Это абсолютно нормально, когда любителю блюза и кантри все панк-группы кажутся неотличимыми друг от друга. Для него это чуждый монотонный шум.
Точно так же всегда считалось нормальным, что для металлиста весь хип-хоп на одно лицо. Такое никто не обсуждал, не осуждал и принимал как данность.
Стили и жанры музыки для того и были придуманы, чтобы:
ты всегда мог быстро найти группу, похожую на твою любимую;
ты не тратил время впустую на то, чтобы понять что-то для тебя чуждое и некомфортное.
Именно поэтому нытье на тему «А вам не кажется, что вся музыка теперь какая-то одинаковая?» всегда высмеивалось. Человеку говорили, что у него проблемы со вкусом, музыкальным слухом и культурным кругозором. Человек начинал плакать и прекращал задавать тупые вопросы.
Мы с этим жили счастливо вплоть до десятых годов XXI века, когда вдруг вопрос о похожести всего и вся стали задавать даже люди, которые в этой теме экспертно разбираются.
Маниакальный собиратель свежей танцевальной поп-музыки вдруг посреди вечеринки признается: «Да, я включил эту песню в плейлист, но не знаю, кто это. Я теперь их вообще не отличаю!»
А если зажать в углу упертого любителя актуального «железа», то он в слепом тестировании ни за что не отличит одного исполнителя металкора или дэткора от другого. Этих отличий просто нет.
Что вообще происходит?
Факторов, помогающих различать артистов, на первый взгляд много, хотя в итоге все сводится к трем простым пунктам:
1) почерк музыканта (или голос);
2) характер инструментов/оборудования;
3) продюсирование.
Далее немного предыстории, которую можно пропустить, если у тебя мало времени.
Даже суровые знатоки классической музыки с трудом различают произведения композиторов одной эпохи и одной школы друг от друга. Понятно, что Баха, Вагнера и Шёнберга не спутаешь — это кардинально разные жанры. Однако в рамках одного стиля композиторов легко спутать, так как в классической музыке сами композиторы не записывали пластинки. За них играют музыканты и оркестры, а те уже не обладают композиторской индивидуальностью.
Определять по звучанию симфонического оркестра, кто автор произведения, — задача противоестественная. Разве что все дирижеры договорятся при исполнении Моцарта обязательно использовать один и тот же детский синтезатор.
С 1917 года, когда мир вошел в эпоху звукозаписи и грампластинок, ситуация кардинально изменилась. Многие джазовые, фольклорные, эстрадные артисты принялись записывать песни — и свои, и чужие. И вот их-то мы обычно легко узнаем, потому что действуют все три фактора: почерк/голос, инструментарий, продюсирование.
В 1964 году The Beatles выпустили пластинку «A Hard Day's Night», которая впервые в истории поп-рок-культуры была составлена целиком из собственных песен коллектива. Собственно, это нахальство задало тон всей авторской музыке на ближайшие десятилетия. Нормой стало играть только собственные произведения. Индивидуализм воспевался и оплачивался.
Да, оставалась эстрада, поп-музыка, где на певцов трудились целые бригады авторов. И все-таки популярных певцов и певиц несложно узнавать: тембр, фишки, саунд эпохи. Для многих вокалистов авторы специально писали песни, подстраиваясь под их стиль.
Ну признайся себе честно: ты узнаешь песню Леннона/Маккартни не потому, что ее написали Леннон и Маккартни, а потому, что она исполнена их голосами и записана Джорджем Мартином, продюсером со своим стилем и характером.
Конец предыстории.
Что же такое нехорошее случилось в XXI веке? Отвечаем.
Поп-музыка
В совершенно чудесной книге «Машина песен. Внутри фабрики хитов» (ее написал журналист Джон Сибрук, и она переведена на русский) очень наглядно расписано, как прогресс музыки способствовал ее деградации.
Точкой отсчета современного поп-продюсинга можно считать первые хиты Ace of Base. Дальше понеслось по нарастающей.
Продюсеры и сонграйтеры настолько увлеклись созданием идеального шлягера, что в какой-то момент его действительно создали. И с тех пор индустрия звукозаписи неспособна отходить от шаблона.
У всех продюсеров одни и те же программы, библиотеки семплов и лупов. Сонграйтеры также собрались в огромные конвейерные фабрики, забитые заказами на много лет вперед. Основная масса сочинителей — шведы и те, кто у шведов учился.
Им даже не нужно присутствие певца или певицы — те вечно в турах. Туры сейчас приносят гораздо больше денег, чем пластинки. Артистам по Интернету присылают новую песню, те ее напевают прямо в гастрольном автобусе в микрофон и отсылают обратно в студию, где на компьютере все это накладывается на стандартный паттерн.
Как вишенка на торте, в финале в дело включаются фокус-группы, которым дают прослушать новый хит на предмет проверки, все ли там хорошо для народа.
В книге Сибрука сингл «Roar» Кэти Перри описывается как один из наиболее идеальных шлягеров, созданных коллективным фабричным разумом.
Это как современные автомобили и самолеты: они похожи друг на друга просто потому, что любой отход от шаблона чреват проблемами с перформансом, комфортом и безопасностью. Самодеятельность не приветствуется.
Унификация поп-саунда началась еще в конце девяностых. А в XXI веке удалось успешно уничтожить самый главный фактор идентификации артиста — голос. Он убит модными примочками. Послушай, к примеру, недавний альбом Мадонны «Madame X». Чисто музыкально он хорош, но где там Мадонна? Ее натуральный голос не включается практически нигде. Хотя даже на предыдущей пластинке «Rebel Heart» его было можно иногда услышать.
Расслышать реальный голос Мадонны на многих ее поздних записях невозможно. К сожалению, одной лишь Мадонной это явление не ограничивается.
Рок-музыка
С рок-музыкой чуть сложнее.
Допустим, в той же проклятой Швеции в начале девяностых научились создавать идеальный дэт-метал-звук, после чего все эти шведские команды перестали узнавать даже те, кто в них играет. А в блэк-метале по сей день половина мира косит под норвежский DarkThrone, потому что такое легко сыграть даже младенцу, записывается это на коленке, а звучит, типа, круто. Как их после этого отличать?
И все же это пустяки. Фактор одной гребенки в рок-музыке присутствует, но не он сыграл фатальную роль.
Индивидуальность рока сгубила чрезмерная доступность творчества. Раньше музыканты годами копили на хорошую гитару. Героически выискивали какую-то особенную примочку. Зачастую такой примочки просто не существовало, тогда паяли сами или заказывали маньяку-специалисту. Поиск звука был важнейшим элементом творческого процесса, растягивался на десятилетия.
Обрати внимание, как в 1960–1980-е годы по-разному звучали не только сами рок-группы, но и их отдельно взятые пластинки. Почти у любого артиста диск 1969 года звучал совсем не так, как пластинка 1971 года, и уж вовсе не так, как записи 1975-го.
Дело даже не в моде и смене стиля. Просто все делалось на сложном, капризном и дорогом аналоговом оборудовании, каждый раз в разных студиях, с разными продюсерами и персоналом. Там даже в теории не могло быть одного результата.
Да что там говорить, если безупречные наушники для мониторинга стали появляться лишь в восьмидесятые! И цифровое оборудование заодно.
Банальные ошибки тоже были частью музыкальной панорамы. Сейчас ты можешь идеально настроить гитару с помощью смартфона, а тогда это делалось на слух. Современные музыканты, слушая артистов прошлого, ужасаются, почему там вечно расстроены инструменты. Да-да, и у The Beatles, и у Клэптона, и у Led Zeppelin нестрояк и невпопад — частое дело.
Комбинации ляпов в игре, записи и сведения давали в итоге неповторимый привкус, который многие последователи пытались повторить уже специально.
«Ziggy Stardust» Дэвида Боуи (1972) — одна из легиона великих песен, записанных с расстроенной гитарой.
Сейчас ты можешь пойти в магазин, за триста долларов купить китайскую гитару, которая по удобству и звуку превосходит то, что было доступно в 1980-е за тысячу. Плюс бесконечный выбор оборудования.
В одиночку (!) за выходные можно накатать несколько песен на обычном планшете, отредактировать и подогнать кривые фрагменты. Потом еще можно отправить дорожки по Интернету на сведение в великую лондонскую студию Abbey Road. Да-да, это не так уж и дорого стоит.
И натравить больше, больше, больше, больше, больше компрессоров. Компрессор — архиважный фильтр, который дает нотам звучать одинаково громко и ясно. Если им злоупотреблять, то он всю запись заставит играть противоестественно ровно и жирно. Все, конечно, так и делают!
Итог звучит одинаково красиво.
Ключевое слово — одинаково. Записаться так, чтобы было не как у всех, конечно, можно, однако это требует изрядного напряжения и усилий. А современная цифровая звукозапись в принципе не связана с какими-то напряжениями и усилиями, поэтому мало кто заморачивается.
Да и не купит никто. Маркетинговые исследования доказали страшное: людям больше нравятся те песни, которые им кажутся знакомыми. Даже если это новые песни!
Песня The Beatles «Strawberry Fields Forever» содержит ряд ошибок, вызванных допотопными технологиями. При монтаже клеились куски, записанные с разной скоростью и часто неверной тональностью. Их приходилось замедлять и ускорять, что в итоге сбивало тональность еще сильнее (на магнитофоне, если ускорять запись, она звучит выше). В наше время никакой продюсерский худсовет такого безобразия не допустит!
