В новостях рубрики «Наука» мы рассказываем, что в больницах Европы вывелась бактерия, нечувствительная к антибиотикам, и вот-вот начнет гулять по миру, сея смерть на своем пути. Мутация, значит, такая у бактерии произошла, что она стала неубиваемой.
В другой гуляющей по миру заразе под названием «новое ханжество» (все эти оскорбления чувств и повальные обиды) тоже наметилась тревожная мутация, грозящая человечеству. Теперь стало можно обижаться за других, даже если другие и не собиралась.
И я не знаю, какая из мутаций меня тревожит больше.
Механизм обиды за других понятен. Ты сидел, ковырял в носу, прочитал шутку про «хоронили тещу, порвали два баяна», прикинул, что тещам и производителям баянов это может быть обидно, и выступил с гневной отповедью. А гневная отповедь автоматически возносит человека на пьедестал нравственности. Кричащий «Как вам не стыдно!» — это всегда воин добра, эталон добродетели и ушераздирающий нравственный камертон. По сравнению с ковырянием в носу — стремительный рост.
И ладно, всегда будут желающие таким образом прокачать самооценку. Меня волнует другое.
В связи с повсеместным распространением этого механизма меня волнует судьба юмора на этой планете.
Ведь любую шутку при должном мастерстве можно трактовать как обидную для кого-то. Серьезно. Колобок повесился? Обидно для повешенных. Ворона каркнула во все воронье горло? Ежедневно гибнут тысячи ворон, у вас совсем нет сердца, зоозащитники оскорблены! Читатель ждет уж рифмы розы; на, вот возьми ее скорей? У трагически погибшего Михаила Круга была рифма «морозы — розы» — как не стыдно глумиться над памятью покойного? И не важно, что пошутивший не имел этого в виду. Сейчас мы накинемся всей сворой, заставим извиняться, рекламодатель на всякий случай отзовет у пошутившего блогера рекламный контракт, а режиссер на всякий случай не позовет пошутившего актера на роль.
Уже сегодня в Америке сериал «Друзья» обвиняют в неполиткорректности, а из старых эпизодов «Симпсонов» вырезают сомнительные сексистские и расистские шутки. Сегодня в Америке, завтра во всем мире. В радиусе пятидесяти лет мировую повестку дня определяют пуритане, ничего с этим не сделаешь. Хочешь «Марвел» — получи и нравственный кодекс.
Если так пойдет и дальше, шутить станет просто опасно, и мы перестанем это делать. Вначале шутки исчезнут из кино и литературы, потом из Интернета, а потом из частной жизни. Ведь все под наблюдением всех. Раньше можно было рассказать анекдот про чукчу, и круг потенциально обиженных ограничился бы присутствующими. Теперь о проклятом чукчененавистнике узнает весь мир. Конечно, тебя не расстреляют, но, в принципе, цена анекдота приближается к сталинским временам. Про крайней мере, шутки точно так же будут пересказывать шепотом и только очень надежным людям. А «Двенадцать стульев» и «Трое в лодке» будут распространять в самиздате.
Мир без юмора ужасен не просто потому, что скучен. Юмор в нашей природе, он помогает бороться со страхами и проблемами. Без юмора мы станем мрачными и озлобленными, а борцы за оскорбленные чувства уже такими стали.
Про свободу говорят: это такая странная субстанция, стоит от нее отнять кусочек — и она вся сосредоточивается именно в нем. Юмор, родной брат свободы, такой же. Как только его начинают ограничивать, он кончается весь и сразу. Поэтому шутить надо. Над толстыми и худыми, над мужчинами и женщинами, тещами и начальниками, над инвалидами, стариками и детьми, над евреями, русскими и чеченцами, над ветеранами и фашистами, над богом и дьяволом, над жизнью и смертью. Пусть это кого-то обидит, и пусть сам объект шуток будет недоволен, а шутнику скажут: «Фу! Ну это ты слишком!»
Скажут, посмеются и разойдутся.
Либо так, либо никак.
Вот такая гневная отповедь!
Ну, про то, что смех есть изобретение диавола, еще и тыщу лет назад знали. Потому что он искажает лицо смеющегося, а мы, то есть вы, как известно,созданы по образу и подобию Божию, и Сатана специально научил людей смеяться, чтобы в свою очередь поржать над тем, как они кривляются и уродуют в этот момент Божий лик. Так что плакать всегда было приличнее и надежнее
