Где сегодня находится наука о старении?
Она находится на стадии обсуждения разных гипотез. Есть два главных лагеря геронтологов, и между ними идет нешуточный спор. Точка, в которой расходятся ученые, — как смотреть на старение? Есть классическое представление, что старение — неизбежный процесс накопления мелких поломок. Это очень хорошо описывается математикой, и, в общем, в это все верят. И есть другая точка зрения, которой придерживается наша группа во главе с моим отцом, академиком Скулачевым: в нас заложен генетический механизм, который в определенный момент запускается. Цель работы этого механизма — свести нас в могилу. К сожалению, мы относимся к животным, умирающим не сразу. Вот есть какие-то травоядные, у которых пять раз зубы сменяются, а шестой раз — нет, и они умирают от голода. А у нас — этот унизительный процесс старения. С определенного возраста начинает все ухудшаться, причем абсолютно все: кровеносная система, иммунная, нервная... В конце концов, где тонко, там и рвется. Казалось бы, это чисто теоретический спор, но из него следует очень важное практическое обстоятельство. Если верно, что старение — это стохастическое накопление случайных ошибок, то с этим на данный момент сделать ничего нельзя. А если это заложенная в нас программа, то ее можно сломать. А ломать биологи уже немножко умеют.
Этой версии придерживается только ваша группа?
Нет-нет, не только. Примерно двадцать процентов ученых за нас, остальные за классическую теорию.
Повелитель митохондрий
Владимир Петрович Скулачёв (1935 г. р.) — биохимик, академик РАН, заслуженный профессор МГУ, директор Института физико-химической биологии.
В 1974 году Скулачев открыл соединения, способные адресно проникать в митохондрии (ионы Скулачева). в 2005-м группа под его руководством начала разработку нового митохондриально-адресованного антиоксиданта SkQ1. Его применение в опытах на животных показало высокую эффективность в замедлении процессов старения. Глазные капли на основе SkQ1 уже продаются в аптеках России и проходят испытания в США. Препарат в чистом виде находится на стадии клинических испытаний на людях в России и готовится к запуску испытаний на людях в США.
Владимир Скулачев — единственный человек, регулярно принимающий SkQ1. Сегодня, несмотря на почтенный возраст, он ведет научную, организационную и преподавательскую деятельность и, по его собственным словам, «переживает самый интересный период своей жизни».
Итак, ваша теория. В чем она состоит?
Гипотеза заключается в следующем. Практически все клетки нашего организма умеют производить яды, в том числе свободные радикалы. Они получаются просто из кислорода. И чем мы старше, тем больше радикалов производят наши клетки. Мы считаем, что это ответ организма на свой возраст. Есть какой-то датчик возраста, скорее всего в голове, — так называемые «большие биологические часы», которые сообщают всему телу, сколько ему лет. И клетки дают ответ: о, нам уже стукнуло сорок пять, надо повысить производство яда, чтобы жизнь медом не казалась.
Это, видимо, механизм популяционной регуляции?
Безусловно. Про это мы все знаем, это одно из самых стройных мест теории. Вопрос — как же остановить часовую мину? Есть первый путь, очень понятный и потому неправильный. Если это генетическая программа, нужно найти гены, которые отвечают за старение, и сломать их, тогда организм не будет стареть. В принципе, это можно сделать на лабораторных животных, сейчас даже более или менее понятно, какие гены надо придавить. Но, к сожалению, такая методика не подходит для человека. Это нужно делать либо на стадии яйцеклетки, либо надо уметь изменять геном всех клеток взрослого организма, что мы еще делать не умеем. Пока мы научились изменять геном, например крови. Это, кстати, сейчас самая прогрессивная терапия рака. Кровь забирают, с помощью искусственного вируса меняют ее генокод и загоняют обратно. На мышах уже работает полная генетическая модификация, но на людях — пока нет. Это очень рискованно: могут быть неисправимые побочные эффекты. Условно говоря, человек будет вечно молодым, но у него вырастет третья рука. Может быть, мы встретимся лет через сто двадцать и продолжим этот разговор, но пока — нет.
Есть другой путь. Гены — это текст программы, а реализуют ее выполнение определенные белки. Можно подобрать какие-то вещества, которые не дают реализоваться этой программе уже на уровне исполнения. И это гораздо безопаснее. Можно сделать вещество не очень стабильным. Ты его принял, после чего часть функционала твоего организма нарушилась – например, организм перестал стареть. Если что-то пошло не так, ты ошибся, то просто перестаешь принимать вещество. Через пару дней оно выветрилось, и ты опять стареешь, как нормальный человек. Вот это наш подход, называется «фармакологическая интервенция». Для этого нужно иметь рабочую гипотезу, куда бить. Где проявляется программа старения? Например, в свободных радикалах. Это очень позднее проявление программы. Были гены, были белки, были какие-то гормоны, и только потом — радикалы. На них мы и действуем.
Но тут, как всегда в биологии, возникает проблема. Ведь радикалы очень разные. На них, например, завязан наш иммунитет, и вышибать все радикалы в организме — это неправильно. Когда впервые заговорили о радикалах и их функциях, случился большой бум в медицине, который ничем не кончился, — бум антиоксидантов, которые борются со свободными радикалами. Все начали принимать витамин С, витамин Е, флавоноиды зеленого чая. Если покопаться в популярной литературе 70-х – 80-х годов, можно увидеть, что все надеются жить вечно, принимая эти антиоксиданты, потому что старят нас радикалы — это доказанный и всем известный факт. Это даже вошло в поп-культуру. Даже в «Джеймсе Бонде» начальник говорит герою: «Вам надо принимать побольше антиоксидантов». Из всего этого практически ничего не получилось — по крайней мере, в том, что касается старения. Оказалось, что антиоксиданты даже усугубляют ситуацию, ведь, как я уже сказал, свободные радикалы очень разные. Например, те, которые борются с инфекциями, синтезируются на внешний мембране клетки, и их ни в коем случае нельзя трогать.
Мы же считаем, что вычислили нужный тип свободных радикалов. У нас в клетке есть митохондрии, ими мы дышим. Кислород окисляет питательные вещества, и таким образом запасается энергия. Так вот, этот процесс сопряжен с образованием огромного количества свободных радикалов. И чем мы старше, тем больше их образуется. Вот для них полезная функция пока толком не определена. А вредная всем известна: старение. Рабочая гипотеза: давайте придавим эту продукцию, но не полностью, они тоже наверняка для чего-то нужны, — и посмотрим, что получится. И мы придумали вещество, которое с точностью до нанометра проникает внутрь митохондрии, удобно располагается, превращается в антиоксидант и начинает ловить свободные радикалы. Это вещество было синтезировано в 2005 году. Мы уже двенадцать лет с ним возимся, и похоже, что оно действительно продлевает жизнь животным и помогает им бороться со старческими болезнями. Это в двух словах, если суммировать результаты многолетней работы сотен людей.
Так, минуточку. Это вещество уже есть, оно продается?
Смотрите, как только мы это вещество получили, то запустили исследование. У нас были две группы мышей. Одни старели нормальным образом, другие в питьевой воде с младых когтей получали небольшое количество этого вещества, оно называется SkQ1. Через какое-то время мы увидели, что контрольная группа уже наполовину вымерла, а опытная только начала стареть. Причем некоторые функции вообще сохранились, например фертильность у самок, а это признак молодости огромного количества систем. Они не седели, они не заболевали инфекционными болезнями — у нас список из сорока признаков.
С одной стороны, мы страшно обрадовались, что гипотеза подтверждается, а с другой — призадумались. Для биолога совершенно нормально, что его гипотеза несостоятельна и он идет работать над чем-нибудь другим. Когда что-то получается, это великая редкость и счастье. Мы работаем как первобытные люди с радиоприемником — совершенно не понимая, что там внутри происходит. Долбанули дубинкой, он начал мигать — здорово! Пишется статья. Вот что такое биология. А у нас вдруг подтвердилось — значит, надо двигаться дальше. Но непонятно как, потому что нельзя взять вещество и просто начать кормить им людей. Сначала нужно провести кучу очень аккуратных и очень дорогих опытов на животных. И тогда мы запустили проект, который уже дошел до людей. В прошлом году первые 30 добровольцев это вещество принимали внутрь. Нам разрешили начать с мужчин — видимо, это менее ценный ресурс, чем женщины. Здоровые мужчины от 25 до 50 лет. Это был однократный прием, мы отслеживали прежде всего безопасность. Потом был прием двукратной дозы, четырехкратной и так далее. Все было хорошо, никаких нарушений.
И все? А где же польза? Мыши стали жить дольше, а люди?
Это пока была проверка безопасности, так потребовал Минздрав. Конечно, меня очень подмывает начать длительный прием и отслеживать скорость старения людей. Такой опыт — лет на пятнадцать.
А побыстрее нельзя?
Можно. Старение мышц начинается лет в двадцать пять. Можно взять стареющего спринтера, начать кормить его препаратом и смотреть, как он бежит стометровку. Можно взять женщин в предклимактерическом возрасте. Там есть совершенно четкие параметры: регулярность цикла, гормональная биохимия. Тоже можно было бы померить. Я готов сделать такой опыт за пару лет. Причем у нас есть блестящие результаты на животных — и по мышцам, и по старению репродуктивной системы у самок. И, наконец, есть еще один быстрый вариант — старческие болезни: ревматоидный артрит, перерождение печени, болезнь Альцгеймера. И по ним у нас тоже есть прекрасные результаты на животных. Мы десять лет этим занимались, у нас уже больше двухсот статей написано. Но на самом деле все еще лучше, потому что первые лекарства с SkQ1 уже можно купить в аптеке! Когда мы делали эксперименты на мышах, то пытались измерять все, что можно. С возрастом они слепнут, развивается катаракта, а те мыши, которые принимали препарат, зрение сохраняли. Тогда у нас возникла идея: неизвестно, когда нам разрешат испытывать вещество на человеке при приеме внутрь, но раз есть болезни глаз, давайте применять его местно, капать в глаза.
Кстати, это секретная формула?
Нет, она опубликована, но у нас права на нее. Если кто-то будет сейчас делать лекарство с SkQ1, то будет должен нам огромные деньги. Так вот, мы понесли данные о зрении в Минздрав. Там потребовали, чтобы мы взяли настолько низкую дозировку вещества, чтобы его хватало только на глаза, а не на весь организм, в крови его следов не должно быть. Нас это вполне устроило, потому что…
Подождите, но если взять ведро глазных капель и выпить их, то... Вы можете не отвечать официально, просто подмигните, если я правильно вас понял.
Я могу и прямо сказать. Вам понадобится около 10 тысяч флаконов, чтобы получить эффект действующего вещества. Учитывая, что капли стоят около 500 рублей...
Я знаю людей, которые могут помножить 500 рублей на 10 000 и не удивиться.
Эта мысль приходила в голову не только вам! Когда мы выпустили капли, некоторые стали скупать их десятками флаконов и мазать на кожу для омолаживающего эффекта. Мы впали в панику, потому что эффект при такой концентрации будет нулевой — и такой же станет наша репутация. Нам ничего не оставалось, как запустить косметическую линию. В ней дозировка в сорок раз больше, чем в каплях.
И какие отзывы?
Мы это все рассматривали как побочное направление и не тратили на него много сил. Но мы сделали тесты. Косметическое средство должно быть настроено на определенный тип кожи: сухая, жирная, старая, молодая, веки, декольте и так далее. По-хорошему нужно было бы делать целую линейку косметических средств. В итоге в ноябре у нас была презентация этого вещества. Пользователи могут добавлять его в ту косметику, которая им подходит. Капля крема, на него капля сыворотки SkQ1. Три месяца мы исследовали такой способ, больше сотни женщин-добровольцев участвовали. Эффект есть. Надо бы сделать большое исследование с тысячью участников, но наш руководитель, мой отец, запретил нам отвлекаться на всякую ерунду. Выпустили — и замечательно, желающие могут купить.
Какие испытания сейчас запущены и чего вы ждете в ближайшее время?
Мы сейчас выпускаем новый вариант глазных капель с концентрацией действующего вещества в 10 и 30 раз больше. И потом, все лекарства в мире делятся на две неравные части: те, которые в Америке можно купить в аптеке, и те, которые нельзя. Половина мирового фармрынка — это США. Он очень жестко регулируется, и все хотят туда пробиться. Наш проект стоил довольно больших денег, а это все инвестиции, которые надо в конце концов вернуть. Оправдать их мы смогли, только включив в наш бизнес-план продажи в США. Цель на ближайшие пару лет — получить на наши капли штамп «Одобрено FDA». Мы уже прошли самую страшную часть — первые клинические исследования в США, они были вполне успешными. Сейчас нужно эти исследования повторить на бÓльшем количестве американцев. Тогда нам будет, конечно, гораздо легче жить, потому что сейчас мы сильно нуждаемся в деньгах. Российский фармацевтический рынок очень маленький, и с нашими текущими доходами двигать большую науку очень тяжело.
Ну хорошо, капли. А сам эликсир-то когда уже?
Для этого нужны деньги, время и немножко везения. Мы готовы к запуску первой фазы испытаний в Канаде или США. Уже все оформили, кидаешь два-три миллиона долларов — и американские добровольцы начинают есть SkQ1. Сейчас мы готовы к запуску второй фазы клинических исследований в России. Я очень надеюсь, что в конце года это произойдет. А года через два, три или, может быть, четыре в аптеках появится наш препарат «Пластомитин», уже целенаправленно борющийся со старением. Этот тот же SkQ1, но его концентрация в 10 000 раз больше, чем в глазных каплях. Это будут, видимо, какие-то пастилки, которые надо есть один или два раза в день. И это будет уже серьезно.
Максим, вы сами-то этим пользуетесь?
Я пользуюсь глазными каплями. Внутрь не принимаю, хотя мой отец принимает.
Вот-вот. Ваш отец выглядит как живая реклама эликсира молодости. Ему 83 года, но я бы хотел так выглядеть в свои шестьдесят.
Абсолютно с вами согласен. Я бы тоже.
Расскажите его историю.
Лет пять назад он сказал, что ему это все надоело. Он очень многие свои мысли начинает с этой фразы. Пока я со своей командой буду возиться с подбором дозировок и режимом применения, почему бы ему уже не начать принимать? Отцу тогда было под восемьдесят, и он сказал, что, как изобретатель, имеет право, что Минздрав по закону не может ему это запретить и что четыре кубика в день — это нормально. И вот с тех пор принимает. Из эффектов: он безумно активен, каждую неделю проводит семинары по три-четыре часа.
Вы думаете, это замедление старения или омоложение?
Мы ничего конкретного не мерили, но есть несколько вещей действительно странных. Он лет с семидесяти был седой как лунь, а сейчас четко видны темные волосы. В некоторых наших опытах подопытные мыши тоже не седели, в отличие от контрольной группы. Волос меняется за несколько лет, и быстрого эффекта получить нельзя, мы заметили это года через два-три после начала приема. Это одна вещь. Вторая касается работоспособности. Отец сам любит рассказывать эту историю. Он работал на даче, писал очередную статью и вдруг плохо себя почувствовал, чуть не упал в обморок. Решил, что уже совсем старый, пора на пенсию. А потом посмотрел на часы. Выяснилось, что он работал без перерыва 14 часов, что в восемьдесят с лишним лет мало кому под силу. Просто он забыл поесть и за все время выпил несколько чашек кофе. Отец говорит, что раньше это было его особенностью. Лет до шестидесяти он часто работал в таком режиме, потом уже не мог. А теперь — опять может. Это всего лишь бытовые истории, но, если вы его спросите, он скажет, что эта штука работает. Более того, отец уверен, что ее можно улучшить.
Мафусаил-маус
Голый землекоп — уникальный грызун. В отличие от своих сородичей — крыс и мышей, живущих по три года, — он живет 30–35 лет. Да и то смерть, как правило, происходит от травм. По мнению исследователей, у голого землекопа просто отключена программа старения, потому что он всю жизнь остается новорожденным. Это явление называется «неотения» — заморозка индивидуального развития на стадии младенчества. Явление очень редкое в биологии и наблюдаемое, как правило, у насекомых и рептилий. Для млекопитающих голый землекоп — единственный пример. По мнению Максима Скулачева, лаборатория которого наблюдает за собственной колонией землекопов уже много лет, неотения доказывает, что биологический ресурс организма практически не ограничен. И если программа старения не включается, человек может прожить в десять раз дольше, хоть до 800 лет.
Но это лучше, чем, как мышам, с младых когтей принимать?
Понятно, что если в 75 лет начать принимать, то мышцы обратно не нарастут. Есть быстро обновляемые органы вроде волос и кожи, еще эпителий кишечника — тут, может быть, что-то даже омолодится. Но реально, скорее, замедление процесса старения. С нашей стороны это было бы совсем нагло — рассчитывать на омоложение. Но замедлить процесс — тоже очень неплохо. Отец считает, что сейчас живет в самый интересный период своей жизни. Вы бы видели, с какими глазами он получал в руки результаты клинических исследований! Он всю жизнь занимался фундаментальной наукой, отвлеченной. В 1960-х годах открыл, как работают митохондрии. Гипотеза была высказана неким англичанином, а доказано было все в Москве. Все это теперь в учебниках. И тогда же они описали эти вещества, которые проникают в митохондрии, — так называемые ионы Скулачева. Он продолжал заниматься наукой, потом настали девяностые, денег не было вообще, в некоторых институтах даже брали деньги за вход, чтобы оплачивать электричество. Было очень тяжело, держались за счет западных грантов.
А потом, в начале 2000-х, отец решил развивать прикладной аспект своего открытия. У него четверо сыновей: я и мой старший брат — биологи, двое младших — программисты. Он сказал нам: «Давайте искать, на какой бы грант подать, чтобы начать исследование вещества, формулу которого я вам на салфетке нарисовал. Должно работать». Еще вещества самого даже не было. В это время наши олигархи уже столько тратили денег на яхты и футбольные клубы, что Запад гранты на нашу науку давать перестал. Там почему-то посчитали, что поскольку в России дело дошло до покупки английских футбольных клубов, то российская наука уж тем более купается в деньгах. Тогда отец обратился к Олегу Дерипаске и предложил ему профинансировать исследования, благо тот выпускник МГУ и входит в совет попечителей университета. Дерипаска поверил в идею и дал деньги на старт проекта. Ну а потом, когда у нас на руках уже было вещество, нам удалось привлечь «Роснано» и других инвесторов.
Ваша лаборатория, скорее, правило или исключение для российской биологии?
Мы, конечно, исключение, таких проектов больше нет. Такого количества лабораторий, целей, будущих рынков и настолько наглых идей. Но такой проект и появиться мог только у нас, потому что это игра совсем не по правилам. Проект, который исходно сделан дилетантами. Мы не геронтологи, мы не фармакологи. Я молекулярный биолог, Владимир Петрович тоже биохимик. Потом мы набрали специалистов, хотя на самом деле научили своих же биохимиков. Оказалось, что фармакология сильно проще, чем изучение работы митохондрий. Нет, конечно, в нашей компании «Митотех» работают и врачи, и очень серьезные консультанты-фармакологи, в первую очередь западные. У нас около сотни человек, почти все они сотрудники МГУ. Мы сидим на территории МГУ, у нас приоритет МГУ даже прописан в уставе компании.
Что еще происходит в науке борьбы со старением, кроме вашей разработки?
Тут на самом деле все происходит очень здорово. Если бы мы с вами говорили пятнадцать лет назад... Я помню разговоры отца с его коллегами, когда он прикидывал, где публиковать наши первые статьи. Его все умоляли: уберите слово «старение». Старением было заниматься крайне стыдно, все равно что вечным двигателем. Либо шарлатан, либо деньги из олигархов выбивает. За последние 10–15 лет парадигма поменялась. Есть Институт старения в США. Многие группы ставят себе цель бороться со старением. Не с болезнями, они последствия старения, а именно с биологическим старением. Есть разные подходы, с некоторыми мы не согласны, некоторые дико интересные, некоторые очень радикальные — типа вмешательства в генетику. Но главное, что теперь этим не стыдно заниматься. Я очень оптимистично настроен, потому что, как только человечество осознаёт, что у него в чем-то проблема, например рак, СПИД... А кстати, знаете, что ВИЧ уже не является смертельным заболеванием? Его можно загнать настолько глубоко, что он может перестать определяться в крови, человек перестает быть заразным. С онкологическими заболеваниями дело обстоит несколько хуже, но рак уже давно объявлен проблемой номер один. И эти раки щелкают один за другим. Фразу «У вас рак, вам осталось жить столько-то» люди слышат все реже и реже. Сейчас, похоже, — я даже боюсь это сформулировать, — к этой стадии подходит старение. Как только десятки миллиардов долларов пойдут в эти исследования, через 15–20 лет все будет сделано.
Давайте попрогнозируем. Что же будет через пятьдесят лет с сегодняшним тридцатилетним мужчиной?
Со всеми оговорками: если все пойдет хорошо, если старение действительно окажется программой, а не накоплением ошибок, если будут доступны препараты, замедляющие этот процесс... Ну, во-первых, этот мужчина в 80 лет продолжает работать. Понятие пенсии теряет смысл. Тридцатилетние, может, слегка и опоздают, а если мы говорим о моем сыне, которому сейчас четырнадцать, то он выходит на пик формы и сохраняется в этом состоянии до 100–120 лет. Это вполне реально. Правда, возникает вопрос: что дальше? Каждый раз, когда человечество решало проблему, ограничивающую его существование, — холод, голод, болезни, рак, — оно начинало жить дольше, и выяснялось, что есть что-то еще. Ведь рак стал частой причиной смерти только в последние 40–50 лет, до этого люди до него просто не доживали, он был описан как редкое заболевание. От чего будет умирать 120-летний человек, я не знаю. Я бы уже сильно подозревал какую-нибудь психологию. Захочется ли нам жить после ста двадцати?
Какие-то этические казусы такого резкого продолжения жизни обсуждаются?
Задаются вопросы, что будет с обществом, как человечество будет жить. Ответ простой: человечество уже много раз это делало. Этот вопрос не задавали Александру Флемингу, который изобрел пенициллин. Мы должны умирать от инфекции, это наше свойство. Принимаешь пенициллин — и лишаешься своего коренного свойства. Это продлило человеку жизнь в два раза. Средняя продолжительность жизни в начале XX века была около 30 лет, если учитывать детскую смертность. Все стало только лучше, никто не жалуется.
Как вы, биолог, относитесь к концепции креационизма?
Креационизм — это, конечно, смешно. Есть еще концепция плоской Земли. Эволюцию сегодня можно наблюдать даже в пробирке. Это уже не ископаемые останки, которые Господь Бог закопал для археологов. Но в биологии есть одна загадка, на которую у ученых нет ответа: как это появилось? Как неживое стало живым? Минимальный набор биологической машинерии настолько сложно устроен, что его нельзя получить случайным столкновением атомов. Как только у вас есть маленький пузырек из мембраны и внутри его ДНК, из которой синтезируется белок, — все, дальше я вам все объясню. Дальше божественное вмешательство не нужно. Кто засунул в первый пузырек первую ДНК и первую рибосому — на этот вопрос у меня нет ответа. Нужно ли из-за этого городить тот огород, который называется религией, я не знаю.
Максим, что уже можно сделать сейчас, чтобы продлить молодость?
Как продлить жизнь, я не знаю. Но есть вещи, которые ее активно сокращают. Высокий сахар, алкоголь, курение, гиподинамия. Если избежать этого, у вас будет намного больше шансов дождаться завершения нашей работы. Это банальные вещи. И есть единственный доказанный на всех животных способ продления жизни. Называется — «ограничение питания». Когда животное голодает, у него отключается программа старения. Хотя до конца не понятно, работает ли это на человеке и как. Потому что, если голодающему животному дать понюхать еду, эффект исчезает, оно опять начинает стареть. Ну а, по статистике, самый надежный способ стать долгожителем — это иметь родителей-долгожителей.
