Зло слов: краткая история оскорблений и ругательств

 — Иди своим путем, душевнобольной недоносок, — сказал я и поднял руку благословляющим жес­том. Он не последовал моему призыву.
 — Попроси, чтобы тебе мозги бетоном залили, заплесневелый павиан! — лаял он.
Я ответил ему «плоскостопым выродком». Он обозвал меня завшивевшим попугаем, а я его — безработным мойщиком трупов. Тогда он почти с уважением охарактеризовал меня: «Коровья голова, разъедаемая раком». А я, чтобы уж покончить, кинул: «Бродячее кладбище бифштексов». Его лицо внезапно прояснилось.
 — Бродячее кладбище бифштексов? Отлично, — сказал он. — Этого я еще не знал, включаю в свой репертуар. Пока!.. — Он приподнял шляпу, и мы расстались, преисполненные уважения друг к другу.

Эрих Мария Ремарк. Три товарища

Слово «брань» имеет два значения: его можно понять и как «битва», и как «ругань». То есть мы всегда рассматривали оскорбления как один из элементов, один из этапов сражения. Враги разят друг друга дубинами и отборным матом — что может быть естественнее для нашего вида? Эту картину с равным успехом можно было наблюдать и сто тысяч лет назад перед родовой пещерой, и вчера вечером на встрече футбольных фанатов.

Зачем мы ругаемся

Оскорбления в конфликте выполняют много важных функций:

1. Дают соперникам время оглядеть друг друга и прикинуть баланс сил и накал страстей, после чего каждый примет решение — кидаться вперед или, в последний раз взвизгнув «Сам козел!», удрать подальше.

2. Помогают изжить приступ агрессии, редуцировав физическое насилие в слова. Лучше всего это работает, когда соперник слишком слабая или слишком сильная цель: в первом случае ругаются громко и с аппетитом, во втором — в сторону и сквозь зубы.

3. Провоцируют нападение, если, например, нет уверенности, что можешь догнать врага, и надо подманить его поближе.

4. Вызывают у противника ярость, чтобы он потерял контроль над собой и хуже владел ситуацией.

5. Позволяют прийти в состояние священного гнева, необходимого для схватки.

И так далее.

Кстати, читай: «Грани брани. Откуда произошли ругательства, которыми славится красивый и нежный русский язык».

Советский лингвист Владимир Жельвис, однако, еще полвека назад назвал 27 причин, по которым люди сквернословят, и больше двадцати причин, никакого отношения к конф­ликтам не имеющих.

Часть из них — это разнообразные магические ритуалы. Табуированные, запретные слова во множестве культур считаются своего рода заклинаниями, позволяющими взрезать завесу над миром духов. До сих пор в цыганских заговорах можно услышать великое множество мата, а служители церкви — и православной, и католической — регулярно выступают с сообщениями на тему «Как матерная ругань бесов привлекает».

А еще оскорбления и нецензурщина, согласно Жельвису, являются проверкой на дружеские отношения. Работает это примерно так: «Я настолько тебе доверяю, что точно знаю: что бы я ни сделал, это не вызовет твоей агрессии, ведь ты, в свою очередь, доверяешь мне. Поэтому я спокойно говорю тебе «Болван ты, братец», не ожидая ни сломанного носа, ни вызова на дуэль, а лишь дружеского отклика «От болвана слышу». Раньше это называлось «амикошонство» — «дружеское свинство», сейчас термин ушел в прошлое, но принцип остался. Когда мы среди своих, мы ослабляем галстуки и распускаем языки.

Кроме того, при помощи оскорбительных слов мы:

• Демонстративно признаем свою вину или слабость, снижая гнев оппонента.
  Пример: «Прости меня, дурака! Я негодяй, я подлец, скотина законченная…»

• Сообщаем собеседникам, что мы на одном с ними уровне и долой иерархию.
  Пример: «Хрена ли ты мне выкаешь, чай наши батьки на одном поле гадили».

• Вызываем смех.
  Ну, тут без примера обойдемся — любой матерный анекдот вспомни.

• Отказываем в сакральности каким-либо объектам и явлениям, кощунствуем.
  Пример: «Царь — дурак!»

• Снижаем пафос происходящего, разряжаем нервное напряжение.
  Пример: «Не ссы, прорвемся!»

И так далее и тому подобное. Как видим, сквернословие и оскорб­ления — чрезвычайно важный инструмент для общения и существования в социуме, причем инструмент настолько действенный, что во всех культурах и во всех эпохах он требовал жесткого регулирования сверху.

Ругательный кодекс

По кодексу Хаммурапи за оскорбительные клеветнические слова, например, в адрес уважаемой женщины полагалось бритье головы наполовину и битье палками перед судьей.

В императорском Риме существовало три вида оскорблений. Первый вид именовался как «нападки, противоречащие добрым нравам» (convicium adversus bonos mores) — это если публично обижали кого-либо неприличными словами и грозили всяческими бедами. За это полагался не самый тяжкий штраф — примерно 25 ассов, зарплата легионера за два дня.

Второй вид назывался adtemptata puditicia, то есть «оскорбленная невинность», и обходился гораздо дороже. За грубую ругань в адрес почтенной матроны, невинной девушки или ребенка любого пола (это касалось и детей-рабов) штрафы были серьезнее на порядок, можно было и под арест попасть, и даже до ссылки до­ос­корбляться. Ну а за третий вид ругани легко было головы лишиться, хотя чаще дело кончалось ссылками и конфискациями. Сюда попадало кощунство в адрес богов, а также «оскорбление величия народа Рима». Согласно сохранившимся документам, так угодила в ссылку одна высокопоставленная дама, которая публично на площади пожелала Риму проиграть в ожидаемой баталии, а всем римлянам — сдохнуть побыстрее.

Древние германцы в своей «Салической правде» долго и с аппетитом расписывали, какими штрафами в пользу потерпевшего нужно облагать того, кто называл противника уродом, свиньей, грязнулей, зайцем, сыном непорядочной матери… Можно сделать вывод, что разнообразно ругаться и сладострастно друг друга штрафовать немцы любили и в V веке нашей эры. А вот на наших территориях брань очень долго не считалась преступлением. Лишь в 1550 году она впервые попала в очередной Судебник, где именуется красивым словом «лай»: «…и лаются без зазору всегда всякими укоризнами неподобными, скаредными».

Впрочем, нужно думать, что оскорб­ленные той поры не выстраивались в очередь с жалобами: согласно данному Судебнику, судье в таких случаях надлежало принять меры к примирению истца и ответчика, после чего с обоих взималась равная пошлина за беспокойство.

А вот уже в XVII веке, при первых Романовых, смертной казнью каралось кощунство в адрес Бога и святых. Смертной казни также подлежали все, кто говорил «поносные и непотребные слова» про царя; более того, казнить надлежало и тех, кто брань на государя слышал и не донес. Смягчение наказания произошло только при Елизавете в XVIII веке, но и после этого до самой революции за непочтительность в адрес царя и членов царской семьи можно было уехать на каторгу или в ссылку на срок до десяти лет. Впрочем, в реальности цареругатели отделывались куда легче. Например, если человек божился, что оскорблял по причине того, что был сильно выпивши, дело могло кончиться недолгим арестом.

А вот кого не стоило оскорблять в России в XIX веке, так это обычных дворян, особенно если ты сам дворянин, а тем более военный. Дуэли то запрещались, то поощрялись правительством, но в любом случае были чрезвычайно распространены, и уклониться от них было крайне затруднительно. Поводом для вызова могла стать даже совершенно беззубая насмешка (вспомним, что Лермонтов погиб за вполголоса брошенное «А вот и наш маленький горец с большим кинжалом» в адрес майора Мартынова).

Читай также: «49 искрометных изречений Остапа Бендера, которые ты мог пропустить».

Ругатели сегодняшнего дня

Ответить на вопрос, легче ли живется ругателям и оскорбителям в нашем просвещенном и вегетарианском веке, довольно сложно. Во-первых, смотря где, а во-вторых, смотря кому. В России, в принципе, неплохо. За оскорбление президента, силовиков и чиновников тут, конечно, можно попасть под крупные штрафы и даже сесть в тюрьму или отправиться на исправительные работы (см. ст. 319 УК РФ «Публичное оскорб­ление представителя власти»). Зато частных граждан можно изводить либо дешево, либо совершенно безнаказанно, потому что, согласно нашему правонарушительному кодексу, оскорбление считается оскорблением только тогда, когда оно «выражено в неприличной или иной противоречащей общепринятым нормам морали и нравственности форме».

Но все мы прекрасно знаем, что расчудесно можно оскорблять и вполне приличным образом.

Давай представим, что в твоем подъезде есть замечательный сосед, который при каждой встрече обзывает тебя «пузатым енотом». В XIX веке сосед, конечно, был бы поосторожнее, потому что дуэльные пистолеты еще не заржавели в твоем кабинете, да и за выбивание зубов охальнику в частной ссоре можно было получить максимум арест на несколько суток. Но в XXI веке ты совершенно беззащитен. Современные этика и юрис­пруденция не одобряют насилия ни в каком виде, при этом «пузатого енота» ни одна экспертиза не посчитает оскорблением, за которое соседа можно будет прижать к ногтю. Енот, увы, избыточно приличен, даже вместе с пузом. Вспомним, как сатирик Шендерович (признанный в РФ иноагентом по решению Министерства юстиции) выиграл суд у депутата от ЛДПР Абельцева. Сатирик обозвал депутата «животным», и суд потом долго выяснял, на радость всем следившим за процессом, является ли депутат Абельцев животным или нет. Постановили, что депутат Абельцев, как и все приматы и представители гомо сапиенс, безусловно, является животным, а если бы даже не являлся, то ничего противоречащего нормам общественной морали в животных нет.

Поэтому законных вариантов у тебя всего два: а) терпеть и игнорировать, б) отвечать на каждого «енота» другим представителем животного и растительного царства. Есть еще, конечно, вариант переехать, но это уж совсем обидно.

По кодексу Хаммурапи за оскорбительные клеветнические слова, например, в адрес уважаемой женщины полагалось бритье головы наполовину и битье палками перед судьей.

В императорском Риме существовало три вида оскорблений. Первый вид именовался как «нападки, противоречащие добрым нравам» (convicium adversus bonos mores) — это если публично обижали кого-либо неприличными словами и грозили всяческими бедами. За это полагался не самый тяжкий штраф — примерно 25 ассов, зарплата легионера за два дня.

Второй вид назывался adtemptata puditicia, то есть «оскорбленная невинность», и обходился гораздо дороже. За грубую ругань в адрес почтенной матроны, невинной девушки или ребенка любого пола (это касалось и детей-рабов) штрафы были серьезнее на порядок, можно было и под арест попасть, и даже до ссылки до­ос­корбляться. Ну а за третий вид ругани легко было головы лишиться, хотя чаще дело кончалось ссылками и конфискациями. Сюда попадало кощунство в адрес богов, а также «оскорбление величия народа Рима». Согласно сохранившимся документам, так угодила в ссылку одна высокопоставленная дама, которая публично на площади пожелала Риму проиграть в ожидаемой баталии, а всем римлянам — сдохнуть побыстрее.

Древние германцы в своей «Салической правде» долго и с аппетитом расписывали, какими штрафами в пользу потерпевшего нужно облагать того, кто называл противника уродом, свиньей, грязнулей, зайцем, сыном непорядочной матери… Можно сделать вывод, что разнообразно ругаться и сладострастно друг друга штрафовать немцы любили и в V веке нашей эры. А вот на наших территориях брань очень долго не считалась преступлением. Лишь в 1550 году она впервые попала в очередной Судебник, где именуется красивым словом «лай»: «…и лаются без зазору всегда всякими укоризнами неподобными, скаредными».

Впрочем, нужно думать, что оскорб­ленные той поры не выстраивались в очередь с жалобами: согласно данному Судебнику, судье в таких случаях надлежало принять меры к примирению истца и ответчика, после чего с обоих взималась равная пошлина за беспокойство.

А вот уже в XVII веке, при первых Романовых, смертной казнью каралось кощунство в адрес Бога и святых. Смертной казни также подлежали все, кто говорил «поносные и непотребные слова» про царя; более того, казнить надлежало и тех, кто брань на государя слышал и не донес. Смягчение наказания произошло только при Елизавете в XVIII веке, но и после этого до самой революции за непочтительность в адрес царя и членов царской семьи можно было уехать на каторгу или в ссылку на срок до десяти лет. Впрочем, в реальности цареругатели отделывались куда легче. Например, если человек божился, что оскорблял по причине того, что был сильно выпивши, дело могло кончиться недолгим арестом.

А вот кого не стоило оскорблять в России в XIX веке, так это обычных дворян, особенно если ты сам дворянин, а тем более военный. Дуэли то запрещались, то поощрялись правительством, но в любом случае были чрезвычайно распространены, и уклониться от них было крайне затруднительно. Поводом для вызова могла стать даже совершенно беззубая насмешка (вспомним, что Лермонтов погиб за вполголоса брошенное «А вот и наш маленький горец с большим кинжалом» в адрес майора Мартынова).

Читай также: «49 искрометных изречений Остапа Бендера, которые ты мог пропустить».

Ругатели сегодняшнего дня

Ответить на вопрос, легче ли живется ругателям и оскорбителям в нашем просвещенном и вегетарианском веке, довольно сложно. Во-первых, смотря где, а во-вторых, смотря кому. В России, в принципе, неплохо. За оскорбление президента, силовиков и чиновников тут, конечно, можно попасть под крупные штрафы и даже сесть в тюрьму или отправиться на исправительные работы (см. ст. 319 УК РФ «Публичное оскорб­ление представителя власти»). Зато частных граждан можно изводить либо дешево, либо совершенно безнаказанно, потому что, согласно нашему правонарушительному кодексу, оскорбление считается оскорблением только тогда, когда оно «выражено в неприличной или иной противоречащей общепринятым нормам морали и нравственности форме».

Но все мы прекрасно знаем, что расчудесно можно оскорблять и вполне приличным образом.

Давай представим, что в твоем подъезде есть замечательный сосед, который при каждой встрече обзывает тебя «пузатым енотом». В XIX веке сосед, конечно, был бы поосторожнее, потому что дуэльные пистолеты еще не заржавели в твоем кабинете, да и за выбивание зубов охальнику в частной ссоре можно было получить максимум арест на несколько суток. Но в XXI веке ты совершенно беззащитен. Современные этика и юрис­пруденция не одобряют насилия ни в каком виде, при этом «пузатого енота» ни одна экспертиза не посчитает оскорблением, за которое соседа можно будет прижать к ногтю. Енот, увы, избыточно приличен, даже вместе с пузом. Вспомним, как сатирик Шендерович (признанный в РФ иноагентом по решению Министерства юстиции) выиграл суд у депутата от ЛДПР Абельцева. Сатирик обозвал депутата «животным», и суд потом долго выяснял, на радость всем следившим за процессом, является ли депутат Абельцев животным или нет. Постановили, что депутат Абельцев, как и все приматы и представители гомо сапиенс, безусловно, является животным, а если бы даже не являлся, то ничего противоречащего нормам общественной морали в животных нет.

Поэтому законных вариантов у тебя всего два: а) терпеть и игнорировать, б) отвечать на каждого «енота» другим представителем животного и растительного царства. Есть еще, конечно, вариант переехать, но это уж совсем обидно.

Справедливо ли это?

Нет, конечно. Но это все равно лучше, чем попытки юридических систем обеспечивать тонкую, всепроникающую настройку в этой области. Когда закон и право вторгаются в каждого «дурака» и «жирдяя», кафкианских ситуаций в мире становится значительно больше, чем когда ругательства оставлены народу в неограниченное личное пользование.

Сегодня терминами «хейтспич», «микроагрессия», «риторика ненависти» и «вербальное насилие» заполнены все новостные сайты. Все больше стран выпускают популистские законы, требующие от соцсетей, СМИ, корпораций, университетов бороться с любыми оскорбительными, обидными, недостаточно политкорректными высказываниями. Германия, Израиль, часть штатов США — самые увесистые и прогрессивные пионеры в этой области. Популярные ресурсы Интернета задыхаются от безумных блокировок. Например, «Ютьюб» и «Фейсбук» (запрещенная в России экстремистская организация) давно отдали блокировки на откуп искусственному интеллекту, так как живым людям вручную невозможно следить за 3,5 миллиарда пользователей. В результате ежедневно банится огромное количество людей за самые неожиданные вещи. Наиболее восхитительными банами русскоязычных пользователей последнего времени являются, пожалуй, запрет комментария «гравитация, безжалостная ты сука!» (хейтспич в адрес гравитации), очерк о творчестве Андре Жида и упоминание укропа в рецепте салата («укропами» некоторые граждане дразнят украинцев).

В офлайне все не менее драматично. В большинстве развитых стран мира граждане уже лет пять как усвоили, что молчать лучше, чем говорить, потому что наговорить на иск о хейтспиче, буллинге и прочем сейчас легче, чем чихнуть.

А в Израиле не так давно вступили в силу нормы, согласно которым почти любой негативный отзыв об услуге, товаре или предприятии может рассматриваться как оскорбление и диффамация и привести к искам об упущенной выгоде. Поэтому израильтяне сейчас хором учатся писать отзывы правильно: не «Меня ужасно постригли в этой парикмахерской», а «Мне, к сожалению, не понравилась стрижка, хотя это, конечно, мое частное мнение». Рыдающие звезды, растерянные преподаватели и ошеломленные частные лица не успевают просить прощения у всех на свете за все на свете. (При этом, разумеется, существуют целые пласты общества, у которых нет денег на адвокатов и которые безмерно далеки от любой новой этики. В каком-нибудь чикагском Саутсайде микроагрессия вообще не является проблемой, так как большинство жителей там запросто пользуются макроагрессией, причем нередко с применением огнестрельного оружия.) Так что при таком выборе — «Пусть все всех оскорбляют в свое удовольствие» и «Пусть никто никому ничего обидного никогда не говорит» — первый вариант кажется пока симпатичнее. Ну походишь ты енотом пузатым, волком позорным или гнидой последней, но зато не надо будет регулярно на коленях просить прощения у всех больных дерматитом, которых ты оскорбил, случайно измазав нос кетчупом. Свобода все-таки всегда лучше, чем несвобода, пусть даже речь и идет о свободе обидных слов. Поскольку на протяжении всей своей истории человек ругался, то, может, нам это действительно надо? Все-таки 27 причин — это вам не енот начихал.