- Источник:
- MAXIM
Какие ассоциации вызывает у тебя пионерский галстук?
Меня приняли в пионеры, как сейчас помню, 23 февраля в Музее революции. Я торжественно шел по улице с галстуком наружу, очень довольный, что я теперь взрослый человек, а не какой-нибудь там октябренок. Подошли пацаны постарше и сказали: «Ленина любишь? Люби его еще сильнее!» — и что есть силы затянули галстук на моей шее. Тогда я усомнился в своем желании носить пионерскую символику и вообще какую бы то ни было символику в будущем.
После таких событий подросток обычно становится неформалом.
С поступлением в Киношколу в тринадцать лет и лет до шестнадцати круг моих увлечений сводился в основном к кино и театру. Мой одноклассник, сейчас он священник, позвал меня в свою группу Apage Satanas («Изыди, Сатана») играть на гитаре. Играли мы что-то очень «самобытное» и весьма мрачное. А в 1995 году я оказался в Питере, где познакомился с ребятами из группы «Колыбель», и они открыли мне мир питерского андеграунда того времени: Tequilajazzz, «Кирпичи», «Химера», «Югендштиль»… Для меня это было ударом по башке. Я вернулся в Москву с твердым намерением собрать группу. Мой однокурсник Паша Баршак, с которым мы потом снимались в фильме Алексея Учителя «Прогулка», оказался бас-гитаристом. Мы создали новую группу и не придумали ничего лучшего, чем назвать ее «Гренки». Играли, играли, записали альбом в Питере с духовой секцией «Ленинграда», но наша группа состояла в основном из актеров, вдобавок тотальных раздолбаев. Собираться на репетиции и концерты становилось все сложнее, и группа со временем распалась. Тем не менее в институте я позиционировал себя как рокер, а в музыкальной тусовке нас считали театралами. Пять лет назад мы с друзьями собрали группу с говорящим названием Pokaprët, отыграли больше пятидесяти концертов за это время, покатались по миру, записали сингл «Социопатия» и планируем в ближайшее время записать альбом. К сожалению, моя работа в театре и кино не дает возможности заниматься группой в полной мере, и сейчас мы стали называть себя «зимней группой», так как активизируемся в декабре и где-то в марте берем паузу. Но летние музыкальные фестивали мы тоже очень уважаем и с удовольствием принимаем в них участие.
Ты часто играешь следователей. Почему в нашем кино так популярен этот образ, хотя в жизни опера — непопулярные фигуры?
У меня была такая история. Я снимался у Лунгина, он на меня посмотрел внимательно и сказал: «Я знаю, кого ты должен играть — Шерлока Холмса!» Он увидел во мне Холмса, как увидел Ивана Грозного в Мамонове. Но играть его не предложил. А Рома Волобуев, Рома Прыгунов и Илья Максимов предложили мне сыграть следователей одновременно, и я понял вдруг, что это одна и та же роль. В принципе, это забавно: три разных режиссера снимают три разных фильма про одного чувака, следователя с суицидальными наклонностями. Наверное, если бы я чуть серьезнее к себе относился, то не позволил бы себе этого. Но, поскольку я понимал, что всем по большому счету плевать, а с этими ребятами мне интересно, я себе разрешил такую шалость.
Насколько серьезно ты относишься к обвинениям в мачизме со стороны журналистов?
Не только журналистов, но, бывает, и коллег-актеров. Читал в интервью коллеги, что играть все время мачо, как это делает Цыганов, — очень глупо, что я и в жизни уже, видимо, не отделяю себя реального от себя в кино. При встречах он улыбается и здоровается со мной. Но мне, честно говоря, не так интересно вникать, что он обо мне думает. Я представляю себе, что такое играть мачо, и, во-первых, не вижу в этом ничего предосудительного, а во-вторых, мне кажется, к моим работам в театре и кино это особого отношения не имеет.
В фильме «Человек, который удивил всех» ты превращаешься в женщину и бегаешь в таком виде по тайге. Это ли не настоящий мачизм?
Когда мне показали сценарий, я понял, что это профессиональный вызов. Такой же, как, например, сыграть Карандышева в «Бесприданнице» или спектакль, который мы сейчас репетируем с Дмитрием Крымовым в Театре Фоменко, где практически нет литературного первоисточника и многое построено на словесной импровизации. Кто об этом слышал, говорил: «Ты играешь женщину! Что за чушь!» Но вызов — это же интересно. Я за авантюризм в профессии все же.
Говорят, ты сурово обошелся с папарацци в 2016 году?
Они обложили мой дом, когда мы с Юлей возвращались из роддома с ребенком. Машина со съемочной группой LifeNews перегородила дорогу к подъезду. Я попытался отобрать камеру у чувака, который нас снимал, но, когда понял, что нас снимают со всех сторон, закрыл дверь машины, взял ребенка, и мы ушли. Разумеется, я никого не бил. У меня было, конечно, страшное желание попрыгать по этой машине и оторвать зеркала, но я сдержался. На следующий день написали, что я избил журналиста. А еще через день родилась новая версия: девушка увидела любимого артиста, но у нее сел телефон, она попросила своего парня сфотографировать артиста, после чего я якобы долго бил этого человека головой об машину и чуть не лишил жизни, потому что тот был контужен после Афгана или Чечни. Комментарии были такими: «Доколе эти лицедеи, клоуны будут безнаказанно это все творить?!»
Так рождаются сенсации.
Да. Потом я дал себе клятвенное обещание, что, если вижу камеру, только улыбаюсь. С этими, с позволения сказать, людьми невозможно договориться. Мне предлагали «сотрудничать» с желтой прессой и самому рассказать, с кем я живу и как живу! Я сказал, что не собираюсь этого делать. В ответ мне предъявили какие-то подсмотренные фотографии — короче, стали шантажировать. Я тогда сказал: «Слушайте, моя профессия — оправдывать своих героев, в каком-то смысле актер — это адвокат. Но, даже если у вас мама болеет или ребенок, я не могу оправдать то, чем вы занимаетесь». Дальше началась травля. Они до сих пор пишут, что я бросил детей (это неправда), или что не общаюсь с ними, или общаюсь, но как-то не так, и прочую мерзость. И эта женщина прислала мне сообщение: «Акела промахнулся».
То есть она еще и злорадствовала после этого разговора?
Да. К сожалению, желтая журналистика, несмотря на то что незаконна, никак не контролируется в нашей стране. Это серьезный бизнес, и у них нет задачи писать правду, а есть задача написать громкий заголовок. И плевать они хотели, что те, о ком они пишут, живые люди.
У тебя много детей. И их тоже могут подстерегать эти шакалы пера?
Уже подстерегали. Просто детей так много, что папарацци на всех не хватает. Шутка. У меня нет желания делать из детей публичных людей, но и шифровать их тоже не хочу. Это просто дети, и я не хочу, чтобы они находились в ситуации тревоги. Надеюсь, что со временем закон о неприкосновенности личной жизни будет все же соблюдаться.
Про что, на твой взгляд, фильм «Цой»?
Для меня изначально это была история про дядю из латышской деревни, максимально далекого от Цоя. Для него эта катастрофа — как падение метеорита или какое-то подобное явление, свидетелем и участником которого он невольно стал. И теперь он это переваривает, что-то выносит… Но потом я понял, что это история не про героя. Она про пленку «Свема», про какой-то советский сон… Как смазанная фотография, которая интереснее, чем фото в фокусе.
А что тебя связывает с группой «Кино»?
Когда «Кино» стали слушать все, у меня это стало вызывать отторжение: майки, Стена Цоя… Я не смог тогда оценить это явление с точки зрения текста или музыки. Когда уже начал сам играть в группе, то стал понимать, что Цой, конечно, совершенно выдающийся и группа крутая. И в общем-то сейчас слушаю «Кино» частенько.
Расскажи про свой короткометражный фильм «Мятежный». Как это произошло и зачем тебе это?
Есть такое понятие — «магия кино». И, наверное, это имеет отношение не только к результату, но и к процессу создания. Эта история вертелась у меня в башке уже лет семь, но я не видел артистов, которые могли бы в нем сыграть. Совершенно случайно я наткнулся на фотографию Никиты Павленко, и он в этот день постучался мне в «Фейсбуке» (запрещенная в России экстремистская организация) в друзья. Я пишу ему: «Чувак, вообще-то у меня к тебе дело есть». И поиск героини, и множество других совпадений — как снежный ком, который не остановить. Фильм был готов через полгода. А вот зачем это мне, ответить сложнее.
Теперь в твоих планах, наверное, снять полный метр?
Короткий метр заведомо некоммерческое кино, его практически невозможно продать. Чистое творчество. Полный метр вводит тебя в пространство кинобизнеса. И это большая ответственность, в первую очередь финансовая. Мне кажется, я к этому не очень готов пока, хотя несколько сценарных задумок у меня есть. Но, в общем, я не сильно переживаю по этому поводу. У меня предостаточно творческих процессов и в театре и в кино, ну и группа опять-таки. Так что пока прет вроде как.
Смотри фильм «Цой» на всех экранах страны с 3 сентября.
Продюсер Анна Мира, обработка фото Сергей Радионов.
