Письма из холерной Москвы 1830-го: эпидемия глазами очевидца

Эти письма почтмейстер и дипломат Александр Булгаков писал своему брату Константину 1830 году. Александр жил в Москве, Константин — в Петербурге. Читая эту переписку, трудно не поймать себя на мысли, что перед тобой копия ленты «Фейсбука» (запрещенная в России экстремистская организация) последних недель. От первых насмешек над «фейком» до признания своей неправоты спустя какое-то время. Текста много, но читается весело.   

30.08.1830

 Ужасы рассказывают про холеру. Точно, что в Саратове уже умирают по пятьдесят человек в день. Я чаю, увеличено, но все ожидают спасительных мер…

8.09.1830

 Здесь все трусят холеры; чеснок вздорожал шестью рублями. На всех чеснок, особенно на людях; в клубе все приготовлено на чесноке. Сестре Долгорукова, которая трусит очень, обещался я сделать подарок: горшок чесночной мази!.. Панчулидзев пишет из Саратова, что там умерло 2000 человек и что он сам занемог и избавился от смерти, пустив себе крови полтора фунта…

24.09.1830

Город разделен на три класса: бесстрашные, объятые ужасом и равнодушные. Вторые, право, смешны. Семейств с сорок бежало отсюда, а куда? К вам! Какую же безопасность найдут они в болотах, низких и сырых ваших местах? Уехали семьи: К.А.Кологривова, Жихарева, Гедеонова и проч., другие сами себя оцепили. Умора!

 Рядом со мною живет княгиня… пошел было к ней — все заперто, на дворе ужасный дым, курится навоз; я было думал — пожар, стучу, не пускают! …Повар узнал меня в окно. «Ах, ваше превосходительство, что вам угодно?» — «Помилуй, что это вы заперлись?» — «Да вот, батюшка, княгиня третий день изволила запереться, ни к себе не пускает, ни из дому никому не велит выходить, провизию всю извели, есть нечего ни барыне, ни нам; не знаем, что делать». — «Да что за причина?» — «Да вот, батюшка, бояться изволит калиоры, чумы!» — «Да доложи княгине обо мне, я ее успокою, все тихо, благополучно в Москве и около». — «Не смею, ваше превосходительство, не приказала нам и говорить с проходящими». Сказав сие, захлопнул повар окно и скрылся… Каковы наши барыни? Умора!

 …Страх сообщился народу, и сорок тысяч работников оставили город, повторяя: пойдем лучше умереть на родине нашей. По большой дороге только и видно, что кучи людей, идущих сотнями в разные места… Все медики меня уверяют, что не запомнят эпохи, где бы смертность так была мала, как теперь. Для успокоения умов (это очень умно) раздаются всякий день рапорты: всем покойнее, всякий видит число умирающих в городе и чем именно умерли. Нет дня, разумеется, чтобы не говорили: умер мещанин, умерла баба, мальчик холерою, и выходит — все вздор. На улицах смрад от навоза, который жгут многие…

25.09.1830

О другом не слышим здесь, как о холере, так что, право, надоело. Мы были довольны, веселы у княгини Хованской вечером; является Обресков, рассказывает, что у него кучер умирает холерою, всех дам перепугал по пустякам. Я у людей его спрашивал. Кучер просто напился, и его рвало беспощадно. Конечно, должно быть расположение такое в воздухе, что кто в другое время умер бы другим, теперь умирает от холеры; но и эти примеры редки… Графа Ростопчина камердинер Алексей… умер вчера со всеми признаками холеры, но сам виноват: говорили ему пустить кровь, — не хотел, и сделались конвульсии ужасные… Будьте совершенно покойны за нас; кто наблюдает, что должно, тому нечего бояться, а опасна болезнь для нижних классов людей. 

29.09.1830 

Прежде всего должен я тебя успокоить, мой милый и любезнейший брат, насчет холеры… Поверь, что холера в одном воображении медиков, трусов или тех, кои спекулируют на награждении и высочайшей милости. Всякое головокружение, рвоту или понос принимают теперь за холеру, и те, коим пускают кровь, коих лечат от мнимой холеры, те только и умирают. Ну может ли быть, чтобы в таком городе, как Москва, не более умирало двух и до четырех человек болезнью столь прилипчивою, какие бы ни брали предосторожности. Ежели бы язва сия точно была, она более бы находила жертв… Есть здесь болезнь, но это не холера, а просто страх, трусость; от оных точно умирают многие, потому что все без нужды пускают себе тотчас кровь.

30.09.1830

[Государь] очень успокоился насчет мнимой здесь холеры. Напрасно наделали такую тревогу…

1.10.1830

 Меры предосторожности будут умножены. С завтрашнего дня прервется совершенно сообщение города со всеми губерниями. Мне жаль, что отрезаны будем от Кости и Паши. Нечего делать!.. Ты спросишь, любезнейший друг, отчего последовало все это? Право, не знаю. Пусть покажут мне одержимых холерою, я охотно стану ходить за ними. Не явное ли это противоречие? Холера существует, то есть чума, — так зачем же допускать скопища в Кремле? Я теперь оттуда, видел крестный ход, и народу, конечно, тысяч двадцать. Ведь это — сообщать, распространять заразу! Я замечаю, что страх в дворянстве; а народ мелкий покоен, а кажется, ему-то бы и бояться, но у него, видно, более здравого ума. 

Я тебя прошу верить мне: право, холера в воображении у трусов и в расчетах докторов, кои надеются на великие награды. Видел Рушковского, от коего Голицын требует окуривать все письма. Вообрази, какой это наводит страх в губерниях: в Москве чума! Да ежели до того дошло здесь, то берите уж меры серьезные, как то было в Одессе: заприте театры, церкви, рынки, все сходбища, падите к ногам государя, чтобы он уехал от нас. Что это за полумеры? Смесь отчаяния и беспечности.

2.10.1830

 …К княгине принесли ведомость о состоянии города, которая дам встревожила, и подлинно — прежние слова «умерло от признаков более или менее холеры» заменены ясным показанием «холерою умерло 28». А я все-таки не верю холере. На улицах ловят всех пьяных и полупьяных (а пьют очень много, оказия славная с горя), берут в больницы, бродяг также. Все это считается больными. Доктора поддерживают, что прежде говорили; выгода их, чтобы было сказано, что их стараниями холера уничтожена. 

3.10.1830

…Во дворце, прежде чем быть допущенным наверх, большая проформа: надобно облить руки хлорной водою и пополоскать рот. Я долго сидел у графа Петра Александровича Толстого, коему свою песню читал. Он говорил: «Я высмеивал трусов и все эти дни говорил императору то же, что и вы говорите, да только, кажется, со вчерашнего дня болезнь проявилась». Я все-таки свое толкую, что нет холеры. Кто более рыскает всюду почтальонов, священников, кои больных исповедуют и причащают, солдат, кои в куче живут? Нет больных, ни мертвых такого рода ни в почтамте, ни между попами, ни в казармах. На что граф мне сказал, что болезнь не заразна, переходит не через прикосновение, а по воздуху, что это поветрие.

В городе нет ничего особенного; скорее лучше, чем хуже. Доказано, что мрут только пьяницы, обжоры, отощанные и те, кои сильно простужаются. 

4.10.1830

 …Государь отвечать изволил: «Я указом объявил, что есть холера, для того только, чтобы брали меры предосторожности против нее». 

Вот тебе и сегодняшнее объявление о состоянии города. Прочти со вниманием, умерло в день 20 человек, из заболевших холерою 212 человек умерло 13. К первому числу октября всех больных 224. 

Обресков явился с торжествующим видом: «Ну что, веришь ли холере?» — «Нет!» — «Да ты читал афишку?» — «Читал, так что же?» — «Как что? 224 умерших!» — «Пустяки! Подай афишку». Подали и читали. Он смешал больных с умершими; но правда, что напечатано бестолково.

6.10.1830

 Государь того мнения, что холера не сообщается прикосновением, но дыханием, и что зло в воздухе, что это поветрие, как бывает, что глаза у всех болят, гриппы и т.п. 

 …Сказали, что дом Хрущовых оцепят, что там трое занемогли холерой злою. Я тотчас туда поехал, ибо хочу убедиться в существовании этой холеры, коей не верю. Расспрашивал людей: просто объелись нового кушанья, которое старуха Улыбышева велела готовить вместо щей, кои будто вредны (русскому человеку вредны щи, на коих он вырос!). От непривычки и излишества сделались рвота и судороги, вот тебе и холера. Посадили в кареты и повезли, может быть, морить кровопусканием. А третий, швейцар их, остерегся да не ел ничего, на другой день и выздоровел; он мне это и рассказывал. Вот история всех наших холер.

8.10.1830

 Государь изволил отбыть в Тверь вчера в половине одиннадцатого, любезнейший брат. Благомыслящие и рассудительные люди порадуются этому: ежели нет холеры, то и высочайшее присутствие уже не нужно; а ежели есть и усилилась она, как некоторые врали и утверждают, то надобно Бога благодарить, что государь от зла и опасностей удалился. Здесь более трусов, чем чего другого; они и дамы уже завыли: «Ну, государя нет! Теперь пойдет каша! Уже прибыло умерших! Более больных!» — и проч. Глупо многие поступают, да и меры берутся таким образом, чтобы всех пугать.

[Докторов] бы дело успокаивать, предохранять, лечить, а не уныние наводить, пугать и убивать напрасными кровопусканиями. Да от одних этих карет-полудрог сколько умерло! Посади туда мнительного человека, повези его в госпиталь, где не воздух, а облако хлора, и здоровый умрет. 

10.10.1830

 Право, не о чем беспокоиться и нечего бояться. Без страха не было бы больных, а без этих карет, уверенности в холере, худого лечения и этих наскоро составленных госпиталей не было бы столько мертвых. Сказывают, что центральный комитет переместится сюда, и хорошо бы было… Смотри, какие вздоры печатаются в этих бюллетенях!..

По городу ходят разные россказни, кои наводят страх или уныние на умы слабые, а это большинство. Попасть в госпиталь или умереть почитают одним. Говорят, что священникам запрещено ходить на дома исповедовать и причащать, и проч. Конечно, лучше всего не верить подобным рассказам, но зачем их рассеивают?.. Всякий заметит, что здесь выздоравливают из 500 больных токмо 8, а в Ярославле из 69 — 20; в Рыбинске из 198 — 65 выздоровевших: стало быть, там лучше лечат или обходятся с больными. Ежели центральная комиссия переведется в Москву, все пойдет лучше.

Положим, что мрут холерою, а не обыкновенными осенними болезнями; но мы видим, что в нашем классе ни один еще не умер мнимою этой холерой, а все в народе. Отчего? Оттого, что мы лечимся дома сами или нашими обыкновенными докторами; а простолюдина сажают в фатальную карету, где уже делается ему хуже, да отвозят в госпиталь, где все сделано наскоро, то есть нехорошо, где есть только наружное устройство для глаз, а истинная помощь не подается, и где большая часть умирает от кровопускания. 

 Прокалывают письма, как из чумного города, а другие важнейшие меры пренебрегают; в заставах смотрят строго за выезжающими и въезжающими, кои не откупаются деньгами, а между тем пешие уходят со всех сторон, перелезая через вал. Мне говорят, что я должен три дня окуриваться на заставе. Поеду к князю Дмитрию Владимировичу; ежели подлинно так, нечего делать, я не вправе требовать для себя исключения, а непременно хочу ехать за детьми и сюда их привезти.

11.10.1830

 Холера идет к концу, ибо истощила жертвы свои, то есть пьяниц, обжор, нуждающихся и не принимающих предосторожностей. Вот что мне говорили вчера генерал Сталь, приятель Волкова, и доктор один. Когда я писал великому князю, точно страх был пустой, смертность была хуже других годов, царствовали обыкновенные осенние болезни, кои после усилились от разных причин, а может быть, и от холерного поветрия… Болезнь не в воздухе, ибо мы глотаем один воздух с простым народом, между нами никто не умирал от холеры, а в народе много умирают, как говорят. Стало быть, смертность от невоздержания, пьянства, худой или неумеренной пищи. Вот о чем сообщу я великому князю, ибо надобно мне ответить и поблагодарить его императорское высочество.

13.10.1830

Не могу теперь сомневаться в существовании холеры; но и теперь, поверь мне, что из десятка, коих смерть относят к холере, верно, 6 и 7 не ею умирают. 

14.10.1830

В городе опять более стали беспокоиться, потому что в бюллетене № 21 больные прибавились, и выздоровело опять менее…

16.10.1830

У нас, слава Богу, все благополучно, и берутся все меры. Всякое утро и ложась спать, все берем ложку чайную магнезии — мы и весь дом… Одно меня только мучает, что Костя, Пашка отрезаны от нас. К ним ехать нельзя никак: надобно 14 дней карантина. Я надеюсь, что, прежде нежели настанут холода и зима, все пройдет; теперь я все думаю, как бы их сюда провезти. Не понимаю, зачем карантин тем, кои из благополучного места едут в Москву; а с субботы, говорят, город оцепится еще теснее войсками.

…Ведомости даже о числе занемогающих и умерших неверны, а потому государь приказывал, чтобы присылали ему подлинные списки от всех двадцати частей за подписанием сенаторов и тех, кои заведуют частями городскими, и из коих Голицын прежде составлял рапорты свои его императорскому величеству. Все требуют Иверскую подымать…

19.10.1830

Фавсту сказывали, что на больнице, что в Смоленском рынке, нашли прибитой и припечатанной с четырех углов следующую надпись: «Ежели доктора-немцы не перестанут морить русский народ, то мы их головами вымостим Москву!» 

20.10.1830

 …Я очень сознаюсь, что холера существует; но я нахожу, что страх почти всеобщий не соразмерен с истинной опасностью. Бездна умерло людей, коим жить бы должно: потому что предались страху, отчаянию, были испуганы, пили, простужались, не брали предосторожности, не захватывали болезнь с начала, а главное — что были жертвою незнания докторов или худого присмотра в больницах.

21.10.1830

 Я заезжал навестить Рушковского… у него так сильно курят хлором, что способу нет выдержать. Теперь доказано, что надобно весьма умеренно это употреблять, а то падает на зубы и на глаза; а всего лучше — частое курение уксуса с мятою. 

…Где же эта ужасная опасность и смертность? Кобылинский, который тут служил, сказывал, что в эти пять дней все было у них благополучно и больных совсем не было; но у страха глаза велики.

22.10.1830

Как будто я оспариваю существование холеры! От чего же умирает по 200 человек в день?.. Ты читал все мои письма к великому князю: разве я утверждаю это? Ни ему не писал я это, ни другому; но тебя уверяю, что небрежение, худые меры, нерадение или оплошность докторов. Бездна умерла таких людей, кои остались бы живы, а прослыли жертвою холеры. Все это когда-нибудь да выйдет наружу. Худо описывать вещи черными красками, но я не вижу ничего дурного не смотреть на них глазами слепого страха, как смотрят те, кои других должны бы ободрять. 

23.10.1830

 Почему же не могу я ошибаться? Разве мнение мое вредно для общества? Да кабы никто не боялся и не верил холере, было ли бы хуже? Я думаю, все были бы покойнее, напротив того. Где же я опровергаю существование холеры?.. Мое мнение могло измениться по мере того, как число больных умножилось. 

31.10.1830

На похоронах коменданта видел я многих начальников… речи их клонятся к тому, что я прежде говорил. Они решительно объявляют, что болезнь не прилипчива. Все окуражились и следуют неустрашимости почтенного Сталя, видя, что риску нет. Дворник наш, которого мортусы повезли на той неделе в Арбатскую больницу в смертоносной карете, воротился сюда вчера здоровый совсем и очень хвалится попечениями, кои имели о нем в больнице. Призрение бедных пищей, обувью и простыми предохранительными средствами очень уменьшило смертность. Эта мера, которую первую привели в действие на Бутырках, где устроились столы для бедных, очень была спасительна. 

15.11.1830

 Болезнь идет так хорошо, что вчера умерло только 20 человек. Многие начальники меня уверяли, что холерных уже очень мало поступает… в больницы. Полиция во зло употребляет выдачу свидетельств: являются совсем не холерные и остаются в больницах несколько дней, для того только, чтобы выйти одетыми, обутыми и с пятью рублями награждения… Вот так-то лекаришки с заседателями ездят в уездах по деревням, где заставляют давать подписки, что у них столько-то было больных холерою, тогда как все здоровы. Мужиков уверяют, что показанием сим освободятся от подвод и податей, а сами представляют от себя, что столько-то и столько-то вылечили от холеры. Везде найдутся мерзавцы, пользующиеся общим бедствием для выгод своих личных.

Все без изъятия ожидают с нетерпением расцепления города…

21 ноября 1830 года

Приехал навестить меня князь Александр Михайлович Урусов. Я к нему выходил; и он становится хил, посидел довольно долго. Много толковали о холере. Он тоже моего мнения, что холера не прилипчива, спорил с самим государем, который ему изволил сказать: «Экий ты, братец, спорщик, ну так останемся всякий при своем мнении». Император полагаться должен на то, что ему доносят, а как господа медики врут и сбиваются во мнениях своих! Ежедневные опыты доказывают, что болезнь не прилипчива; ни один мортус не заразился, не умер, а они ли не терлись около больных? У Волкова ли не брали предосторожностей в доме? Навоз дымился на дворе денно и нощно, в передней устроена была карантинная, где всякий должен был омываться хлорной водою, во всех комнатах стоял хлор, и проч. Отчего же Верочка занемогла холерою?

Оттого, что ежели есть расположение к болезни в теле, то не уйдешь; а ежели нет, то хоть спи с больными в одной постели.

Все здраво судящие этого мнения, и надобно удивляться, что позволяют Рейсу печатать брошюрку, в коей он утверждает, что холера сообщается не только людьми, но платьем, даже деньгами (а пошли-ка этому животному пук ассигнаций, — возьмет, не окуривши). Ежели верить его словам, то минуты не должно иметь покою; он велит одеваться в хлор, дышать им, в хлеб класть, в кареты и проч. Такое сумасбродство не слыхано! Да ежели бы и было справедливо, мне кажется, что нужно успокаивать народ, а не наводить на него уныние и отчаяние…

Болезнь оканчивается, — так говорят, что она в товарах, что надобно их все окурить. Да на это надобно года два! В Москве, может быть, на 10 миллионов одного чаю, хорош будет хлоровый чай! Хороши будут материи шелковые! Это то же, что разорение купцов, и выйдет, что в карманы курильщиков пойдут миллионы, а мнимое зло не истребится…

17 марта 1831 года

…Сию минуту возвратился из Чудова монастыря, где была панихида по умершим холерою… Князь Дмитрий Владимирович мне сказывал, что 17 сентября умер первый от холеры, соборный звонарь. Сегодня 17 марта; стало быть, холера свирепствовала в Москве ровнехонько шесть месяцев.