Поэт, бабник, основатель собственной республики — удалая жизнь Габриэле д’Аннунцио

В России о Габриэле д’Аннунцио известно прискорбно (мы употребляем это слово в исключительных случаях) мало. А ведь он был весьма популярен до революции. Правда, переводили на русский в основном его прозу и пьесы, в то время как д’Аннунцио был в первую очередь поэтом. Чтобы ты сразу оценил масштаб таланта этого человека, позволим себе вольное сравнение. Если в Италии Данте Алигьери — это Пушкин, то Габриэле д’Аннунцио — Лермонтов.

А теперь представьте, что Лермонтов уворачивается от пули на дуэли, учится пилотировать боевой самолет, сбрасывает бомбы на немцев, а затем захватывает целый город и устанавливает в нем свою диктатуру. Да, и еще становится таким ценителем женщин, что ему позавидовал бы и Пушкин! В общем, пока мы окончательно не запутали вас и себя, обратимся к удивительной истории жизни великолепного Габриэле д’Аннунцио.

Воздух был наэлект­ризован дыханием сотен людей, собравшихся на площади перед отелем «Европа» в городе Фиуме. Люди беспрестанно говорили. И вдруг в одну секунду гул их голосов превратился в сотрясший старинные мощеные улочки грохот. Так толпа приветствовала появление на балконе отеля «Европа» невысокого сухощавого мужчины. Выкинув вперед правую руку в римском салюте, он, дождавшись, пока толпа затихнет, начал страстно выкрикивать: «Итальянцы Фиуме! В этом безумном и подлом мире наш город сегодня — символ победы!» Толпа взревела.

Переведя дух, с выражением одержимости на лице мужчина продолжил: «Мы — это горстка просвещенных людей, мистических творцов…» Каждая его фраза неизменно встречала громогласное одобрение слушателей. Закончив речь, мужчина прижался губами к итальянскому знамени, вывешенному здесь же, на балконе. Именно так утром 12 сентября 1919 года на свет появилась республика Фиуме — единственное в истории государство, основанное поэтом и включившее в свою конституцию обязательное обучение музыке.

«Я рожден, чтобы постигать»

Его проделки всегда были символичны. Например, если учитель опаздывал в класс, Габриэле снимал ремень и с силой стегал учебный стол — намек на католический обычай бить церковные скамьи розгами в Страстную пятницу в память о бичевании Христа. Под восхищенные возгласы соучеников Габриэле отправляли в карцер, где он десять дней сидел в компании книг. В это же время он начал писать короткие рассказы и предпринимать первые опыты стихосложения. Вдохновения юноша искал в сочинениях средневековых поэтов и одах Горация.

«Женщина — единственная наука, достойная изучения»

Как-то во время рождественских каникул Габриэле повел в музей дочь друга своего отца, юную Клеменцу.

15-летний юноша и его спутница бесцельно бродили по залам, как вдруг их внимание привлекла огромная бронзовая Химера. Габриэле засунул руку в разверзнутую пасть чудища и случайно поцарапал ладонь. Боль и восхищение на лице Клеменцы смутили разум д’Аннунцио, и он настойчиво поцеловал девушку. В мемуарах «Секретная книга» Габриэле признался, что именно тогда он «впервые узнал, что в женский рот можно впиться и пожирать его как самый изысканный плод».

В 1879 году прилавки украсил сборник стихов «Ранней весной», написанных 16-летним учеником колледжа Чиконьини. Их публикацией Габриэле был обязан отцу, рискнувшему поверить в поэтический талант сына. Сборник вызвал похвалу критиков и шок преподавателей: большинство стихов носили эротический характер.

Через несколько месяцев последовало переиздание, причем молодой поэт позаботился о саморекламе. Накануне появления сборника на прилавках он дал в газеты сообщение о собственной гибели, назвав себя «последним отпрыском Музы».

Габриэле к этому моменту сильно продвинулся в отношениях с дамами. Сам он видел причину своего успеха у слабого пола в том, что у него «черные кудри и глаза одержимого». Как это часто бывает, талантливый юноша, закончив обучение, поехал покорять большой город. А в Италии, как известно, все дороги ведут в Рим.

«Я шел от триумфа к триумфу»

Габриэле без труда нашел множество подработок в Риме. Редакторам импонировали его юношеский энтузиазм и горячность. Заметки светской хроники, сонеты, рассказы — не было ничего, в чем бы не преуспел Габриэле. Несмотря на молодость, д’Аннунцио запрашивал немалые гонорары, обосновывая это тем, что он «много тратит, а значит, должен и много получать». Но даже крупные для журналистики суммы растворялись в фундаменте нового богемного образа жизни поэта. Габриэле забивает съемные квартиры статуэтками, коврами, подушками, шкурами оленей, кабаньими зубами и прочими пыле­сборниками.

Габриэле прогуливался с ньюфаунлендом на поводке и лилией в руке

Он регулярно обновляет гардероб, заказывает пестрые галстуки и перчатки тонкой кожи. Начинается безумная пляска с кредиторами, которая не завершится до конца жизни поэта. Зайдя в самую паршивую лавку, д’Аннунцио не может уйти без покупки, ведь «торговец не виноват, что у него нет ничего стоящего». Габриэле любил прогуливаться по римским улицам с ньюфаундлендом на поводке и лилией в руке, привлекая внимание красавиц. При этом поэт не забывал и о мужественности: он стал рекордсменом по количеству дуэлей. В одной из них шпага соперника задела голову поэта, и врач обработал рану пер­хлоридом железа (многие биографы полагают, что эта процедура привела к раннему облысению Габриэле). Постепенно перед провинциалом открывались одна за другой двери лучших домов. В одном д’Аннунцио приняли особенно тепло…

«Влюблен до полного забвения себя и всего»

Летом 1883 года в аристократических кругах Рима вспыхнул скандал. Самая видная невеста Италии, наследница знатной фамилии Мария Ардуэн ди Галлезе бежала из отчего дома с молодым поэтом. Скандал стал набирать обороты, когда в одном из журналов вышло стихотворение д’Аннунцио. В нем Габриэле подробно описывает потерю девичьей невинности «в преступное полнолуние майских календ». Привычка рассказывать читателям о самых сокровенных моментах отношений с женщинами останется с поэтом навсегда.

Последовала спешная свадьба. Мария, уже беременная, растворилась в мыслях о молодом и страстном супруге. Чета д’Аннунцио за неимением средств (отец отказал Марии в приданом) поселилась в курортном городке на берегу Адриатики. Там и родился первенец поэта — Марио. Три года супруги были «одурманены счастьем», результат — еще двое сыновей.

Поначалу д’Аннунцио думал, что сможет наконец предпочесть тысячам женщин одну. Поначалу. Вскоре он под предлогом встреч с издателем стал чаще наведываться в Рим и Флоренцию. Идиллия дала трещину. На старости лет Мария вспоминала: «Выходя замуж, я думала, что обручаюсь с самой поэзией. Было бы гораздо лучше купить сборник стихов д’Аннунцио за три с половиной лиры».

Стало также очевидно, что Габриэле неспособен прокормить растущую семью. И это несмотря на то, что вышел стихотворный сборник «Книга дев», упрочивший его славу. К счастью, за бедного поэта похлопотала теща, и д’Аннунцио согласился на доходный пост главного редактора новой газеты «Трибуна». Вихрь римской жизни вновь захватил поэта, окончательно отдалив его от семьи.

Очередная любовница, княгиня Мария Гравина де Круйас, женщина истеричная и ревнивая, рожает Габриэле дочь Ренату, которой суждено стать любимым ребенком своего знаменитого отца. Другое дитя д’Аннунцио — роман «Наслаждение», написанный всего за четыре месяца, становится бестселлером.

До сих пор итальянские учителя не устают твердить школьникам о глубоком психологизме, чувственности и символизме, которые присущи этому произведению. Впрочем, последовавшие романы «Джованни Эпископо», «Невинный» (смотри экранизацию Лукино Висконти) и «Триумф смерти» также били рекорды популярности. Ими зачитывались не только в Италии, но и во Франции и России.

«Лишнее необходимо как воздух»

В 1897 году д’Аннунцио был избран в палату депутатов от округа Ортона — вероятно, благодаря циклу патриотических речей. Заполучив место в парламенте, Габриэле сразу потерял интерес к политике. Когда депутаты попросили его прийти на заседание, чтобы быть в необходимом числе, он возмущенно ответил: «Я не число!»

Накануне нового столетия Габриэле знакомится с живой легендой — актрисой Элеонорой Дузе. Их испепеляющий роман продлится следующие десять лет и преимущественно в вычурных декорациях виллы «Каппончина», купленной на деньги акт­рисы. Роль музы идеально подошла Элеоноре: под ее влиянием поэт написал несколько трагедий, самые известные из них — «Мертвый город», «Франческа да Римини» и «Корабль». Правда, большинство из пьес быстро сходили с подмостков: талант д’Аннунцио-драматурга оказался невелик.

Уязвленное самолюбие Габриэле успокоил сокрушительный успех книги стихов «Хваления», посвященной гармонии человека и природы. Многие исследователи считают, что д’Аннунцио своими «Хвалениями» открыл дорогу всей последующей итальянской поэзии, использовав свободный стих.

После успеха «Хвалений» д'Аннунцио стал официально именоваться Il Poeta — с большой буквы. Первым и последним такой чести до него удостаивался Данте Алигьери.

В длительный период жизни на «Каппончине» фигура д’Аннунцио обрастает легендами, жуткими и сладострастными. Многие всерь­ез уверяли, что поэт пьет вино из черепа девственницы и носит домашние туфли из человеческой кожи. В итальянском языке появилось понятие «даннунциализм», означающее без меры расточительный образ жизни. Но даже если эти пикантные детали не были правдой, реальность все равно впечатляла.

Любовно собранная библиотека д’Аннун­цио насчитывала 14 тысяч томов, а писал поэт исключительно за своим старинным пюпитром. Над пюпитром висел внушительный францисканский алтарный триптих. Габриэле принадлежали 10 лошадей, 30 гончих, а также около двух сотен голубей. В путешествие он отправлялся в компании не менее десяти чемоданов, а его гардероб включал три сотни пар ботинок, 50 пижам и 50 халатов, скроенных наподобие монашеской рясы. А еще д’Аннунцио завел привычку менять рубашку по три раза в день.Сибаритский образ жизни не мешал работоспособности Габриэле. Он мог сутками сидеть в своем кабинете, не отрываясь от бумаги. В плотном воздухе стоял запах тяжелых египетских сигарет «Абдулла» — поэт курил только их — и крепкого кофе. Позднее один из слуг с виллы «Каппончина» скажет прессе, что поэту было «легко прислуживать; лишь бы оставляли его в покое, когда он работал, а в остальном ему все нравилось».

«Коротко говоря, я знаю о женщине все»

Годы шли, меняя обстановку и женщин вокруг д’Аннунцио. К этому моменту поэт уже познал все виды любви и не уставал делитьcя опытом с читателями: «Кто никогда не выходил из алькова опытной дамы, почти что матери, и сразу в ту же ночь не входил в спальню невинной девушки, тот не знает, что такое истинное опьянение любовью».

Расставшись с Дузе, буквально заболевшей от любви к ветреному поэту, Габриэле был вынужден скрыться в Париже от кредиторов. Оказалось, что французы любят его не меньше, чем итальянцы. Несмотря на не слишком блестящую внешность — маленький рост, сгнившие зубы и лысый череп, — Габриэле не прекращал бить рекорды Дон Жуана.

Д’Аннунцио вступает в близкие отношения с Идой Рубинштейн, художницей Ромейн Брукс и графиней Луизой Казати. С графиней Габриэле чувствовал мистическую связь, что, в общем, неудивительно: вместе они проводили спиритические сеансы. По словам самого поэта, он готовился к ночи с ней как «к могиле».

Некоторые бывшие любовницы обрушивали на лысую голову Габриэле агрессивную ревность — поэт придумал ей название «тирипити». Так, русская красавица Наталья Голубева продемонстрировала поразительное тирипити, когда вскарабкалась по водосточной трубе в номер Габриэле и пыталась задушить девушку, томно ожидавшую поэта в его постели.

Жена французского актера Ле Баржи после встречи с Габриэле написала: «Неприятная личность… но при этом все равно он восхитителен». А писатель Андре Жид после знакомства с поэтом отметил, что у него «взгляд недобрый и лишенный нежности… рот скорее жестокий, чем сладострастный… Но его гений заставляет забыть о его внешности».

«Я пьян от счастья»

Начало Первой мировой войны было воспринято д’Аннунцио с энтузиазмом. Он пуб­ликует «Оду на латинское возрождение», в коей высказывает надежду на вступ­ление Италии в войну на стороне «латинской сестры», то есть Франции.

Мэр Генуи предлагает поэту выступить на открытии памятника в честь «тысячи гарибальдийцев», и Габриэле решил без промедления вернуться на родину, откуда бежал с позором пять лет назад.

Весть о возвращении поэта за сутки облетела всю Италию. Поезд мчался через снежные Альпы. На первой же станции после границы, несмот­ря на глубокую ночь, национального поэта встретила ликующая толпа землекопов и рабочих, выкрикивавших: «Viva l’Italia! Viva D’Annunzio!» На фоне бездействовавшего правительства фигура Габриэле вознеслась в глазах народа до небес. Отныне д’Аннунцио писал не романтические вирши и проникновенную прозу, а вдохновенные поэтические речи, которые сам же и произносил.

В Генуе на открытии памятника Габриэле превзошел самого себя. «Голос его был тверд и звонок, слушатели с восторгом внимали каждой мысли и чувству поэта», — рассказал читателям репортер газеты «Коррьере делла сера». Уже через неделю после речи в «Биржевых ведомостях» появляется «Ода д’Аннунцио» Николая Гумилева, в которой поэт справедливо замечает, что «судьба Италии — в судьбе ее торжественных поэтов».

Далее последовала речь д’Аннунцио в Риме, на Капитолии. Под конец речи, вдохновившись горячими словами поэта, толпа запела патриотический гимн, предоставив Габриэле право дирижировать.

Но и этого было недостаточно д’Аннунцио: он хотел воевать. Попытался записаться в добровольцы, но премьер-министр категорически ему отказал: такие знаменитости ни к чему на поле битвы. Разгневанный поэт написал премьеру письмо: «Я не таков, как литераторы былых времен — в ермолке и тапках. Я — солдат». Наконец правительство вняло просьбам Габриэле.

52-летний поэт стал самым старым лейтенантом в стране. Он мечтал о небе, об авиации. Д’Аннунцио стал совершать боевые вылеты — сначала как наблюдатель, затем как пилот. Узнав об этом, австрийское правительство назначило за голову д’Аннунцио огромную сумму, но он продолжал бороздить небо.

В январе 1916 года самолет поэта неудачно приземлился — Габриэле ударился правой бровью о приклад пулемета. Врачи запретили полеты, но он проигнорировал запрет. Через месяц правый глаз почти перестал видеть и постоянно болел. Диагноз — отслоение сетчатки и кровоизлияние. Курс лечения, назначенный врачами для спасения левого глаза (правый был уже потерян), предполагал круглосуточное нахождение в полной темноте. Поначалу д’Аннунцио, окруженный заботой дочерью Ренаты, страдал от безделья, от невозможности ни созерцать, ни творить. Позже он вспоминал: «Мое лицо, которого не вижу, которого не представляю, стало как будто довеском к моему циклопическому глазу».

На счастье, Рената изобрела для отца способ писать вслепую — по нескольку крупных строчек на одном листе. Затем девушка расшифровывала листки (их в итоге скопилось около 10 тысяч) и кропотливо соединяла написанное. Так на свет появился самый лаконичный роман писателя «Ноктюрн», который был высоко вознесен критиками.

Несмотря на болезнь, по ночам поэт отсылал дочь в гостиницу, чтобы она не мешала принимать сочувствующих герою войны барышень. Лишь через три месяца врачи разрешили Габриэле выходить на улицу — сначала по ночам, затем в сумерки. А спустя еще несколько недель неугомонный д’Аннунцио вернулся к полетам, ознаменовав это событие телеграммой друзьям: «Я возродился, я начал летать».

Утром 8 августа 1918 года на жителей Вены с небес, подобно опадающим листьям, плавно опускались листовки. Трехцветные, зелено-бело-красные, они украсили весь город, шляпы и сточные канавы. Листовки начинались так: «Венцы! Оцените итальянское благородство. Мы могли бы сбросить на вас тонны бомб, а мы шлем с небес трехцветный привет». 400 тысяч агитационных листовок, сочиненных поэтом Габриэле д’Аннунцио, были сброшены на город его эскадрильей, преодолевшей 1200 километров. Акция получила название «полет над Веной» и принесла Габриэле славу даже в рядах врагов. Немецкая газета «Арбайтер цайтунг» вопрошала: «Где же наши д’Аннунцио?» Достойное окончание летной карьеры!

«Обладание городом сродни обладанию пылкой женщиной»

И вновь опустошение. Музы, на время вой­ны облачившиеся в военную форму, не желали возвращаться к описанию бытовых драм. «Я не заслужил такого мучения — выжить в войне», — сокрушался Габриэле. Муки безделья отягощала еще и удручающая послевоенная обстановка. Италия оказалась в позиции бедного родственника в послевоенных переговорах. К ней отошел полуостров Истрия, но этого казалось мало. Спорная территория, включавшая город Фиуме (нынешняя хорватская Риека), по-видимому, должна была достаться королевству сербов, хорватов и словенцев, несмотря на протесты большей части населения, бывшей итальянцами.

Надеяться на правительство, стремившееся угодить союзникам, жителям Фиуме не приходилось. Тогда они отправили телеграмму поэту: «Командуйте нами. Мы готовы». Ответ д’Аннунцио не заставил себя ждать: «Я готов. Мы готовы. Величайшая битва грядет». И вот в окружении верных поклонников д’Аннунцио двинулся на город. В газете «Идея национале» появилось его письмо: «Жребий брошен. Когда вы будете читать это письмо, верный город уже будет занят мной».

В 11.45 утра 12 сентября 1919 года д’Аннунцио в окружении 5 тысяч бойцов (большинство присоединилось к нему по дороге) вошел в Фиуме без единого выстрела, под приветственные крики горожан. Тогда он и произнес свою речь с балкона «Европы», объявив, что присоединяет Фиуме к Италии.

Весть о беспрецедентном захвате города мгновенно облетела весь мир. Маяковский съязвил: «Фазан красив, ума ни унции. Фиуме спьяну взял д’Аннунцио». Едва ли новоиспеченный команданте нуждался в вине: он был пьян от симпатий народа. Итальянское правительство ошарашенно бездействовало, боясь, что жестокое подавление инициативы национального героя переметнет на его сторону оставшиеся войска. Возмущенные союзники требовали разобраться.

Тем временем д’Аннунцио погрузился в дела управления. Он утвердил официальный приветственный жест «римский салют», который позже возьмут на вооружение фашисты и нацисты. Также он ввел форму солдат Фиуме — черные свитеры с вышитыми на них черепами. Начался многонедельный запой: парады, празднества, оргии следовали друг за другом. Из всей Италии в Фиуме потянулся сброд — попрошайки и проститутки. Их в достатке обеспечивали едой и вином. Город пел и танцевал день и ночь.

Довольный д’Аннунцио писал в письме: «Судьба сделала меня князем молодости в конце жизни». Он вступил в созданное здесь же «Общество йоги», избравшее символом свастику и пятилистную розу, и подолгу медитировал под деревом. Также «князь молодости» увлекся нудизмом и в костюме Адама прогуливался по ночному пляжу, игриво подмигивая проходившим девушкам. Приток туристов в Фиуме увеличился после того, как д’Аннунцио официально разрешил разводы (на территории остальной Италии они будут запрещены еще до 1970-х годов).

Правительство время от времени посылало к берегам Фиуме военные корабли, чтобы те разобрались с бунтующим городом. Но большинство капитанов тут же дезертировали и, обнявшись с д’Аннунцио, предавались празднику жизни. Зимой положение ухудшилось: запасы хлеба иссякали. Тогда Габриэле дал добро на морские грабежи — естественно, не кровопролитные. Последней каплей терпения правительства стало принятие конституции и знамени. В конституции, написанной самим поэтом в стихах, оговаривались равные права для мужчин и женщин и обязательное обучение музыке всех граждан республики Фиуме. Знамя было пурпурного цвета. Его украшала змея, кусающая себя за хвост (символ вечности), созвездие Большой Медведицы и лозунг «Quis contra nos» — «Кто против нас?».

В ноября 1920 года город, и без того ослабевший в силу отсутствия экономических связей с внешним миром, был окружен. Один за другим Фиуме покинули разочарованные в «городе жизни» солдаты. Последним уходил д’Аннунцио: его 15-месячное правление подошло к концу. Присутствовавший при великом исходе французский журналист отметил, что 57-летний поэт разом постарел и его вид являл собой «воплощенное страдание».

«Моя жизнь — мое произведение»

Оставшиеся почти два десятилетия жизни д’Аннунцио провел на своей знаменитой вилле «Витториале» близ озера Гарда. Несмотря на поражение в Фиуме, он продолжал пользоваться в военных кругах невероятным авторитетом. Набиравший силу Муссолини побаивался команданте. Свои отношения с поэтом дуче характеризовал так: «Если зуб болит, его либо вырывают, либо пломбируют золотом». Муссолини из всех сил «пломбировал» д’Аннунцио золотом. Обстановка «Витториале», содержавшейся на деньги правительства, отличалась одновременно шиком и дикостью. Особенно посетителей поражала «комната прокаженного» с черными стенами. Посреди ее стоял гроб со странным углублением. Д’Аннунцио по-прежнему придерживался принципа «nulla dies sine ictu», то есть «ни дня без совокупления», поэтому на вилле регулярно гостили с десяток хорошеньких девушек. Не оставлял поэт и творчество. Он обратился к автобиографическому жанру, написал «Секретную книгу» и «Самому себе о самом себе».

Габриэле состоял в регулярной переписке с Муссолини и не побоялся жестко отчитать дуче, когда узнал о его сотрудничестве с Гитлером. «Это решение погубит Италию», — сокрушался поэт. Он вообще не любил Гитлера, называя его «шутовским нибелунгом, загримированным под Чарли Чаплина». Смерть настигла Габриэле 1 марта 1938 года. Поэту было 74 года, но, говорят, даже последнюю перед кончиной ночь он провел в объятиях молодой любовницы.

Д’Аннунцио повлиял не только на италь­­янскую литературу. Его след можно найти в XX веке где угодно — от нацистской эстетики до усов Сальвадора Дали. Будь у нас конкурс «Лучшая мужская биография XX века», мы бы, без сомнения, отдали ему первое место. Будь у нас кризис среднего возраста, мы бы, без сомнения, ему позавидовали. Будь у нас бутылка, мы бы выпили за его жизнь. А кстати!

Странности

Как любой нормальный гений, д'Аннунцио обладал отличным портфолио странностей.

• Считал самой совершенной частью человеческого тела уши.
• Мог существовать и работать лишь в душных непроветриваемых помещениях.
• Предпочитал, чтобы обед ему подавала молодая девушка в костюме пажа эпохи Ренессанса.
• Велел установить миноносец «Пулья» между кипарисами в саду своей виллы «Витториале».
• Мог отправить до ста телеграмм в день, причем противоположного содержания: «Я разбит и болен», а через 10 минут — «Я бодр и абсолютно здоров».
• Любовницам давал новые имена, будто, встретившись с ним, они оставляли прошлую жизнь позади. Он также завел архив своих женщин на «Витториале».
• Не расставался с талисманами — кольцом с изображением черепа и костей и миниатюрным фаллосом.
• Любимые лошади д'Аннунцио спали на персидских коврах.
• Был так суеверен, что всегда заменял цифру 13 на 12+1.
• Пестовал образ святого Себастьяна и всегда имел при себе столб и цепи для ролевой игры по сюжету.