Когда нашего редактора по культуре (MAXIM имеет специфическое представление о культуре, но все же) спрашивают, почему фильм про Queen и «Богемскую рапсодию» так мощно взлетел, он отвечает: «Современным кинозрителям просто напомнили, что музыка иногда бывает хорошей. Для них это откровение и сюрприз».
Хит-парады и плей-листы всей планеты забиты исключительно хип-хопом и ар-эн-би, все к этому так привыкли, что считают нормальным. Действительно, если не рэп, то что?
Ученых из Нью-Йоркского университета феномен популярности современных хитов тоже заинтересовал. Хотя бы потому, что многие современные хиты на хиты не похожи. Их даже насвистеть нельзя, а ведь когда-то это был важный критерий народного шлягера. Когда ты в последний раз насвистывал песню Кендрика Ламара? А Дрейка?
Был поставлен самый простой эксперимент из всех возможных. Руководитель научной команды доктор Паскаль Воллич и его ассистенты набрали тестовую группу из 643 человек, тех, кого мы обычно зовем миллениалами: им от 18 до 25 лет. Им просто стали заводить фрагменты популярных песен и фиксировать показатель узнаваемости.
Оказалось, что молодежь отлично ориентируется в шлягерах 60—90 годов прошлого века. А вот начиная с хитов двухтысячного года показатели деградируют, причем резко.
Попросту говоря, в основной своей массе миллениалы оказались неспособны распознавать современные популярные песни! Те самые песни, которые они скачивают, на которые кликают, которые обсуждают в соцсетях. Они их не помнят!
Понятно, что древние шлягеры 40—50 годов тоже среди молодежи непопулярны — исследование это тоже доказало. То есть золотой эпохой хитмейкерства можно назвать 60—90 годы и дать этому научное обоснование. Раньше мы это знали и без научного обоснования!
Однако итоги исследования не только дают ответы, но и порождают новые едкие вопросы. Давай над ними поразмышляем.
Вопрос первый: если эти песни неузнаваемы, незапоминабельны, то почему их записывают, выпускают, как они становятся хитами и бьют рекорды продаж?
Обыватели совершенно не в курсе, что вот уже двадцать лет производство хитов в тех же США стало смешанным человеко-машино-маркетинговым процессом. Механизм детально описывается в переведенной на русский язык книге «Машина песен. Внутри фабрики хитов» Джона Сибрука. Мы не сможем в одном абзаце изложить суть этого увесистого талмуда, конечно. В двух словах можно выдать главное: популярную музыку уже давно делают не артисты, не авторы и даже не продюсеры. Ее делают сотни конвейерных обезьянок за печатными машинками и компьютерами. Каждый выданный результат тестируется на фокус-группах, прежде чем в него вкладываются деньги. Даже самого отдаленного отношения к искусству это не имеет.
Второй вопрос: если фокус-группам песня понравилась, затем песню (за деньги!) скачали миллиард раз, значит, механизм работает и хит удался, верно? Верно! И эту песню все любят и помнят? Нет, не верно. Тут мы бы заговорили о пресловутом среди пивоваров эффекте евролагера.
Самый продаваемый сорт пива в мире — легкий светлый европейский лагер. Не сладкий, не горький, не кислый. Абсолютно нейтральный и безобидный. Ни один любитель пива никогда не выявит такое пиво в слепом тестировании, не отличит от других. Но именно оно продается лучше всего.
Продажи не равны узнаваемости в наш век, когда маркетинг отдан в руки формул и компьютеров. Однако могут взлететь и продаться случайные, спонтанные и непросчитанные хиты, как это случилось с Gangnam Style. То был реальный авторский успех.
В 60—90-е годы раскрутка хитов велась иначе. Все решали диджеи, музыкальные критики, даже владельцы конкретных магазинов или продавцы кассет в ларьках. Это работало. Они пускали в эфир и продажу те песни, которые им нравились. Или они думали, что эти песни понравятся людям. Сейчас же в продажу идут те песни, которые хороши в отчетах по фокус-группам. Кажется, что речь по сути о людях, о их массовых вкусах. Однако это не так. Ведь у евролагера нет никакого вкуса.
