Егор Кончаловский: «Для хороших отношений с родными нужно иметь возможность их не видеть»

В какой момент вы поняли то, что ваш дедушка — это не просто дедушка. Папа — не просто папа. Ваш дядя не просто дядя.

По поводу дедушки, конечно, было понимание почти сразу. Автор гимна, автор знаменитой фразы на Могиле неизвестного солдата, написал «Дядю Стёпу» и еще десятки легендарных книг. С дедом-то было понятно. Но я жил в семье в первую очередь. И происходящее в семье было для меня нормой.

Потом, когда жизнь немножко узнал, то начал понимать, что не все так живут. Что есть и другая жизнь советских граждан. Я в 18 лет пошел работать водителем бетоновоза (права категории «С» до сих пор открыты), и там все было по-другому. Там люди работали за зарплату в 700–800 рублей и с целью в будущем получить комнату в общежитии, потом квартиру и так далее.

Потом я был в армии, общался с ребятам из Казахстана, Украины, Прибалтики — тоже совершенно другую жизнь посмотрел. И по-другому взглянул на свою семью.

А в детстве это все было обычным.

И будни кинематографистов обыденны, когда за ужином обсуждают причины, по которым Меньшову дали «Оскар». Я сейчас не говорю, плохой фильм не хороший. Хороший, конечно — заслужил. Но споры были об этом.

Кино было просто повсюду. Мои родители не уходили на работу как обычные люди. И я тогда тоже для себя зафиксировал, что хочу работать тогда, когда захочу. Потому что работать я могу много, но не по графику.

А как же праздники и богатый стол?

Обычные были праздники. Советские отмечали и церковные тоже — просто более аккуратно. Сергей Владимирович Михалков с хоругвями не ходил, конечно, но семья была православная: Пасху и Рождество мы точно праздновали.

Ну какой стол? Советский стол. Вспомним хороший советский стол. Колбаски нарезочка, сырка нарезочка, ветчины нарезочка. Салат с крабами, икра, если есть, красная.

Другое дело, что стол был большой. В доме на Николиной горе у Натальи Петровны Кончаловской собиралась вся семья и еще большое количество гостей. Сейчас в этом доме живет мой отец, а он не сторонник изобильных застолий. Так что хлебосольная традиция русского стола перешла скорее к Никите.

Как выдерживать гвалт больших семейных посиделок?

Для хороших отношений с родными нужно иметь возможность их не видеть. Я таким образом построил свой дом, что можно целый день работать, перемещаться и никого не видеть. Либо наоборот, спуститься в общие зоны и пообщаться.

А посиделки из детства… Ну представьте, что за одним столом сидят Чингиз Айтматов, Сергей Бондарчук, Эдуард Артемьев…и почему бы не Мастроянни? Или Де Ниро? Коппола? А вот Люся Гурченко поет цыганские песни, а Митя Бузылев играет. А вот Рихтер, играя на рояле, сломал педаль и его отругали…

Для нас это все было чем-то своим. Мы видели в этом свои перспективы. Раз уже пошла четвертая рюмка «кончаловки», то можно было стибрить со стола бутылку шампанского и кинуть в снег. После пятой-шестой рюмки — еще бутылку.

Тогда я не понимал величия момента. Сейчас вижу, что наши разговоры с друзьями стали довольно буржуазные: о мерседесах, о преимуществах кирпичного дома над пенобетонным, о том, что в Мексике дешевле отдохнуть, чем на Мальдивах.

А тогда говорили о Чехове, о Тинторетто, о Возрождении, о последнем фильме Германа и так далее. Или критику больших хороших фильмов выдавали, что это очень плохой на самом деле фильм. Поэтому там тоже атмосфера была достаточно… Даже если это была гулянка, то это всё равно была другой категории гулянка, вот так я скажу. Там были люди, которые сегодня считаются великими, и разговаривали они о вполне, так сказать, о таких человеческих вещах. То есть это не было такого, что «А-а-а, Айтматов говорит о красоте Киргизских гор!» Нет. Айтматов говорит о том, как плохо ему в Барвихе горчичники ставят. Очень по-человечески, да. Но люди великие.

Откуда было ваше детское окружение?

Как правило, в детстве ты дружишь с теми, кто рядом с тобой живет. С теми, с кем ты учишься. В моем случае несколько друзей у меня были на Николиной горе. Один из них потом стал моим партнером в бизнесе.

Я учился в замечательной школе на Арбате, туда было достаточно трудно попасть и легко вылететь. С восьмого класса начались экзамены, которые не все сдавали. Так вот, в нашей школе был очень разный контингент. Например, много детей из франкофонских стран Африки, чьи родители здесь работали в различных дипмиссиях. В 1981 году для Москвы это было еще не так привычно, как сейчас. Учились в школе дети итальянского миллионера, внук Громыко (бывший министр иностранных дел СССР) был со мной в одном классе.

Детство я провел в кооперативе «Советский писатель», где жил мой отец. Там летом, когда все открывали окна, двор наполнялся звуками печатной машинки. Писателей там было не так много, а вот графоманов — полно. Позже я в приступе ностальгии купил в этом кооперативе точно такую же квартиру. Она мне не очень нужна, но она точно такая же, как была у него.

На Николиной горе у меня был товарищ, внук министра, кажется, рыбной промышленности. И мы как-то с ним (с товарищем) катались на велосипеде: я за рулем, он на багажнике и должен был кидать копья в деревья. Но упал и сломал руку, из-за чего меня перестали допускать к нему в гости. Бабушке я об этом не сообщил, продолжив гулять как бы с ним, а на деле в одиночестве. Правда выяснилась случайно — бабушка зашла «за мной» к товарищу домой. «Как, говорит, там мой Егорушка? — А мы Егорушку уже месяц не пускаем», — отвечают. Но ничего, не ругали.

В подростковом возрасте ситуация не изменилась?

Там я стал чаще общаться с двоюродным братом, Степой Михалковым. Мы практически ровесники, так что интересы были схожими. Тогда познакомились с ребятами, с которыми я до сих пор не то чтобы дружу, но поддерживаю хорошее отношение. Федя Бондарчук, Филипп Янковский. С кем-то сразу много общались, с кем-то, как с Филиппом, через время — он все-таки помладше.

В какой-то момент в жизни мальчика появляются девочки. Вы хвастались родственниками и фамилией ради внимания?

Когда девочки стали интересовать меня, скажем так, в практическом смысле, я уже был достаточно умным, чтобы так не делать. Вы поймите, тогда отношения полов были…несколько интереснее, чем сейчас. Сейчас набираешь в интернете два слова, и все, что хочешь, можешь увидеть в высоком разрешении и в неограниченном количестве.

И поэтому с одной стороны, все отношения полов были зачастую эмоциональнее (потому что не было источников извне). С другой, сама тема была запретной (а от этого тем тем более интересной).

Но раз затронули эту тему, то расскажу. Сейчас уже можно. У моего папы была хорошая коллекция художественных журналов, они назывались «Зум». По тем временам это была порнография, хотя сейчас их назвали бы скорее эротикой. Конечно же, я их тайком смотрел. Надо было аккуратно пробраться в библиотеку, посмотреть, вернуть на место — в этом всем было много интима.

Из-за девочки, к слову, у меня случился очень памятный разговор с дедушкой.

Я весь ухо.

Это не секрет уже, мой папа в книге рассказал, что в семье есть традиция: отец помогает сыну лишиться невинности. Дед отвёл отца к какой-то взрослой знакомой. Отец планировал отвезти меня к одной хорошей актрисе… Но он опоздал. Я справился сам, где-то в девятом классе. И самое удивительное, что меня поймали за этим делом. После чего вызвали на ковер к деду.

Я пришел, дедушка в кабинете говорил по телефону, в привычном для дома образе: пиджак, галстук, туфли…и почему-то без брюк, чтобы не помять. Но он вот так вот иногда ходил дома. Дедушка положил трубку, посмотрел на меня и спросил: «Ну что, трахаешься, значит?». Честно говоря, он сказал даже грубее, но не суть.

А дальше он мне прочитал очень дружескую лекцию про венерические болезни. — Триппер — очень неприятная вещь.
— Ты болел?
— Я не болел. Один приятель-писатель болел.

То есть не было никакого разговора с критикой. А именно беседа об осторожности. Что девушка может забеременеть, а кому это надо. Что можно заразиться какой-то нехорошей болезнью.

Как можете описать отношения с дедом?

Мы были очень близки с определенного момента. Ходили в рестораны, пили вместе водку. Я даже снял по его сценарию (чего никто не знал) одну рекламу и мы хорошо заработали. Мы обсуждали женщин. Мы очень дружили, и он в какой-то момент завещал мне права на «Дядю Степу». Но потом дед женился на Юле Субботиной, которая замечательная женщина, и я очень рад, что он перезавещал ей права. Потому что она занимается наследием Михалкова.

Сегодня такое время, что ты можешь быть трижды Пушкиным, но если тобой не занимаются, то тебя забывают. Поэтому у нас открыто уже 20 библиотек имени Михалкова. Два памятника поставлены: в Москве, около театра киноактера, и в Пятигорске, где Сергей Владимирович начинал.

Папа-то за ту историю не обиделся на вас?

Что касается женщин, мы с самого раннего моего возраста, с 12 лет, говорили на эту тему абсолютно откровенно, называя все своими именами. Не научными, а вполне разговорными.

Папа всегда с удовольствием рассказывал про каких-то своих подруг американских, новых и старых, Ну и мало того, поскольку киномир особый, в общем-то, многие-многие-многие-многие-многие актрисы того времени, как бы так сказать, в этой жизни участвовали.

Конечно, я не буду называть имен, сейчас это достопочтенные дамы, им по 65–70 лет. Но это была достаточно веселая жизнь. Вряд ли она нравилась женам, конечно. Суть в том, что эта тема в наших разговорах была не только незапретной, но я бы даже сказал, поощряемой. За курение можно было получить больше звездюлей, чем за какие-то секреты с девчонками.

И вот, глядя на все это, вы тянулись в кино или отбрыкивались от него?

Я не отбрыкивался, но и не тянулся. Мне нравился образ жизни, статус режиссёра, да. Режиссёр — вообще такая вещь… Один замечательный человек сказал: «Режиссёром может быть любой, пока не докажет обратного».

В общем меня привлекал тут скорее статус и ощущение свободы. Плюс, конечно, я смотрел на примеры отца и Никиты. И когда я пошел в рекламный бизнес, то думал, что получил все желаемые преференции. Потому что инструментарий весь тот же: камера, раскадровка, актеры. Но потом стало понятно, что в рекламе каждый кадр должен быть чем-то мотивирован, потому что через нее будет идти работа с аудиторией.

В 90-е, будем откровенны, поначалу никто не знал, как это делать. То есть, приходил бизнесмен и просил снять рекламу итальянской обуви, произведенной в Липецке. Мы в ответ предлагали самые безумные идеи и слышали одобрение.

Все стало серьезнее после 1996 года, когда приехали большие западные агентства с их методичками. Бизнес стал более или менее цивилизованным, а реклама стала менее интересной как вид искусства.

И как вы оказались в кино?

Настал момент, когда ко мне обратился продюсер Игорь Толстунов и сказал: «Давай снимем кино». Я, конечно, сначала объяснял, что могу про колготки, прокладки или партию видео снять. А кино — это только себя и семью позорить. Но он настоял, и в какой-то момент я подумал, что не убьют же меня, если ничего не получится. Ну, скажут, дурак, и все.

Я понимал, что у меня друзья в Англии десятилетиями копили деньги, чтобы снять свое первое кино. То есть, у человека уже был офис в Сохо, «ягуар», а он все откладывает деньги. А мне предлагают миллионы долларов на мое собственное кино со словами «Ну на, поучись». Феноменальное время было.

А точно не убили бы? Криминала в 90-е было много.

Слушайте, я вот сам в июне 94-го сдавал экзамены в Кембридже, а в октябре уже сидел на «стрелке» в гостинице «Севастополь». «How are you?», да.

Конечно же, бандиты наехали сразу же. Но я все-таки, хоть и из Англии вернулся, оставался человеком советским, поэтому мы нашли общий язык с представителями этого социального круга. И я должен сказать, что они мне помогли очень.

Представители криминала первыми поняли многие принципы и вещи, по которым будет жить страна ближайшие годы. Они могли помочь в какой-то проблемной ситуации, когда меня пытались «кинуть». Они без насилия, но выручали меня. С кем-то из этого контингента я продолжаю общаться до сих пор, уже по-дружески. Уже все дедушки, ездят на метро и ходят, конечно, в церковь.

«Антикиллер» снимали по реальным историям?

Консультанты у нас для фильма были вполне реальные, так скажу. И отдельные эпизоды не были выдуманы, а взяты из жизни.

Я помню такую историю, как одном из казино, встретил очень мрачного знакомого. Спросил его, в чем дело. «Да крупье, — говорит, — сегодня руку отрубили. Ну а что я мог сделать?! Первый раз поймал на воровстве — предупредил. Второй раз поймал — сказал, что руку отрублю. Ну он третий раз начал воровать! Что я мог сделать?!»

А крупье в больницу сразу же повезли, руку пришили, забинтовали и вернули в казино работать дальше. И эпизод с этой историей есть в «Антикиллере».

Когда мы снимали сцену побоища братвы и ОМОНа, то участвовали реальные представители от каждой из сторон. Самое смешное, что они все друг друга прекрасно знали и даже общались. Но вот на съемках той сцены стоять между ними мне было неуютно.

Когда вы начинали, было ли для вас важно одобрение или благословение со стороны семьи?

Иметь одобрение, конечно, лучше, чем не иметь. Но к тому моменту, когда я стал заниматься кино, я уже перестал выполнять не мои мечты. Я во многом по воле и желанию отца закончил три учебных заведения в Англии, включая Оксфорд и Кембридж. А потом все равно вернулся в Москву. Отец же мечтал, чтобы я поехал в Голливуд, чтобы я стал голливудским продюсером. Но я приехал пару раз, поработал ассистентом режиссера на съемках «Танго и кэш». И я понял, что я не люблю Америку, совсем не люблю.

Мне, студенту, нравились там цены на кроссовки и куртки. А жить — нет. И я вернулся вот в эту неуютную Москву начала девяностых, отец этого понять и принять не мог. После этого я уже не думал много о получении его одобрения.

А Никита меня всегда критиковал. Говорил, что не с теми людьми работаю, что в фильмах «добра мало». Отец говорил, что «Антикиллер-2» — вредный фильм. У него в то же время примерно вышел «Дом дураков», и его он считал полезным.

Фамилия в работе мешала или помогала?

От нее никуда не деться. Даже мои друзья в те времена пытались быть похожими на Никиту Михалкова. А я родился в этой семье, я состою либо из ее черт, либо из борьбы с ними.

По паспорту моя фамилия «Михалков», и конечно, это спасло от проблемы пустого портфолио. Мне не говорили «Иди еще кому-то сними рекламу, а потом к нам приходи». Люди видели фамилию и говорили: «Ну раз Михалков, что-то путное да снимет».

И второй момент. На стыке веков пару лет три топовых бокс-офиса в прокате выглядели так: «Антикиллер-2», «Сибирский цирюльник», «Антикиллер». В какой-то момент просто надо принять, что ты занимаешься своим делом так, как ты это видишь и умеешь, по-своему. После этого проще становится.

Но я никогда не смогу отделиться от фамилии и семьи до конца. Мало того, в общем-то, я старший сын старшего сына, то есть как бы я продолжатель рода. Не в обиду никому, конечно, но я старший сын старшего сына. И в какой-то момент, наверное, я займу эту позицию, которую занимал всегда старший в семье. Если, конечно, не помру раньше, чем мои дорогие старшие родственники, дай им Бог здоровья.