Очень страшная болезнь: что стоит знать о раке

Давай расставим точки над i: все мы умрем от рака, кроме тех, кто не успеет до него дожить. Теперь, обогатившись этим успокаивающим знанием, обратим свой взгляд в ту мрачную долину, где обитают души, терзаемые страшными клешнями. То есть попытаемся понять, почему рак стал такой черной изнанкой нашей счастливой жизни в XXI веке.

Откуда ползет рак

Иногда возникает ощущение, что рак сорвался с цепи. Им болеют все: кинозвезды, губернаторы, спортсмены, топовые блогеры и твой собственный одноклассник. Раньше такого не было: в детстве и ранней юности ты не знал ни одного человека с этим диагнозом, в книгах и кино герои умирали от чего угодно — от туберкулеза, сломанной ноги, взрывов в космосе и укуса ядовитого бурундука, но никто из них не болел раком. Во всяком случае, не признавался. То, что сейчас происходит, — это какой-то шатер зачумленных, в котором болеют все.

В соцсетях половина ленты забита перепостами с просьбами о помощи; любой некролог, встреченный в новостях, повествует о том, как знаменитость сражалась с этой проклятой болезнью; редкий сериал обходится без персонажа с бритой головой на тощей шее и с капельницами, торчащими из всех частей тела. Поневоле начинаешь думать об испорченной экологии, вредных мобильниках и всей этой химии в котлетах.

На самом деле онкологические заболевания всегда были одной из основных причин естественной смерти как у человека, так и у большинства высших животных. Рак скоро выйдет на первое место в топе причин смертности в мире, но лишь потому, что сейчас значительно лучше, чем раньше, умеют справляться с основным его конкурентом — сердечно-сосудистыми заболеваниями. И до рака смогут дожить те, кто не умер от инсульта или инфаркта.

Такое абсолютно непропорциональное присутствие этой болезни в культурной и интеллектуальной жизни человечества вплоть до начала XXI века объясняется одной-единственной причиной, которую, правда, можно назвать по-разному. Страх. Брезгливость. Обреченность. До сих пор рак — это в большом числе случаев смертный приговор с ненадолго отложенным исполнением.

Люди просто не хотели слишком много про него читать и смотреть. Дальше всех в этом вопросе пошел СССР.

При всей любви советской идеологии к смерти в ее военной и героической ипостасях онкологические проблемы были признаны очерняющими, несвоевременными и, пользуясь официальным термином советской цензуры, обладающими «неконтролируемым подтекстом». То есть публика, читая о больной девочке, может неконтролируемо создать в своей голове подтекст о том, что в социалистическом государстве жить стало не всем лучше и не всегда веселее. Так что слово «рак» было абсолютно запрещенным. «Раковый корпус» Солженицына, в котором писатель рассказывает о своем опыте борьбы с болезнью, считался антисоветчиной не хуже «Архипелага ГУЛАГ». А вот детский советский писатель Анатолий Алексин в книжке про врачей «Звоните и приезжайте» смело описал запретную болезнь — правда, именовал он ее исключительно «та самая» и «это», за всю повесть так и не назвав ее. Кстати, у персонажа, болевшего «той самой», как раз оказалось «не это». Получился законный хеппи-энд*.

Люди просто не хотели слишком много читать и смотреть про рак. Дальше всех в этом вопросе пошел СССР. При этом онкология в СССР развивалась вполне активно, исследования проводились, результативность росла, интереснейшие статьи печатались. Но только хранились эти статьи обычно в закрытых отделах медицинских библиотек, куда допуск был в основном по пропускам, особенно если в работе было много статистики.

Раковые корпуса прятались за высокими заборами, больных огораживали от здоровых, и здоровым можно было безмятежными овечками скакать на лужайке, не догадываясь, что означает звук натачиваемого тесака из-за забора.

Даже гласность не слишком сильно повлияла на ситуацию по описанной выше причине: подавляющему большинству людей не хотелось думать про рак. А потом про рак пришлось думать всем.

Причин оказалось две:
а) Интернет;
б) запредельная стоимость многих видов новых лекарств и аппаратуры.

И раковые больные вместо того, чтобы тихо, но привычно пребывать вне поля общественного зрения, пошли побираться по миру. Просить помощи. Требовать денег. Вести дневники с рассказами: «Утром я готовился к одиннадцатой химии, а мой сын спросил: «Папа, ты не умрешь до моего дня рождения?» Отрезвляющее чтение. Они ворвались сюда армией бледных коней апокалипсиса — изможденные дети и лысые певицы, одногрудые амазонки и преступные Уолтеры Уайты. И мир вздрогнул, осознав масштаб проблемы.

И ты вздрогнул вместе с ним. А так-то рака особо больше не становится. Но и меньше, к сожалению, тоже.

Раковая статистика

■ Каждый пятидесятый житель нашей планеты на данный момент болеет раком. 80% из этих людей умрут в течение пяти лет. 20% вылечатся, но всю жизнь будут ждать рецидива. Хотя, конечно, статистика чрезвычайно меняется от одного диагноза к другому: есть виды рака практически со стопроцентной вероятностью излечения, а есть с вероятностью мало отличной от нуля.

■ Самая частая разновидность рака — рак легких. На втором месте — рак желудка. Третье место делят простата у мужчин и молочная железа у женщин (по самому главному бьет, зараза!).

■ Хотя раком болеют и взрослые, и дети, и даже не родившиеся еще эмбрионы, все же с возрастом вероятность заболевания растет. После шестидесяти лет мы вступаем в зону максимального риска. Правда, у пожилых людей рак часто развивается медленнее, чем у молодых, и в ситуации, когда юноша был бы сожран за несколько месяцев, пожилой человек может медленно ползти к своей печальной цели годами, а то и десятилетиями.

■ Спонтанные случаи самостоятельного излечения от рака бывают. Чрезвычайно редко. Врачи не считают это чудом. Врачи считают это генетически обусловленной способностью данного конкретного иммунитета на определенном этапе болезни уничтожать опухолевые ткани.

■ Рак молодеет. В основном потому, что его лучше научились диагностировать на ранних стадиях, население ходит сейчас проверяться активнее, чем лет двадцать назад.

■ Недавно появилась версия, подкрепленная кое-какой статистикой: люди с первой группой крови более устойчивы к раку, чем представители других групп. Пока доказанное исследование на эту тему существует лишь в отношении рака поджелудочной железы, которое несколько лет проводилось в Онкологическом институте Дана-Фарбер (Бостон, США). Результаты были опубликованы в Journal of the National Cancer Institute. Действительно, среди больных люди с первой группой крови были представлены непропорционально редко. Исследователи связывают это с тем, что гены, отвечающую за первую группу крови, видимо, одновременно регулируют и работу противоопухолевых механизмов.

Что такое рак

Начнем с того, что рака вообще нет. Это выдуманный, неправильный, вредный термин (эквивалент которого, впрочем, встречается во многих других языках). Мы его используем потому, что мы — безответственный развлекательный журнал, который зачем-то взялся писать о раке. То есть об этих… онкологических заболеваниях. Хотя это тоже неверно. На самом деле злокачественные новообразования — это сотни разных болезней. И мы, возможно, совершенно напрасно рассматриваем их как нечто единое и сильно из-за этого тормозим в их изучении.

Если говорить совсем просто, то рак — это самостоятельное поведение группы клеток, которые начинают играть не по правилам. Бесконтрольно делятся. Растут вне всяких рамок. Плодят потомство по всему организму. Становятся бессмертными и неуязвимыми. Заводят дружбу с вирусами, которых должны были не пускать на порог. И так далее — в зависимости от типа и вида заболевания.

В результате этой самодеятельности организм получает такие повреждения всех органов и тканей, что перестает функционировать.

Почему это происходит, в целом понятно. Клетки вообще любят размножаться, многие из них до сих пор с ностальгией вспоминают о самостоятельном существовании вне колоний. И только жестокими генетическими законами и иммунной полицией можно как-то держать их в узде. Но не всех и не всегда.

Причин, по которым происходят такие бунты, — множество, и лишь в последние десятилетия ученые перестали искать общую теорию происхождения для всех онкологических болезней разом.

Тут могут играть свою роль в различных комбинациях:

■ генетические нарушения;

■ наследственность (ну вот суждено многим крысам умереть от рака в 3 года, собакам — в 15, а людям — в 70);

■ вирусы или бактерии;

■ различные химические вещества, поступающие в организм в избыточных или недостаточных дозах;

■ механические и химические повреждения тканей;

■ нарушения в метаболизме и…

■ черти в ступе.

Изучать это все захватывающе интересно, но в практическом смысле — не безудержно эффективно, потому что простого и внятного ответа (рак вызывают зеленый горошек и крики чаек) нет и не будет. Именно потому, что причины любого случая всегда более комплексны, громадны и разнообразны, чем, например, причины сирийского конфликта. Хорошая новость: лечить рак люди умеют чуточку лучше, чем разрешать запутанные геополитические проблемы.

Все методы лечения так или иначе сводятся к следующей схеме.

■ Убить все рехнувшиеся клетки. Они обычно гораздо более уязвимы перед ядами и радиацией, чем послушные лояльные клетки, — такова плата за независимость.

■ Извлечь полудохлую опухоль, если понадобится.

■ Добить беженцев, возможно мечущихся по организму в поисках нового дома. И все это время следить за тем, чтобы данный организм от такого лечения не приказал долго жить.

Рак и спекуляции

Как нет никаких способов раком не заболеть, так нет и гарантированных способов им разжиться. Даже лучевая болезнь после мощной дозы радиации может не привести к появлению злокачественных новообразований? xто уж говорить о курении, стрессах, загаре и неправильном питании. Самый большой предсказанный риск (если не брать ту же лучевую болезнь) — это наличие в ближайшей семейной истории онкологических проблем с обеих сторон, но и тут можно остаться с носом и умереть лет в сто от скучного перитонита без единой химиотерапии в анамнезе. Однако и самый безукоризненно здоровый образ жизни, честно говоря, не дает серьезных статистических бонусов.

Так что, если тебя пугают раком, особо не верь, но и не верь в панацею ЗОЖ. С другой стороны, если, спасаясь от рака, заниматься гимнастикой, следить за питанием и нагрузками и свести к минимуму вредные привычки, то можно точно выиграть на куда более предсказуемой сердечно-сосудистой бирже, а также сорвать джекпот в виде снижения риска диабета в десятки раз.

Почему лекарства такие дорогие?

Не потому, что их делают из слез кастрированных колибри, собранных на заре в Андах. Дороже всего в лекарствах стоимость их разработки, которая может доходить до миллиарда долларов за препарат (а он еще рискует оказаться неуспешным и вообще не дойти до потребителя). Разработка в основном выглядит так: сотни людей, получающих зарплату, несколько лет перебирают десятки тысяч вариантов молекул, проверяя их поведение в разных средах, условиях и организмах. И да, когда молекула уже определена и синтезирована, ее можно спереть и начать штамповать в Индии или Бангладеш, наплевав на все патентные системы и контроль качества. Либо можно купить недорого патент с максимально сниженным числом опций и начать варить в чанах зелье, более или менее похожее на то, которое описано в патенте.

Лекарства, полученные двумя последними путями, значительно дешевле, и они могут оказаться почти такими же эффективными, как исходное. А могут и не оказаться. Их называют «дженериками». ВОЗ в 2014 году объявила, что будет поддерживать производство дженериков всеми силами, так как в бедных или не очень богатых странах только ими можно спасать людей. А вот в странах развитых и цивилизованных не принято плевать на патенты, и если дженерики там применяются, то лишь по истечении законного срока патентной защиты, да и то к использованию допускают только качественные, проверенные дженерики.

Именно такая сложность в разработке препаратов ставит в тяжелое положение людей с редкими формами рака. Вкладывать миллионы и миллиарды на создание лекарства, которое понадобится всего нескольким сотням человек в год на всей планете, не готовы ни частные компании, ни даже государственные НИИ. Поэтому средства на такие исследования собираются благотворительными фондами. Но даже если средства собраны, редкую болезнь будут изучать дольше и эффективность препарата будет ниже, чем в случае с популярным диагнозом, — просто потому, что при малом количестве больных мала и база для статистики и исследований.

Так и получается, что больной с какой-нибудь экзотической пурпурно-пятнистой репообразной опухолью пятки сперва продаст все, начиная с квартиры и заканчивая родственниками, а потом его за его же деньги будут изощренно пытать в исследовательском центре, где он недолгое, но мучительное время будет служить лабораторной крысой. Справедливости тут никакой нет, но сегодня это работает именно так. Зато лет через десять, глядишь, и пурпурно-пятнистая пятка перестанет быть смертным приговором.

C каждым годом человечество умеет лечить рак все лучше и лучше. И сейчас мы напишем страшную банальность: если бы деньги, которые человечество тратит на бомбы, оно бы пустило на борьбу с раком, то, вероятнее всего, уже твои дети при слове «рак» так же презрительно фыркали бы, как фыркаем мы сейчас при слове «насморк». К слову, о последнем: вот 13 простых способов чувствовать себя лучше, чем вчера.

5 вопросов онкологу

Мы поймали специалиста и немного его помучили.

Есть ли смысл каждые полгода тестироваться на онкомаркеры?

Нет, смысла в этом нет. Тестирование на онкомаркеры назначается, как правило, тем пациентам, у которых по результатам других методов исследования или по каким-то другим признакам есть подозрение на наличие опухоли, либо тем пациентам, у которых уже стоит онкологический диагноз (тогда онкомаркеры могут помочь определиться, например, с тактикой лечения на разных этапах болезни). Лишь некоторые онкомаркеры имеют «предсказательную ценность», например ПСА для рака предстательной железы. Вот его имеет смысл мониторировать регулярно с 50 лет.

Сейчас — и двадцать лет назад… Продвинулись ли мы в лечении этих болезней хоть как-то?

Безусловно! Еще как! Самый яркий пример — лечение острого лимфобластного лейкоза у детей. Это злокачественное заболевание крови, и длительная выживаемость при нем в России в начале 90-х годов составляла не более 5–7%, а сейчас — 70–90%! Кроме того, уровень современной медицины таков, что многие опухоли у взрослых удается если не вылечить, то перевести в «хроническую» форму, то есть лечить долго, иногда в течение многих лет, не ухудшая при этом качество жизни больных. Это важный аспект, потому что чаще всего лечение онкологических заболеваний сопровождается разными неприятностями вроде побочных явлений. И задача врача — не просто назначить эффективные препараты, но и суметь управлять их токсичностью, назначать грамотную сопроводительную терапию (обезболивающие, противорвотные и т. д.). В наши дни это удается намного лучше, чем двадцать лет назад. И это тоже огромный успех.

Правда ли, что в России лечат не хуже, чем в любой точке мира?

В России есть отдельные клиники, отдельные центры, где лечат согласно современным международным стандартам. Но таких мест, к сожалению, очень мало. Проблема в том, что у нас люди, которые живут в разных географических областях или относятся к разным социальным группам, оказываются в неравных условиях, имеют неравный доступ к системе здравоохранения. Поэтому в целом наша страна очень сильно отстает от развитых стран по уровню оказания онкологической помощи, а также по обеспечению доступа населения к медицинской помощи вообще. Причины очевидны, однако их слишком много, чтобы здесь перечислять.

Как относитесь к ситуации, когда собирают миллионы на лечение заведомо неизлечимого больного и потом в каком-нибудь Сингапуре его доят до последнего?

Бывали случаи (в том числе известные мне лично), когда «заведомо неизлечимые» больные выздоравливали. И с каждым годом — по мере развития противоопухолевой терапии — таких больных становится все больше. Кроме того, в понимании врача ценностью обладает каждая человеческая жизнь, и если теоретическая вероятность выжить составляет, например, 5 из 100, то мы должны тратить деньги на лечение всех, потому что не знаем заранее, кто именно попадет в эти 5%. Другого выхода я не вижу. В любом случае лучше тратить миллиарды на больных, чем на войну.

Говорят, что онкологи часто отказываются от лечения. Если бы вы, не дай бог, получили диагноз с очень малым шансом, то стали бы лечиться?

Я читал, что многие врачи «завещают» не реанимировать себя (например, при наступлении терминальной стадии заболевания), но это совсем другое и относится не только к онкологическим заболеваниям. Что касается массового отказа онкологов от лечения — я не думаю, что на этот счет есть какая-то статистика. Лично я, наверное, попытался бы использовать свой шанс. Не буду лукавить: хочется жить подольше, но так, чтобы при этом было не очень больно…