главное — Циолковский был всерьез уверен, что со временем человечество расселится по всему космосу. И не просто расселится, а принципиально изменит свою сущность. Эволюция, по его разумению, должна пойти по пути духовного совершенствования, а конечной точкой станет превращение каждого индивида в некий светящийся духовный шар. Теперь напрягите воображение: конец XIX — начало XX века, самая окраина Калуги, по заросшим травой улицам ходят куры, гуси, козы. Сюда даже извозчики не едут, потому что слишком крутая гора. И за столом на чердаке сидит человек, который пишет: «Мы живем больше жизнью космоса, чем жизнью Земли». Не мудрено, что его считали совершенно сумасшедшим.
М — налево, Ж — направо
Циолковский много и с удовольствием писал и рассуждал о будущем переустройстве человечества. Собственно, Циолковского и в космос-то тянуло потому, что космос, по его разумению, — это такое царство гармонии и справедливости, в котором все живое, включая атомы, жандармов и старых дев, просто вынуждено стать разумным и добрым. Каждая молекула, каждая планета, каждый кварк (их тогда еще не открыли) — все это будет полно жизни, света и доброй воли. Если, конечно, вовремя полететь в космос. Впрочем, чтобы в этот самый космос попасть, одних ракет недостаточно. Сперва надо разобраться со всеми проблемами на Земле.
И тут Циолковский размахнулся так, что прямо страшно. Отдельное правительство для женщин, отдельное — для мужчин (чтоб, значит, не отвлекались на половое влечение). Отдельные выборы по половому признаку, отдельное принятие решений — по половому признаку же. Поселки для гениев и поселения для обычных граждан. Гениям размножаться можно, остальным — нет. Детишек рожать доверено только самым умным.
Все это, включая общественно полезные работы по часам и размышления о тщете всего сущего в свободное время, должно было привести человечество сначала в космос, а потом и на высшую ступень эволюционного развития. То бишь мы должны превратиться в пресловутый сияющий шар и расселиться по всей Вселенной. Вот так.
Сокровище нации
Революцию и гражданскую войну Циолковский, скорее всего, не заметил бы, но дядьку странного вида в дурацких очках сцапали на улице бдительные чекисты (раз борода и очки — точно эсер) и быстро отвезли в Москву на Лубянку. «Вы хоть понимаете, с кем говорите? — спросил он следователя, озверевшего от бессонницы и спирта. — Человечество вряд ли будет способно понять меня через триста лет, а я трачу время на вашу ерунду!» Циолковского, вопреки революционной логике, не просто выпустили — окружили заботой.
Советская власть выписала ученому пенсию (полмиллиона рублей по номиналу 1921 года) и всячески ласкала. Словосочетание «реактивные двигатели» уже не казалось никому дурацким или смешным. СССР рвался в небо и космос — строить коммунизм. Циолковского возвели в ранг сокровища нации. Молодой Королев и стая начинающих ученых только что не молились великому старику. Впрочем, дирижабль — мечту всей жизни — ему построить так и не дали. Взамен Родина увеличила ученому пенсион и подарила просторный дом на улице, которой немедля дали имя Циолковского.
Калужане смекнули, что глухой придурок, над которым они потешались двадцать лет, и впрямь, видно, важная шишка! К сожалению, Циолковский был уже немолод. Рак желудка у него обнаружили слишком поздно. Прилетевший из Москвы консилиум провел получасовую операцию под местным наркозом. Фактически врачи разрезали Циолковскому живот и с сожалением развели руками. Это был приговор.
Циолковского похоронили в одном из самых любимых его мест — в городском парке. 24 ноября 1936 года над могилой возвели обелиск. Один из правнуков гения, Сергей Сабуров, работает в Звездном городке, обеспечивает связь космонавтов с Землей. В отряд космонавтов его не взяли — слишком большая конкуренция. Но Сабуров рассчитывает, что кто-нибудь из потомков Циолковского непременно полетит в космос. Пусть даже в виде светящегося шара.
