Наc трудно удивить. Минимальное знакомство с историей России и опыт проживания в СССР накачивают «удивлятельную» мышцу так, что самые абсурдные выходки государства вызывают у нас лишь ироничный изгиб брови «О… Вот теперь как… Ну-ну». После таких креативных всплесков, как крепостное право, черта оседлости, раскулачивание, заградотряд и прописка, любые нынешние запреты кажутся пресными и лишенными привычного кафкианского размаха.
До последнего времени государство нас раздражало или расстраивало, нам было смешно или стыдно — что угодно, но, ребята, вам опять не удалось нас удивить. Все давно про вас понятно, а мы тут видали и не такое. Однако в этом году некоторой части здравомыслящего населения удалось-таки неприятно удивиться. И это заслуга вовсе не властей, просто одна часть населения очень удивила другую.
Больной вопроc
Власть у нас от Бога, народ от сохи, поэтому деление на «они и мы» всегда проходило именно по вертикали. Они были сверху, мы снизу, они поливали, мы уворачивались. И было в этом что-то привычное, из детства: мы — пионеры, они — вожатые. Они нам портили жизнь, мы их не любили. Уютная расстановка сил, всегда можно было сказать ближнему: «Слыхал, что ОНИ устроили?!» — и получить ожидаемую порцию солидарности. И вот монолитное МЫ раскололось. Внутри бывших «НАС» образовались свои «мы» и «они». Милые люди, с которыми мы вместе ели, пили и любили Цоя и Макаревича, вдруг превратились в зомби, как будто их укусил телевизор. И те «мы», которые остались от прежних «нас», задают друг другу один и тот же вопрос: «Как это могло случиться? Я считал его своим другом, нормальным человеком! А он…» А он теперь транслирует одну очень простую, но ужасную мысль, которая после отшелушивания казенных слов звучит так: «Не нужна мне ваша свобода и демократия».
Для нормального человека это заявление из серии: «Давайте обратно ездить на лошадях, жечь людей на кострах, и вообще земля плоская». Но факт в том, что сегодня большинство граждан на полном серьезе готовы выкинуть на помойку свободу и демократию — выстраданные ценности нашей цивилизации. Самое время разобраться в этом неожиданном и очень непростом вопросе — зачем вообще нужна свобода? И почему, а главное — ради чего люди готовы с ней так легко расстаться?
Миф свободы
Свобода — понятие настолько же сложное, сколь и упрощенное культурой. У нее есть психологические, социальные, материальные и философские аспекты, однако в нашем сознании она обитает где-то рядом с такими безусловно положительными понятиями, как любовь и справедливость. С самого детства мы только и слышим: «Да здравствует свобода!», «Восславил я свободу!», «Я свободен как птица!» Поставьте на ее место любую другую симпатичную абстракцию, например «муравьед». Долбите человеку двадцать пять лет, что муравьед — высшая ценность для человека, заставьте писать сочинения о муравьедолюбивой лирике Пушкина, устройте в каждом городе площадь Муравьеда, и человек вырастет с твердым убеждением, что муравьед — лучшее, что может быть в мире, пусть и не очень понятно, что это вообще такое. Данное сравнение имеет право на жизнь, потому что на самом деле со свободой мало кто сталкивается по-настоящему. У каждого свои кандалы — работа, семья, долг, мораль, и романтизирована свобода людьми по определению несвободными. К ней всегда только стремятся. Она как свадьба — ею кончаются сказки, а что потом — в сказках не говорится. Потому что с обретением свободы сказка кончается и начинается суровый экзистенциальный реализм, невыносимая легкость бытия. Ты свободен. Никто не говорит тебе, что делать. Обязанностей нет. Куда себя девать? Нужно быть очень самодостаточной личностью, чтобы в этот момент не стать героем другого сочинения — «трагедия лишнего человека».
Свобода как свадьба: ею завершаются сказки, а что потом — в сказках не говорится. Потому что с обретением свободы сказка кончается
И это мы говорим о положительных сторонах свободы. А ведь есть у нее, как ни странно, и отрицательные. Эрих Фромм в своем «Бегстве от свободы» разделил ее на «позитивную» и «негативную». Но чтобы действительно разобраться в предмете, нужно перевернуть бинокль и окинуть взглядом европейскую историю последних пяти столетий. Тогда станет понятней, почему вы вчера поругались с приятелем.
История негативной свободы
В Средневековье, то есть где-то до середины XVII века, человек жил не только на принципиально другом технологическом уровне, но и с принципиально другой психологией. Все было предопределено от рождения, большинство коротало свой век на одном месте, занимаясь одним и тем же делом и размышляя, какого сорта нектар будут давать в раю. Господствовала групповая психология, человек воспринимал себя строго как часть рода, прихода или гильдии, никакого «я», только «мы». Фромм назвал это «первичными связями». Это было по-своему уютное, защищенное, в общем, детское состояние человека.
А потом грянула реформация, индустриальная революция и капитализм. Первичные связи развалились, каждый стал сам за себя. На сцене истории впервые появился свободный индивид, который мог выбирать, кем быть, где и с кем жить. Фромм сравнивал этот момент с изгнанием из рая (что верно даже буквально, потому что согласно новейшим протестантским догмам большую часть человечества ожидал ад — вот старое доброе католичество себе такого не позволяло). Теперь рви яблоки хоть с березы, но вот незадача: больше о тебе никто не позаботится — ни бог, ни староста деревни, ни клан. Вместе со свободой человек получил одиночество, изоляцию, чувство собственного бессилия и ничтожности перед огромным миром. И так же как в библейском мифе, обратного пути уже не было. Индивидуализация — неизбежный путь развития человечества, как взросление неизбежно для человека.
Вместе со свободой человек получил одиночество, изоляцию, чувство собственного бессилия и ничтожности перед огромным миром
На смену размеренному командному существованию пришла индивидуальная гонка на выживание. Стань лучше других или умри с голода! Капитал, нехватка времени, деловой успех — трудно поверить, но этих понятий практически не существовало у людей еще лет пятьсот назад. Даже понятие «минута» вошло в бытовой обиход только в XVIII веке. Железная дорога раскидала людей по миру. Человечество от испуга принялось вкалывать до полного изнеможения (чем, кстати, обеспечило огромный скачок цивилизации), стараясь убежать от вышеперечисленных эмоций, которые Фромм назвал «негативной свободой». Но преуспеть удавалось немногим, на остальных свобода давила. Невыносимость личной ответственности и собственного бессилия породили психологический защитный механизм — стремление слиться с какой-нибудь подходящей идеей, примкнуть к сильной группе («вторичные связи»). Стать частью чего-то большего, чем ты сам. Платой за это был отказ от собственной личности — от самостоятельного мышления и выбора, с одной стороны, от страхов и сомнений — с другой.
Идеи и группы не заставили себя ждать — религиозные течения, политические партии, идеологии и философии. Особенно они расцвели в XIX–XX вв. Быть кем угодно — хранителем истинной веры, борцом за права рабочих или чистоту расы, строителем светлого будущего — лишь бы не одному, лишь бы почувствовать превосходство своей группы над всеми прочими. И получить в награду готовый комплект целeй, ценностей и желаний. Примерно так выглядит история взаимоотношений человека и свободы с точки зрения современных мыслителей, а не детских писателей.
Авторитарная личность
Конечно, печальная участь потери личности поджидает не всех. Настоящие индивидуалисты принимают свободу со всеми ее минусами и как-то живут, не боятся и хорошо переносят одиночество. Хочется думать, что это нормальные люди, если норма может быть уделом меньшинства. Видимо, ученые — психологи и социологи — тоже так думают, потому что та, большая часть человечества, которая кучковалась вокруг Больших Идей и наворотила дел в первой половине XX века, была исследована и снабжена диагнозом — «авторитарная личность». Если верить Фрейду, Адлеру, Фромму и особено Теодору Адорно, в основе такой личности лежит стремление следовать общепринятым ценностям, подчиняться власти, подавлять слабых, любить ясность и ненавидеть неопределенность. В таких людях очень сильны садо-мазохистические наклонности, причем в куда больших масштабах, чем это принято, глупо хихикая, считать. Главное, что авторитарная личность не может существовать сама по себе, ей нужна внешняя сила, которой она страстно мазохистически подчиняется. И жертва, которую нужно садистски подчинить. Только растворившись в этих двух внешних личностях, только встроившись в иерархию «сильный — слабый», человек с авторитарным характером чувствует, что живет. Агрессия, суеверия, стереотипы, поиски врагов, боязнь всего нового, цинизм — все это блистающие алмазы в короне такого диагноза.
Настоящие индивидуалисты принимают свободу со всеми ее минусами и как-то живут, не боятся и хорошо переносят одиночество
Его корни нам предлагают искать в детстве, в слишком властных родителях, подавлявших спонтанность ребенка, но нас больше интересует, что вырастает из таких сломленных карапузов. А во взрослом состоянии они поддерживают гонения на любых чужаков, они приводят к власти Гитлеров, они стучат на соседей во времена репрессий и устраивают теракты ради своих идей. Процент авторитарных граждан всегда был настолько высок, что его по-прежнему можно считать доминирующей психологией. Особенно у нас, где так гармонично сплелись православное преклонение перед властями, культ личности и запретительная традиция воспитания детей.Конечно, с 1940-х годов, когда Фромм писал свое «Бегство от свободы», ситуация немного изменилась.
Капитализм стал погуманнее, шансы умереть от голода в цивилизованном обществе куда меньше, чем от ожирения, на месте джунглей шумит Зачаровaнный Лес. (Хотя надо признать, и свободы потихоньку становится меньше. Но тут уж ничего не поделаешь, безопасная свобода — это оксюморон.) Настоящих индивидуалистов стало больше, все хотят быть не как все. Относительное благоденствие усыпляет носителей авторитарного характера, идеологии чахнут — им решительно не из кого вербовать новых адептов. А потом случается экономический или политический кризис…
Здесь и сейчас
И вот теперь, вооружившись теорией, мы можем узнать ответ на вопрос: что же произошло с нашими друзьями, которым свобода вдруг резко стала не нужна? Мы не будем брать легковерных и люмпенизированных граждан — их метаморфозы ясны. Возьмем того, кто вроде бы не состоял в рабстве у собственного телевизора. Вот он, ваш приятель, допустим, мужчина средних лет, ответственный человек, возможно, даже владелец бизнеса. Собственность, кредиты, алименты, гастрит. Допустим, у него есть семья — жена, двое детей, пожилые родители. Не сказать, что сильно верующий, но крестился и венчался. Политикой особенно не интересуется, но смотрит телевизор, читает интернет. Жизнь не то чтобы сахар, но на отпуск за границей хватает. А в будущем году вообще не исключены радужные перспективы в бизнесе. Типичный такой наш современник.
Что происходит в голове у такого человека? Он индивидуалист — надеется только на себя. Ни от кого не зависит. Зато от него зависят многие. Иногда он не может уснуть и думает: а вдруг со мной что-то случится? Кто будет выплачивать долги, кто позаботится о семье? Но снотворное или сто грамм решают эту проблему. А что? Все так живут.
И тут происходит кризис 2008 года, мухлеж на выборах, закручивание гаек, потом революция на Украине, рубль падает, звучит слово «война», разбиваются самолеты… Друзья продают квартиры, кто-то уезжает. На работе все нестабильно, еще санкции эти… И вообще сориентироваться невозможно. Кругом вранье, кому верить — непонятно. Может быть, вообще врут те, кто говорит, что все врут?
Сориентироваться невозможно. Кругом вранье, кому верить — непонятно. Может быть, вообще врут те, кто говорит, что все врут?
Что происходит теперь в голове нашего героя? Тлевшая тревога разгорается. Надежды на успех, которые заменяли сам успех, тают на глазах. А ведь весь смысл жизни был в этом успехе. А жить без смысла даже в чем-то тяжелее, чем без денег. Наш герой не невротик и не писатель, он не привык себя анализировать, вышеназванные перипетии едва ли пробиваются в область сознательного. Словами иногда формулируется: «Эх, тоска! Был бы сам себе хозяин, тоже уехал бы к чертовой матери — сдал бы квартиру, поселился на озере и ловил рыбу. Но куда тут — Ленка требует айпад, Лешка болеет, родители стареют. Жена смотрит с укоризной, как будто я виноват в этом кризисе… Тьфу!»
Былой индивидуализм превращается из «Ура, я свободен!» в «Увы, мне не на кого рассчитывать!» Нужно срочно искать новую опору в жизни, новую надежду, новый смысл. И этот смысл щедро предлагается ему. Стабильность, Россия, Путин. Общий посыл традиционен для тоталитарной идеологии. Есть мы — россияне, жители великой страны, великий народ. Наша сила в единстве, в своем особом пути. Есть остальной мир — не такой великий, желающий нас сломить. Это собственно против него мы сейчас будем сплачиваться. Смысл твоей жизни — служить Родине. Это тяжело, но очень правильно. И так далее — от подвига дедов до происков педофилов. Большая часть этих утверждений носит эмоциональный характер. Проверки логикой они не выдерживают, что и роднит их с религией (тоталитарная идеология ею всегда в некотором смысле и является). Но это именно то, что нужно заблудшей душе, ведь ее метания — это тоже эмоции. Как говорил Фромм, «человеческий мозг живет в ХХ веке; сердце большинства людей — все еще в каменном». В XXI, судя по всему, мало что изменилось. Наш герой, даже если раньше он испытывал скепсис к властям, просто не может больше держаться. Возможно, он выглядит молодцом, но внутри у него все вопиет — он напуган и растерян. И вот он снимает с уставших плеч худой пиджачок индивидуализма и примеривает теплый ватничек авторитаризма. И действительно, так теплее! И он соглашается — мы великий народ, и я вместе с ним. Мы сильны, а значит, и я силен. Мы что-то там строим, боремся с врагами, и я готов терпеть невзгоды, теперь я знаю зачем.
Большая часть этих утверждений носит эмоциональный характер, проверки логикой они не выдерживают. Но это именно то, что нужно заблудшей душе
К сожалению, у идеологии нельзя заимствовать только позитивную часть программы — если ты не согласен целиком, тебя не берут на бронепоезд. Приходится соглашаться с кандидатурами врагов, радостно принимать ограничения и неудобства. Но лучше без интернета и французского сыра, чем без смысла жизни. Зато, когда ты уже пришел в лоно государственной идеологии, каким праздником становится каждый выпуск новостей! Как приятно поговорить с единомышленниками, разделить дежурный восторг и дежурную ненависть! Былые тревоги утихли — не надо ничего решать, в своих неудачах можно больше себя не винить (это американцы с их санкциями), а все страдания теперь окрашиваются чувством сладкой жертвенности. Деды страдали за Родину, и мы уж как-нибудь потерпим. И когда вы спрашиваете его: «Постой, чудак, а как же свобода?» — он отвечает: «Да зачем она вообще нужна?» Не выдержал парень. Зато у него в тюрьме сейчас ужин, макароны дают.
На свободу с чистой совестью
Не ругайтесь с ним, а лучше проведите эксперимент. Найдите в интернете тест на авторитарное мышление, он там есть, и предложите другу пройти его. (Пройдите заодно и сами.) И если тест скажет «да», не удивляйтесь, а просто прислушайтесь — вы услышите лязг и скрежет безжалостного колеса истории. Просто почувствуйте себя современником драматических событий страны. Это помогает отвлечься. Как писал академик Капица, «история — как погода. У природы нет плохой погоды. Мы живем при таких-то обстоятельствах, и надо принимать и понимать эти обстоятельства». Все рано или поздно проходит. Оковы тяжкие падут, и мы продолжим учиться быть свободными, быть независимыми, быть одинокими. И когда носители авторитарного характера станут меньшинством, мы будем гарантированы от новых всенародных шагов навстречу идиотизму. Если не вымрем раньше от лихорадки Эбола или нехватки хамона в организме.
