Писать стихи Тилль начал еще в детстве. Его отец — известный детский писатель Вернер Линдеманн — даже включил одно из стихотворений девятилетнего сына в свой автобиографический роман. Линдеманн-старший всегда мечтал, чтобы Линдеманн-младший стал поэтом. Сын превзошел его ожидания (наверное), став фронтменом самой великой немецкой рок-группы.
«В тихой ночи. Лирика» собрала нигде ранее не публиковавшиеся произведения. Тексты дублируются на немецком и русском языках, а провокационные иллюстрации нарисовал друг Линдеманна — художник Маттиас Маттис.
MAXIM на эксклюзивной основе публикует отрывки введения к книге, а также три стихотворения: «Странно», «Искусство» и «В деревне». Наслаждайся!
Введение
Несколько лет назад я спросил Тилля, пишет ли он по-прежнему стихи, помимо своих текстов для Rammstein? «Щелкунчик» девятилетнего поэта («Он щелкает каждый орех / просто очень он должен / даже если не хочет». — Прим. ред.), который произвел на меня неизгладимое впечатление, напомнил мне лирический сборник Messer («Нож») 2005 года, в котором я тогда нашел неподдельное сокровище: тонкую связь, наподобие пуповины, между внешним и внутренним бытием обожаемого всеми поклонниками фронтмена и пиротехника. Я, собственно, никогда не считал Rammstein только рок-группой, для меня их песни — «произведение искусства», а поэтический язык Тилля — словно огнемет, извергающий пламя радости, ярости и музыки.
И сама музыка часто сопровождается лирическими перевитыми узорами. Если вы видели выступление Rammstein в Париже или Хьюстоне, если вы видели, как многие тысячи людей показывают на Тилля и ревут на немецком «Du hasst mich», то перед вами возникал вопрос некоего особого универсального языка. Какой еще немецкий художник слова способен изобрести в наше время лирику, которую понимают люди в Мюнхене и Берлине так же, как и в России, Мексике, Франции или США?
Прежде чем мы встретились в Берлине, папка со стихами Тилля лежала на моей кровати в отеле. Он доверил мне их, чтобы я прочитал. И я читал. И читал. И читал. Мы тогда не обмолвились ни словом об этих стихах. Тилль часто обращается к теме природы, на которой он вырос и в чей покой он убегает. Он находит там, в тишине лесов и озер, особый язык, слова которого тут же хочется записать, красоту которого так хочется присвоить себе…
…
Собранные здесь стихи звенят, как царапание по льду в холодной ночи. При этом здесь есть настоящиемонстры, комическая бойня, множество скверных вещей, немного резни — и потом снова ласковые миниатюры. Ласковые? Смеем ли мы употреблять это слово после “Zärtliche Cousinen, Teil III”? Поэзия Тилля, однако, проявляется как в ярких, так и в тихих моментах, буйных, только кажущихся неловкими, негибкими, после которых вдруг льются равномерные строки лирики, становясь ясными, педантично отточенными:
…
Нет, менять здесь нечего. Но, естественно, мы вместе работали над стихами, это была в каждом случае лишь самая малость — пропуски, новые заголовки. Я провел с Rammstein несколько недель летом 2002 года — они были с туром в США — и сделал репортаж для SZMagazins. Я вспоминал, наряду со знойно-горячими концертами, прежде всего патологическую робость Тилля, когда поклонники бежали к нему сломя голову. А также его настоящую панику, когда журналисты бежали за ним…
Последний этап подготовки к печати происходил в начале лета 2013 года на кухне в Мюнхене-Швабинге. Там сидели Тилль, его многолетний друг — художник Маттиас Маттис и я. Было выпито несколько литров кофе, кругом лежали листы со стихотворениями Тилля, на каждом — стихи уже в более укороченном, измененном варианте. И лежали черные как смоль рисунки Маттиса. Эти рисунки ни в коем случае не комментируют стихи Тилля, они снабжают эти стихотворения скорее какой-то тайной, вычерчивают вторую мелодию.
Мне приходит на ум этот финал в Мюнхене как реприза нашего первого вечера в Берлине годом ранее. Скромная картонная коробка с текстами Тилля, стоявшая на моей берлинской кровати в отеле, которую прилив выбросил на сушу: поэзия великого кораблекрушения наших дней.
Александр Горков
Мюнхен, лето 2013 года
«Странно»
«Искусство»
«В деревне»
