Первым это вслух заметил еще Блаженный Августин. Перечитывал он в своем пятом веке Библию, дошел до того места, где святой праотец Лот по пьяной лавочке с дочками совокупляется, и задал логичный вопрос: какого черта? Дело в том, что в развратном Риме, где жил тогда Августин, инцест считался прямо фу-фу-фу и большой гадостью. Да и пьянство, хоть оно и цвело пышным цветом, благонамеренными гражданами не поощрялось. И вообще, кого в этой Библии ни возьми — сплошные убийцы, лжецы и мошенники.
«Как же так? — вопрошал в своей „Исповеди“ Августин. — Почему это праотцы вели себя как прасвиньи, а мы теперь их чтим?» Их поведение гнева Божьего не вызывало, хотя гнева этого там было вообще в избытке: божество не скупилось на язвы, жаб, молнии с небес и прочие выражения неудовольствия.
И тогда Блаженный Августин первым в истории сделал вывод, который казался совершенно революционным как в пятом веке нашей эры, так во многом и в двадцать первом: мораль зависит от эпохи.
То есть нет никаких непреложных законов бытия, общечеловеческих ценностей, азов добра и ижиц зла. А есть требования времени и наилучшее этим требованиям соответствие.
Интереснее всего смотреть моменты разломов. Те периоды, когда под воздействием внешних обстоятельств начинают ломаться и деформироваться непреложные, казалось бы, правила. Когда поколения оказываются разорванными этими новыми границами и когда мы пытаемся утрясти в своей отдельно взятой голове старую мораль, в которой выросли, и новенькую, с иголочки, мораль, которая победно распаковывает чемоданы и запихивает ногой под шкаф мусор прежних хозяев.
В одном из таких моментов мы и живем. Именно сейчас происходит очередной резкий переход от общинного, кланового, эпического сознания к сознанию общества индивидуалистического и атомизированного. Сама-то история этого перехода насчитывает уже более пяти веков, но именно сейчас меняется особенно обширный пласт представлений.
Мобильность населения
Идеал прошлого
Уже Диккенс в «Дэвиде Копперфильде» смеялся над старушкой, которая больше всего гордилась тем, что за девяносто лет жизни ни разу не отъезжала дальше чем за десять миль от того селения, где родилась, и любимыми словами которой были «Не будем колесить!». А между тем эта старушка воплощала в себе древнейший принцип благонравия — прикрепленность к своей земле. Сейчас мы удивляемся, читая уничижительные высказывания древних греков о чужестранцах и бродягах или находя в «Утопии» Томаса Мора строчки о том, что любой, кто попытается покинуть свой город без крайней нужды и без разрешения начальства, будет объявлен преступником.
Но дело в том, что во времена, когда не было паспортов с фотографиями, дактилоскопии, телеграфов и Интернета, любой странник был потенциальной угрозой, неконтролируемой, неучтенной и неупорядоченной единицей. Странник не был привязан к своей семье, недвижимости, к своей репутации, он мог называться любым именем и брать себе любой титул, он мог лгать, красть и мошенничать практически безнаказанно. Подати? Мобилизация? Законы? Как можно подчинить всему этому пришлеца, который в любой момент соберет свой узелок и растворится в тумане на горизонте? Общество не могло контролировать бродяг и поэтому опасалось их и часто уничтожало — с каменного века до расцвета индустриализации.
Идеал настоящего
В массе своей мы все — потомки людей, избегавших странствий по мере возможности. Поэтому даже среди наших современников так много тех, кому мучительно тяжело даются смены не то что стран, а даже городов и районов в родном городе.
Впервые явление ностальгии в XVII веке описал швейцарский врач Иоганн Хофер, который пытался лечить военных и студентов, буквально умиравших от тоски по родным местам. «Иммигрантский психоз», как долго называли ностальгию психиатры, стал серьезной проблемой для общества: все эти повесившиеся деревенские няньки, свихнувшиеся фабричные рабочие, стрелявшиеся солдаты, безумные русские эмигранты в тяжелейшей депрессии…
Излишняя любовь к дому стала нежелательным явлением. Сегодня мобильность — это великолепное, поощряемое качество. Сегодня нужны такие работники, которые за неделю заселят какую-нибудь силиконовую долину в пустыне и в случае надобности так же оперативно ее покинут. Сегодня куда разумнее держать одного менеджера, который завтракает в Майами, а ужинает в Куала-Лумпуре, чем дюжину постоянных представительств.
Туристический бизнес, реклама, масс-культура — все из кожи вон лезут, чтобы внушить современному человеку мысль о том, что путешествия — это прекрасно, а сидеть на одном месте, вцепившись зубом в родную березку, — это скудоумие и пораженчество. «Ты уже три года никуда не ездил, только на дачу?! Да что с тобой вообще?!»
Многодетность
Идеал прошлого
Неверно думать, что многодетность всегда была поощряемым явлением. Тут, скорее, имели место некоторые качели. При недостатке ресурсов, в перенаселенных регионах, в стратах, нацеленных на неделимость капитала и земель, к многодетности относились сложно — институт инфантицида, то есть детоубийства, недаром начитывает сотни тысяч лет.
И все же большинство современных идеологий складывалось в условиях экспансии, расширения племени или народа, когда многодетность объявлялась несомненным благом: «И потомство твое будет бессчетно, как песок в пустыне». Образ патриарха или матроны в окружении множества чад был архетипом счастья; бездетность или малодетность считались признаком немилости в глазах высших сил.
Идеал настоящего
Конечно, приличные люди в приличных странах никогда не говорят, что семь миллиардов — это больше чем достаточно; что те, кто рожает десять детей, а потом получает пособия, мухлюют в генетической лотерее, размножаясь за счет тех, кто позволяет себе родить всего парочку наследников, зато кормит их сам, а заодно еще и отмусоливает от зарплаты процент на пособие многодетным.
Такие замечания разве что Мальтус в XIX веке мог себе позволить — сейчас это крайне некорректно. Поэтому на родителей, жаждущих размножаться, общество давит иным путем. Деторождение формально всячески поощряется, но зато от родителей требуют непомерных сил и затрат на воспитание ребенка. Множество запретов на неподобающее обращение с детьми, многократно возросшие требования к безопасности детей, их развитию и уходу за ними приводят к резкому уменьшению числа этих самых детей.
Ну что поделать, если в среднестатистическую машину можно впихнуть максимум три, ну, четыре детских кресла, а в сутках всего 24 часа и на ответственное родительство физически не хватит времени при количестве отпрысков больше трех? При этом общество так яростно и свирепо атакует «безответственных», «плохих» родителей, как оно не смогло бы позволить себе атаковать многодетных. Потому что идеал современного общества — два ребенка на женщину, но при этом получивших самое лучшее образование и самый лучший уход. Не количество, а качество.
Отцы и дети
Идеал прошлого
Строгое воспитание считалось единственно достойным воспитанием. Ребенок воспринимался недочеловеком, его права были ничтожны, его интересы — последними. Полное подчинение родителям — нравственный идеал; непокорные, бунтующие дети были худшим наказанием за грехи отцов. В те времена, когда для успеха семьи и рода было важно единоначалие, для выживания старикам требовалась активная помощь молодежи. И, самое главное, когда образование происходило внутри семьи и опиралось в основном на традиции и опыт старших, такая этика была неизбежна и казалась единственно правильной. Младшие должны молчать и слушать, повиноваться и почитать, продолжать и наследовать. Юноша, грубящий старику, казался худшим из людей, почтение к отцам и матерям входило в десятку главных заповедей всех религий без исключения. Младший покоряется, старший принимает решения и заботится. До сих пор мы машинально учим детей не спорить со старшими.
Идеал настоящего
В современном мире новые знания плодятся в геометрической прогрессии, а образование превратилось во что-то типа похода в супермаркет: давайте, ребятки, попробуем теперь выбрать, что нам действительно надо. Увы, но старик сегодня — это, вероятнее всего, не мудрец, а существо, которое не в силах настроить иконки на своем смартфоне. Для гибкого, мобильного и изменчивого мира требуются молодые мозги (или мозги, которые умеют притворяться таковыми). Кроме того, старикам выплачивается пенсия, к их услугам — дома престарелых, да и работать сегодня они могут куда дольше, чем в те времена, когда сорокалетний старец отправлял пахать своих зрелых сыновей, приглядывая за ровностью борозд. Смысл в многотысячелетней пирамиде «младшие — старшие» отпал полностью. Опыт обесценился, превратившись в замшелость, привязанность к родителям из добродетели обернулась свидетельством незрелости. Порицать токсичную мать и презирать отца-агрессора стало хорошим тоном.
Семья, род и клан
Идеал прошлого
Кинуться в пропасть во имя родного Рима? Молчать — пусть руки палят, пусть лисицы едят, — но блюсти честь семьи? Образ семьи многочисленной и разветвленной, укомплектованной духами предков и троюродными бабушками в стародевичестве — этот могучий конгломерат тел, душ и судеб был опорой молодого человека, вставал зримо и незримо за его плечом. И кто обидит Мотю, тот кинет вызов всему клану Маккавеев — шутка ли? Знатность, то есть принадлежность известному, сильному роду, чтилась превыше всего.
Человек редко воспринимал себя собой, он ощущал себя частью клана, воином рода, наследником и одновременно прародителем бессмертного, считай, организма. Такое групповое сосуществование было единственным способом выжить в эпоху, предшествовавшую изобретению двигателя внутреннего сгорания. Как не порадеть родному человечку — не платить его долги, не пристроить на работу, не поделиться с ним зерном, не сосватать жену? И даже на бытовом уровне большие многоколенные семьи выигрывали: чтобы приготовить обед, можно было разжигать не двадцать печей, а одну, пусть и большую, — это большая экономия.
Если за детьми следят сразу много женщин, а за лошадьми — сразу много мужчин, работы для всех становится меньше, а достатка — больше. Поэтому большие семьи, в которых царит лад, крепкие фамилии и сильные кланы всегда выигрывали у одиночек. И умение подчинять свое «я» интересам этого могучего сообщества было бесспорной добродетелью.
Идеал настоящего
В тридцать лет все еще жить с родителями? Какой позор! Почему ты заботишься о брате? Ведь он такой чужой, по большому счету, человек и не за ту команду болеет. Старшие дети — это не бебиситтеры, они не обязаны смотреть за тем, кого вы еще зачем-то родили! Кто тут принял на должность своего двоюродного дядюшку? Ату его, это же семейственность! Помогите! Как отучить свекруху шляться к нам домой два раза в месяц? Да, в современном обществе такие крупные, незыблемые вещи, как кланы и большие семьи, стали вредным излишеством, препятствующим атомизации, пластичности и вариативности.
Вот дружба — это прекрасно и эффективно, команды в жизни должны подбираться из игроков, близких по духу, а не по генам, кровь стала водой. Уехать в восемнадцать лет из дома на другой конец света, отрезать от себя родных и в лучшем случае посылать им открытки на Рождество — вот поощряемое сегодня обществом поведение. А всякие реликты прошлого, например бабушки, заботящиеся о внуках и пытающиеся как-то помогать молодым семьям, стали отрицательными или в лучшем случае карикатурными персонажами, яростно высмеиваемыми на материнских и психологических форумах.
Трудовые династии
Идеал прошлого
Мастерство шлифуется с колыбели. Сын сапожника играет обрезками кожи, сын рыцаря — мечом, сын брахмана учит священные тексты в перерывах между кормлением материнским молоком. Ты не становишься шляпником или священником — ты рождаешься им, более того, ты обречен стать шляпником еще за двести лет до своего рождения, в момент, когда твой прапрапрадед ударил молотком по гвоздю, прибивая вывеску «Галавные уборы для гаспод из бобра и прочих разнастей».
И это разумно, правильно и естественно — заняться тем, для чего тебе предоставлены наилучшие возможности, унаследовать отцовское дело, цеховые договоры и секреты профессии. У Даниеля Дефо Робинзон Крузо, как мы помним, считает, что десятилетия на необитаемом острове — еще мягкое наказание для него, безумца, который отринул путь отцов своих и возжелал по глупости стать моряком.
И, конечно, настоящим мастером можно стать только после долгих лет упорного труда и бесконечной шлифовки своих навыков. Зато созданные тобой туфли можно хоть на бал Сатаны надеть: подметки останутся как новенькие.
Идеал настоящего
Нет, конечно, для кое-каких профессий современный человек еще делает исключения и признает, что скрипачом, скажем, за три месяца интенсивных курсов не станешь. (Зато можешь стать рок-гитаристом! И заработать миллионы!) Врачей тоже пока еще не шлепают как горячие пирожки. Но в целом сегодняшний мир мало заинтересован в мастерах своего дела. На фильм «Мечты Дзиро о суши» (Япония, 2011), повествующий о человеке, который восемьдесят лет учился делать идеальные суши, современный европеец смотрит как на хронику с Марса. Целую жизнь потратить на комки риса с рыбой? На одинаковые комки риса с рыбой?!
Конвейер, машины, автоматизация и интенсификация производства привели к тому, что человек, посвятивший себя одному навыку, очень рискует. Например, тем, что однажды утром он проснется, а его профессии больше не существует, потому что больше никто не пользуется арифмометрами, не чинит пишущих машинок и не носит лапти.
Обществу сегодня куда больше нужны люди, которые умеют менять не только шкуру, но и кости, мгновенно переобучаясь, переориентируясь и быстро находя себе новый вид деятельности. И, конечно, дети, пришедшие служить в фирму отца, будут бережно размазаны по стенам дружелюбными коллегами. Ведь это же нечестно и неспортивно!
Честь и репутация
Идеал прошлого
«Береги честь смолоду» — чрезвычайно полезный совет для того, кому всю жизнь придется жить и работать среди небольшого числа людей, в одном и том же месте, в обществе, где тебя каждая собака знает (и не забыла, как ты в нее из колыбельки камнем кинул). Человек, существующий в замкнутом мире, понимает, что у него всегда есть риск до седых зубов остаться «тем Ванькой, которому по морде карасем надавали»; и внуки его, господа Карасемпомординские тоже дедушке эту историю припомнят. Поэтому лучше застрелиться, но не опозорить честь семьи. Лучше утопиться, чем жить обесчещенной. Лучше пойти по миру, но честно раздать всем долги.
Идеал настоящего
Да, Интернет помнит долго, и твой снимок в плюшевом костюме Гитлера еще не однажды разнообразит твою биографию, но в глубине души ты прекрасно знаешь, что по большому счету всем плевать. Слишком много событий, слишком много людей, слишком много скандалов. Какая разница, кто кому чего сказал и что сделал, — все так или иначе пройдет и забудется. К тому же всегда найдутся те 5%, которые скажут, что плюшевый Гитлер — это прикольно, и предложат тебе место в компании, руку и сердце. Так что приятно, конечно, иметь безукоризненную репутацию, но особенно переживать за нее сегодня вовсе не обязательно.
Гендерные роли
Идеал прошлого
Сильный смелый мужчина, решительный глава семьи и кормилец ее. Не человек — скала. Карающий врагов и благодетельствующий друзей. Рядом с ним — скромная, покорная, добродетельная жена, хозяйка дома, которая во всем повинуется своему господину и смиренно штопает коврики в ожидании, когда муж вернется из военного похода. Идеальная комбинация. Не всегда работавшая, правда, и в прошлом, но изначально очень разумная. Принимает решения тот, кто приносит в дом средства для проживания; на второй половине — только задачи репродукции и кое-какое домашнее хозяйство.
Поэтому разумные родители воспитывали мальчиков бесстрашными и активными, а девочек — покладистыми и послушными. Ведь мужчине придется кормить семью и детей, а женщине — уметь сдерживать свои эмоции и подчиняться руководству командира, а также гарантировать ему, что выкармливаемые им дети несут в себе его гены. Кстати, в тех слоях общества, где женщине тоже приходилось много трудиться и брать на себя ответственность, ценились как раз бойкие, задорные девчата, кровь с молоком и горластые. А тонких, бледных, тихих смиренниц жаловали в основном у имущих классов.
Идеал настоящего
Держать половину работоспособного населения в иждивенцах? Еще чего не хватало! Для современной экономики куда полезнее иметь работающих мужчин и женщин, и вся она выстроена так, чтобы большинство отцов семейств никак не могли позволить себе долго содержать семью на одну зарплату. С тех пор как технический прогресс минимизировал разницу полов в физической силе, а успехи медицины позволили женщинам не рожать пятнадцать раз за жизнь, старые стандарты пошли на слом.
Выращивать из мальчика агрессора, который будет решать споры кулаками, — крайне неразумно в современном обществе, давно отнявшем у частного лица право практически на любое насилие. А учить дочку быть тихоней и скромницей рискнет только родитель, который а) готов будет дать ей приданое в пару сотен зарплат минимум и б) обеспечит ей мужа, готового содержать свою супругу, причем с пожизненной гарантией. Скромность женщин и отвага мужчин стали почти пороком. И то и другое сейчас — мешающее излишество для успешной самореализации.
Нравятся ли нам происходящие изменения? Да какая разница? Никакой возможности повлиять на естественный ход событий у нас нет (пожалуй, это и к лучшему), поэтому принять это все равно придется. И придется научиться радоваться тому, что мы будем жить в прекрасном мире индивидуализма и вариативности, странствовать по разным странам и континентам, как по собственной квартире, сожительствовать с временными партнерами, рожать детей, которые в лучшем случае станут нашими добрыми знакомыми, и осваивать за жизнь десятки профессий, проживая десятки судеб. И разве все это так уж страшно?
