Шоумен, музыкант и ведущий программ «Хорошие шутки» и «Галилео» вместо новых анекдотов рассказал нам о теории струн, математической природе юмора и почему он хочет быть Джеймсом Хэтфилдом.
Интервью Александр МаленковФото Николай Плахов
Неужели Пушной – твоя настоящая фамилия?
Могу паспорт показать. В школе меня прозвали Пухом, я всю жизнь с этой кличкой хожу, и многие меня до сих пор так называют. Когда я по приглашению Тани и Миши начал сниматься в программе «Хорошие шутки», у меня не было никакого стилиста, поэтому я взял свои волосы, которые нечасто мылись и редко причесывались, натер их гелем, и они встали пыром. Люди подумали, что вот под эту прическу и был придуман суперпсевдоним Пушной. Так и сложилось в голове у зрителя, и потом я об этом узнал.
Напомним читателям, что ты не просто физик по образованию, а даже был аспирантом. Какая у тебя была тема?
Я занимался ускорителями элементарных частиц. Мой диплом был основан на расчете поперечного эмпиданса пучка в камере того самого Большого адронного коллайдера. То есть моя задача была посчитать, чтобы этот пучок не упал на стенку трубы. Вернее, какая-то небольшая часть этой задачи. А те люди, которые знают, зачем их сталкивать, и ловят эти бозоны, – это люди совсем другого уровня.
Ты бы не мог таким стать?
Когда мы сдавали квантовую механику, для меня это был ужас. Люди, которые стали физиками высоких энергий... Недаром среди них много тех, которые к Богу начинают тянуться. Вот я недавно залез во всякие теории струн, почитал Хокинга – короче, эти люди подходят к тому, что есть некое одиннадцатимерное пространство, в котором все прекрасно описывается, в нем соединяются электромагнитное и гравитационное взаимодействия. А мы-то живем в трехмерном! И получается, что так же, как из трехмерного можно выделить много двухмерных плоскостей или одномерных прямых, можно настругать и это одиннадцатимерное. И один из этих срезов и будет наша с вами жизнь. А если взять соседний срез, мы найдем соседний мир, такой же трехмерный. То есть эти параллельные миры математически описаны. И вот уже тогда я понимал: чтобы все это изучать, нужно обладать каким-то безмерным чувством абстракции. Физик на тот момент от математика практически не отличался. Математики всегда легко оперировали абстрактными понятиями бесконечности, бесконечномерного пространства, а у физиков всегда можно было все померить. И вот люди, которые занимались квантовой механикой глубоко, становились математиками.
Короче, Склифосовский, телепортеры скоро будут?
То, во что сейчас вложилось человечество в виде этого коллайдера, – это ничтожный шаг на бесконечном пути. Чтобы все проверить и понять до конца, нужно сделать еще один Большой взрыв.
То есть практического применения опять никакого?
Применение? Ну, во-первых, понять, что мир устроен еще чуть интереснее, чем нам кажется. А во-вторых, собрать коллайдер – это же огромная инженерная работа! Там применяется куча новых технологий, которые потом могут быть использованы еще где-то. Например, по ходу дела они научились делать сверхпроводящие магниты, а это, скажем, поезда на магнитной подушке.
Ты, человек, который знает, как устроен этот мир, испытываешь чувство превосходства над гуманитариями?
Наоборот, я испытываю жуткий комплекс, потому что, находясь в гуманитарной сфере, постоянно чувствую всякие взгляды и шиканье людей с гуманитарным образованием, которые замечают мои пробелы.
Многие юмористы были технарями. Как ты думаешь, связаны как либо юмор и системное мышление?
Конечно! Что такое юмор? Юмор – нарушение системы. Это, так сказать, обрыв первой производной логики. Если логику представить как кривую, в точке ее излома первая производная прерывается. Это вызывает смех. Логика ломается, но не разрывается. Потому что, если логика разрывается, это уже бред. Классическая шутка: хоронили тещу – порвали два баяна. Вначале – «хоронили тещу» – у человека складывается образ похорон. Потом вдруг – раз! – слом логики: «порвали два баяна». Если сказать «хоронили тещу и очень громко пели веселые песни» – несмешно. Слом не сильный. Как история должна звучать целиком? Мы хоронили тещу, которую не очень любили. Поэтому мы не очень грустили, а, наоборот, веселились, играли на баянах, да так разошлись, что один чувак настолько сильно растянул меха баяна, что они порвались. Несмешно. Довольно логичная история. И вот когда ты выкидываешь середину повествования и сразу переходишь к баянам, вначале кажется, что логика нарушена. Но слушатель достраивает недостающую дугу этой логической кривой, понимает, как так вышло с баянами, и это вызывает у него смех. И счастье, что он догадался. А если бы было «хоронили тещу, прилетела комета Галлея» – получился бы бред. Логику не восстановить.
Отсюда вопрос: можно ли научиться шутить?
Фиг его знает! Я считаю, что все люди рождены для какой-то цели. Найти ее просто. Нужно заниматься всем подряд, и то, что у тебя получается лучше, чем у других, без особых усилий, и есть призвание. Конечно, в любом деле есть обучение, даже в юморе. Это сальеревщина такая, но взять вот и пожить с Моцартом, посмотреть, как он пишет музыку. А если быть рядом с остроумными людьми, что-то воспримешь и заимствуешь. Но с юмором есть проблема: невозможно казаться смешным. Грустным – пожалуйста. Умным – пожалуйста. Юмор не может быть нейтральным. Он либо вызывает смех, либо раздражение. Если ты рассказал анекдот, а его люди не поняли или не засмеялись – значит, ты создал отрицательное настроение. Не развеселил – значит, огорчил. Или поставил в неловкое положение, или сам в нем оказался. Не бывает так, что ты рассказал анекдот, его не поняли, и это как будто ты прогноз погоды пересказал.
Кто для тебя эталон юмора?
Одно время это были «Монти Пайтон». Мне казалось, что все, что они делают, я буду воспринимать на ура. Я взял и скачал все сезоны их шоу. И где-то на третьем понял, что этот вот разрыв логики имеет место и мне уже тяжело их понять. Но я все равно уважаю их за ту экспериментаторскую составляющую, которая, кстати, очень важна и для людей науки. Нельзя в науке все делать по тому, что уже написано. Нужно ошибаться! И они как раз заведомо шли на некую провокацию, на некую ошибку. Вот ни с того ни с сего заходит чувак в костюме рыцаря и курицей дохлой почему-то бьет по голове главного героя. Современным телевизионщикам надо поучиться быть смелыми, как они.
Ты говорил, что с детства хотел быть Джеймсом Хэтфилдом из «Металлики». Это правда?
Да. Я и сейчас хочу.
Но ты же здорово играешь на гитаре, выступаешь со своими песнями, да и внешне похож. Может, ты уже им стал в некотором смысле?
Не, не... Я всегда пытаюсь ему подражать в манере игры. Но Хэтфилд собирает стадионы, а я первого октября соберу, наверное, клубик.
То есть твой идеальный ты – это стоящий с гитарой на сцене ревущего стадиона?
Ревущего песню, которую я придумал, желательно «For whom the bell talls». А я даже не пою, а просто подыгрываю и кричу иногда: «Кам он!» А они все: «Йееее!» Вот это да...
Давай разберемся: ты профессиональный музыкант?
Я окончил музыкальную школу по классу фортепьяно. Если говорить, зарабатываю ли я этим деньги, то отчасти да. Я пишу заставки для телевидения, пишу всякие песенки для сериалов, даю концерты.
Ты каждый день играешь? Подходишь к инструменту?
Ну, я не занимаюсь... Но я играю практически каждый день, потому что мне надо по работе. Техничным инструменталистом меня назвать сложно, я не Зинчук. Но мне это и не надо.
Ты много сам для себя узнал интересного за время ведения научно-популярной передачи «Галилео»?
Постоянно что-то узнаю. Вот магний для меня оказался удивительным металлом! Он при нагревании забирает кислород у всего, что шевелится, то есть что его содержит. Поэтому, например, магний может гореть с песком. Песок – это SiO₄, и там этого кислорода аж четыре! И вот магний забирает кислород у песка. Его засыпаешь песком – а он горит! Его опускаешь в воду – он начинает разгораться, потому что у воды забирает кислород. Его начинаешь заливать углекислотой, которая CO₂, – он у нее забирает кислород.
Чем же его тушить?
Практически ничем. Если магний загорелся, пожарные приезжают и ждут, пока потухнет.
Тебе тридцать пять. Возраст дает о себе знать?
Я стал хроническим ипохондриком. Врачи от меня уже устали все! Я прихожу, у меня вот здесь болит, тут болит, у меня все версии, заканчивая самыми страшными. Она говорит: «Ну сдайте анализы». Я иду сдавать все анализы, потом прихожу, потею, волнуюсь... Она говорит: «У вас все нормально». Я постоянно пью какие-то лекарства, это процесс неконтролируемый. И самое страшное, что я все эти страдания выливаю на своих близких, хотя давно пора научиться выливать их на врачей, потому что врачам хотя бы за это платят.
У тебя есть интересные зависимости?
Когда у меня есть лишние деньги, я начинаю покупать музыкальное оборудование. Я прекрасно понимаю, что нет смысла его покупать. И все, что я хочу сделать, можно сделать вот здесь. Но там лежит вот эта штука… и с ее помощью я наконец напишу то, что я хочу написать. Хотя для этого нужно просто взять гитару и написать. Вообще, все лучшие сочинения происходят на ходу, а не когда ты специально все приготовил, сел и пытаешься что-то сочинить.
Тебе надо присылать интервью на сверку?
Да нет. Хотя у меня был смешной случай, когда девочка-журналист спросила меня, какой у меня любимый тост. Я всегда говорю, что мой любимый тост – про джигита, который нашел на дороге бочку вина, подумал и выпил половину. Потом половину от того, что осталось, потом еще половину, еще половину... Так выпьем за сходимость ряда «единица, деленная на два в степени n, при n стремящемся к бесконечности». В итоге, когда вышло интервью, я прочитал: «Так выпьем за входимость одной второй в степени n, стремящегося в бесконечность!»
