Леша Самохин был талантливым человеком — журналистом, музыкантом и врачом. Спасая жизни многим, он сам ушел молодым — в лучших традициях поэтов, в 37 лет. Самое яркое его наследие — удивительный текст «Последние слова». В память об Алексее мы публикуем его.
ОТ АВТОРАБумеранг, каким бы ни был его полет, должен вернуться назад. Если тыположишь руку на пульс, то почувствуешь обратный отсчет, включившийся вмомент твоего рождения. Когда-нибудь ты обязательно умрешь. Всю свою жизнь, если ты не немой, ты говоришь. Говоришь слова, слова о словах… Когда-нибудь то, что ты скажешь, будет твоим последним словом.То, что последует ниже, — последние слова, которые я слушал в течениепяти лет работы в больнице. Сначала я записывал их в тетрадку,чтобы не забыть. Потом понял, что запоминаю навсегда, и записыватьперестал. Здесь далеко не все, я так, избранно…
Поначалу, перестав работать в больнице, я сожалел о том, что подобныевещи теперь могу услышать крайне редко. Только потом я понял, чтопоследние слова можно услышать и от живых людей. Достаточно простоприслушаться повнимательней и понять, что большинство из них уже большеничего не скажут.
Это была первая запись в моей тетрадке, первое, что я услышал, когдабыл еще санитаром. Я пошел помыть смородинку, а когда вернулся, бабушкауже умерла от инфаркта с тем же выражением лица, с каким я ее оставил.
Пожилая, очень богатая азербайджанка, которая закатила истерику, чтохочет видеть своего сына. Им дали десять минут на разговор, и когда япришел, чтобы выпроводить его из отделения, то услышал последнее, что она ему сказала. После того как он ушел, она довольнозлобно на всех смотрела, ни с кем не разговаривала, а еще через часумерла в результате остановки сердца.
Это был какой-то старый еврей в полном маразме. В первый день послеоперации, видимо после наркоза, признавался всем в любви, а на второй —решил, что мы «злая шайка, которая переоделась в людей священнойпрофессии». Ругался целый день и к вечеру, не переставая ругаться,умер.
Какой-то слесарь умер от приступа бронхиальной астмы на моих глазах.Это единственное, что он успел мне сказать, показывая флакон сингалятором, расширяющим дыхательные пути. После чего рухнул на пол.
Калий был причиной его смерти. Медсестра не выставила скоростькапельницы, и молниеносное введение калия вызвало остановку сердца.Видимо, он это почувствовал, потому что, когда я вбежал в зал на сигналприборов, он поднял вверх указательный палец и, показав на пустую банку,сообщил мне о том, что в ней было. Это, кстати, был единственныйслучай передозировки калием из нескольких десятков в моей практике, врезультате которой наступила смерть.
Ж. был инженер-гидравлик. Он страдал ипохондрическим бредом,выспрашивая у всех и вся о механизме действия каждой таблетки и «почемуу меня здесь чешется, а здесь колется». Просил врачей расписаться у негов блокноте за каждый укол. Если честно, то умер он из-за *** [разгильдяйства] медсестры: то ли она кардиотоник перепутала, то ли его дозу… Не помню. Помню только, что он сказал напоследок.
У этого молодого человека был зарегистрирован один из самых «молодых»инфарктов в Москве. Он постоянно просил только «пи-и-ть...» и говорил,положив руку на область сердца, о том, что ему очень больно. Его матьговорила, что у него был очень сильный стресс. Через три дня былазарегистрирована самая «молодая» смерть от инфаркта миокарда. Он умер,повторяя эти слова…
Девочка, которая две недели после операции на печени говорила толькодва этих слова. Умерла на моем дежурстве.
Больной, который после двух бессознательных месяцев попросил сдуть емуманжетку на трахеостоме, убедив всех, что ему обязательно нужно что-тосказать. Прохрипев два этих слова, он снова потерял сознание и в себяуже не пришел.
Он и был блондинистым прибалтийским парнем с тяжелейшим пороком сердцапо имени Игорь Лангно.
У М. был повторный обширный инфаркт миокарда. Он умирал и агонизировал три дня, все время держась за обручальное кольцо пальцами другой руки и повторяя имя своей жены. Когда он умер, я снял это кольцо, чтобы отдатьей.
Эта бабка говорила всем, что они ей «чужие». Свою последнюю фразу онасказала гордо и чуть злобно. Сказала мне во время ночного обхода,отказавшись от лечения. После этого она демонстративно отвернулась кстенке и заснула. Утром ее обнаружили соседки по палате, умершую вэтой позе. У ее холодных ног мне действительно стоять не пришлось.
Не по годам хорошо выглядевший диабетик, который, испугавшись, что емуслучайно поставили капельницу с глюкозой, вколол себе «передозировку»инсулина. В это время медсестры выходили в магазин на улицу, и онпопросил их купить ему шоколадку, чтобы поднять уровень сахара. Послеэтого потерял сознание от гипогликемии. В себя так и не пришел.Шоколадки принесли, когда он уже умер. Жена деньги так и не отдала.
Интеллигентный седой грузин, который постоянно дружески пожимал рукивсем, кто к нему подходил, твердя, что всем доверяет и во всех верит.Эти слова он сказал после инъекции морфия, перед тем как ему наделикислородную маску. Во сне у него началась фибрилляция желудочков. Егораз тридцать били током. Потом сердце остановилось. Не завели.
Астеничный дедушка с седой проплешиной, успешно поправлявшийся послебанального аортокоронарного шунтирования. Он лежал один в одноместнойпалате и постоянно ворочался в кровати так, что комкалась простыня, иее регулярно приходилось натягивать. На возраст, покряхтывая,пожаловался как раз в этот момент, переваливаясь с боку на бок.Осложнений у него не было. Я сделал ему инъекцию реланиума, чтобы онзаснул. Умер во сне — видимо, «от старости».
Во время этого рассказа медсестра вводила снотворное, на котором онзаснул. Этот больной был усатым жителем Крайнего Севера. Он приехал вМоскву с диагнозом «дилатационная кардиомиопатия», у которой есть толькоодин способ лечения — пересадка сердца, после которой мы с ним идежурили. «Подводник» — это его приятель по отделению, всю жизньпрослуживший на подводной лодке, умерший в период криза отторжения, через месяц после операции. У него были те же показания к пересадке, до которых он себя довел, дав обет «трахнуть сто баб» и сломавшись на 76-й.С. не дотянул даже до криза. Он умер через семь или восемь часов откакой-то молниеносной инфекции. Я помню, что был большой скандал схирургами, которые упрекнули нас в несоблюдении стерильности. По-моему, даже СЭС вызывали…
Этот больной умер примерно как вышеупомянутый Е. Он без разрешения встал, чтобы самостоятельно помочиться в утку. В этот момент началась фибрилляция желудочков, и он упал на пол. Мы всей сменой положили его на кровать. Началась остановка сердца, кто-то начал «качать»… На каждое нажатие груди, на выдохе, он задавал один из этих вопросов. Ему никто не отвечал. Это продолжалось секунд десять.
На самом деле это был военный летчик Белоусов. Обаятельный, красивый и очень сильный духом дядька. С осложнением он лежал четыре месяца на искусственной вентиляции легких, пока не умер от сепсиса. Это не слова (из-за трахеостомы он не мог говорить), это его последняя записка, которую он писал огромными буквами, напоминавшими каракули дошкольника. Про белые огни он мне раза три пытался объяснить — я, к сожалению, так ничего и не понял. «Сам пей» — по поводу «чудодейственного» лекарствамумие, которым его добросовестно отпаивали по настоянию родного брата, тоже, кстати, военного летчика. С Белоусовым я дежурил полтора месяца, дежурств пятнадцать подряд. Очень к нему проникся, реально хотел, чтобы он выздоровел. Он умер ночью, и я невероятно расстроился. Утром, уходя с работы, я столкнулся с его дочкой в дверях отделения. Она меня знала и, улыбнувшись, спросила: «Как он там? Я вот пюре ему детское принесла, минералку, меда…» Я нахмурился, нарочито грубовато пробормотал что-то об усталости после бессонной ночи и быстренько забежал в лифт. Говорят, она просидела у входа часа два, никто ей так и не решался сказать…
Огромных размеров шахтер из Донбасса, который не знал, как правильнопроизносится половина наиболее употребительных слов русского языка.Говорил отрывистым басом. Пока он не умер, катетер так и не убирали.
Это слышал не я. Это слышал один мой приятель, с которым я познакомился, когда он работал продавцом в музыкальном магазине. Слова эти принадлежат его девушке, которая через несколько минут умерла отгероинового овердоза. У него дома, в его кровати. Уже потом я спросил его, помнит ли он ее последние слова. «Конечно. Я их никогда не забуду!» — ответил он и поделился со мной.
