* — (признан иноагентом по решению Минюста)
Фото: Юрий Кольцов
Дмитрий, нам сказали, что ты писатель.
Писатель — это посмертное звание. И слово «литератор» мне не нравится — попахивает фабрикой.
Ну хорошо, ты просто пишешь книжки. Расскажи, как это происходит. Ты садишься за стол, включаешь компьютер, просишь жену сделать телевизор потише? Или бежишь в дровяной сарай, где тебя уже ждет печатная машинка?
Я стараюсь скрыться от людей. Лучше всего пишется по ночам, хотя ночные возлияния — кофе и зеленый чай — плохо сказываются на сердце, я даже довел себя до аритмии. Но днем, в мире живых людей и соцсетей, писать решительно невозможно. Если они тебя не отвлекают, ты сам бежишь к ним и просишь тебя отвлечь. Беда в том, что собирание лайков может удовлетворить точно так же, как написание текста. И проще, конечно, попросту наклянчить у публики лайков каким-нибудь идиотским постом — и успокоиться.
Это же просто творческая мастурбация!
Да, мастурбация вместо полноценного осеменения читательских умов.
Бывает, что посреди какого-то важного дела тебя застает порыв вдохновения и ты, бросив все, бежишь творить?
Такого нет, но бывают какие-то озарения. Рождаются вдруг сюжетные ходы, какие-то мысли упущенные приходят.
Мог бы ты, сэкономив наше общее время, в двух фразах объяснить, о чем «Метро 2035»?
Это книжка о России, которая выходит 12 июня, в День России и мой день рождения.
Какое совпадение!
Никакого, это же для меня сделали праздник, для главного писателя земли русской. (Смеется.) Задача была написать книжку о том, почему все как всегда.
А как ты вывернулся из закона о мате? Мы встретили в твоей новой книжке несколько слов, которые слышали недавно от главреда во время сдачи номера.
Насколько я знаю, этот закон относится к СМИ. А в литературе такие слова допускаются, их нельзя только публично воспроизводить. Мне кажется, книга будет гораздо бледнее без таких слов. Как обойтись без этого? Да, возможно, мне предстоит сейчас поединок с издательством за эти слова и обороты.
Давай теперь поговорим о действительно важном — о сексе. В какой из твоих книг его больше всего? И почему в новой книге он описан так нарочито омерзительно?
Кажется, что больше всего секса в моем романе «Будущее». Хотя там всего три-четыре такие сцены, но, видимо, описаны они так энергично, что молодые умы остаются в убеждении, что читали порнороман. С моей точки зрения, секс в искусстве сам по себе малоинтересен. Это как оборотная сторона персонажа всегда: все, что человек пытается маскировать в реальной жизни, в сексе так или иначе выходит наружу. А также все то, что он недополучает в жизни, компенсируется постелью. Поэтому о сексе нужно писать, когда персонаж не хочет чего-то о себе рассказывать сам. Притом я бы не сказал, что сексуальные сцены в «Метро 2035» как-то особенно омерзительны. Там вообще все построено на диалогах, нет никаких специальных описаний половых органов. Коитус выражается только в том, что и как люди друг другу говорят. И что касается омерзительности — а какой еще может быть секс после ядерной войны?
И что ты так привязался к жанру антиутопии? Не боишься, что твои книги начнут однажды сбываться?
Мало того, уже реализовалось несколько абсурднейших сюжетов из моего сборника «Рассказы о Родине». Например, о том, что храм Христа Спасителя и Кремль — это космические корабли инопланетян, которые прилетели нас колонизировать. И вскоре после выхода книги патриарх Кирилл заявил, что хочет полететь в космос. Тут-то я и понял: ага! (Смеется.) А еще была история о том, как Путин и Медведев ныряют на Мальдивах и у первого рвется воздушный шланг. Медведев долго думает, давать ли ему свой, в итоге дает, и Путин решает снова стать президентом. Так все и произошло: все же помнят, наверное, историю о том, как они ныряли за амфорами.
Хит-лист героя
Спортсмен: Майк Тайсон
Режиссер: Дэвид Финчер
Музыкант: Micah P. Hinson
Ладно, ты пророк в своем отечестве, теперь это официально. Может, пожалеешь нас, примешься писать утопии?
Утопии дичайше скучны. Лучшая из тех, что я читал, — «Незнайка в Солнечном городе». И та скучновата. В отличие от антиутопии «Незнайка на Луне». Если честно, это единственный поджанр внутри фантастики, за который мне не стыдно. Это беспалевная фантастика. Я вообще не очень хочу быть фантастом, а в серьезные писатели меня не берут.
Кто же эти злые люди?
Критики. Хотя на фестивали и зовут.
Если все пойдет по сценарию «Метро 2035», чем ты сам планируешь в этом случае заняться? Чем будешь добывать себе пропитание? На какой станции будешь жить?
Мне кажется, я сдохну очень быстро. Я совершенно не приспособлен к жизни в экстремальных условиях, я же на самом деле избалованный буржуа. С другой стороны, есть пример, когда такие люди, оказавшись в экстремальных условиях, чувствуют себя отлично и даже получают удовольствие от отрезания голов. Вот несколько тысяч европейцев упражняются же в этом в рядах армии «Исламского государства». Но я пока в себе не чувствую желания резать головы — даже людям, которые нелестно отзываются о моих произведениях. Раньше переживал очень, а теперь перестал совсем. Знаете, в школьном курсе биологии был такой закон: реакция на постоянный раздражитель снижается. Правда, речь была о рефлексах у собак Павлова, но это верно, мне кажется, и для запаха говна, и для острых ощущений в любви.
Персонажи в твоих книжках — живые люди или идеи на ножках?
Мне кажется, что вполне живые. Они такие, какие есть, и существуют вовсе не для обслуживания идей и лозунгов. Взять, например, главного героя из первого и нового «Метро». У него неустроенная личная жизнь, сложные отношения с отцом из-за детских обид. Именно такие люди, которым в этой жизни не за что цепляться, способны делать что-то ради всех. Вот взять, например, Лимонова. Совершенно был неприкаянный человек. Зачем он пошел в политику? Чтобы трахать студенток? С моей точки зрения — да. Человек стареет, выдумывает себе фейковую идеологию, заражает ею неокрепшие умы и получает финансирование и секс.
Рокер!
(Смеется.) Мне бы хотелось думать, что рокеры все же во что-то верят. Может быть, у Лимонова есть какие-то другие мотивации, не знаю.
Видели, как одна из твоих встреч с читателями чуть не переросла в потасовку, когда ты заговорил вдруг о Крыме и Украине. Ты не чувствуешь, что перестаешь понимать свою аудиторию и коллег?
Нет, я, как инженер человеческих душ, все понимаю, у всех свои причины.
Хит-лист героя
Город: Лос-Анджелес
Композитор: Дэйв Портер
Блюдо: пельмени
Ты перестал с кем-нибудь здороваться из-за позиции по этим вопросам?
Не надо ходить далеко за примером: вот Захар Прилепин. Мы с ним нормально общались, ездили куда-то, проводили время за приятными разговорами. Он казался мне всегда прекрасным собеседником, далеким в жизни от своих радикальных политических высказываний в масс-медиа. Но я опасаюсь, как бы его не постиг синдром Жириновского, когда твое амплуа тебя так кормит, что ты с ним срастаешься. Не знаю, насколько искренен Захар. Очевидно, что он человек войны. И очевиден диссонанс между сытой жизнью, которую он ведет, и тем, что он является военным писателем. Мой личный психоанализ говорит о том, что он мечтает попасть обратно в свое брежневское детство, то есть грезит не столько о лагерях и сталинщине, сколько о своем вполне конкретном, счастливом детстве.
Ты с ним перестал здороваться?
Нет, хотя он периодически гнобит меня в «Фейсбуке» (запрещенная в России экстремистская организация). Якобы я не чувствую и не понимаю народ. Хотя я прекрасно его чувствую, понимаю логику его поведения, которая проистекает из-за недостаточной информированности и засранности сознания.
Ты не думал о том, чтобы начать как-то осторожнее обращаться с аудиторией?
Это бездарное дело. Аудиторию нужно провоцировать, бить ее палкой с гвоздем, кричать: «Сука, вставай!» (Смеется.) Будить ее надо и заставлять думать головой. Для этого я свои мысли упаковываю в развлекательную форму и пускаю в масс-маркет. Потому что нудный интеллигентский бубнеж не работает.
Ты считаешь нормальным отношение к писателям в России как к оракулам и пророкам?
Я считаю, это единственно интересное в роли писателя. Правда совершенно вытеснена у нас из всех сфер, кроме литературы. Просто запрещено говорить правду! А так как писатель влияет на очень ограниченную аудиторию, на тех, кто способен прочитать текст длиной больше одной страницы, — он пока еще свободен в высказываниях. Но тут же возникает конфликт: пророк не должен интересоваться мирским, то есть деньгами. Поэтому, в отличие от Запада, где успех измеряется финансово, у нас хорошо зарабатывающий писатель вызывает подозрения и вообще считается говном.
Что же думать тогда про тебя?
Похоже, что я говно. Мне, кстати, кажется, что это прекрасный заголовок для нашего интервью. (Хохочет.)
Тебя в метро узнают?
Нет, и это большое преимущество. Все знают книжку, но никто не знает автора. И хорошо. Я могу смело ковырять в носу, жрать «макдональдс» и ездить в метро.
Кстати, сколько сейчас стоит поездка?
(Задумывается.) Ну, кажется, я дал пятьдесят рублей и получил билетик. Слушайте, поскольку это не является частью бюджета, который я рассчитываю, могу и не помнить точной суммы. Никакой брезгливости я не испытываю, никакого снобского отношения к метро у меня нет. Это мой дом, моя альма-матер и действительно удобный способ передвижения, когда Москва в пробках. Хотя контингент там поменялся за последнее время.
Как?
Этнически прежде всего. Все, кто мог сесть на корейские и китайские машины, сели. Остались только люди, которым нет места даже в «пятерках». Поэтому «Метро 2035» у меня получилось более мультиэтнической вещью, чем «2033». И это отражение ситуации: кто ехал в момент катастрофы в метро, тот и спасся. А кто стоял на «трешечке» в пробочке, того накрыло.
