Интервью: Дмитрий Быков Фото: Влад Локтев
Стиль: Ирина Миронова
Юра, нам надо поговорить.
Серьезно? А я-то думаю, зачем тебе диктофон. Так о чем речь?
О твоих отношениях с искусством и модой.
Обалдеть. А я в искусстве вообще только и занимаюсь, что модой.
В модных фильмах играешь?
Нет, скорее, делаю их модными.
Собой? То есть в какой-то момент режиссер говорит: «Не сделать ли нам фильм модным? Давайте позовем Чурсина!»
(Хохочет.) Просто я почти всегда снимаюсь в своей одежде. Порой до дрожи довожу художников по костюмам. Педагоги в моем родном Щукинском училище внедрили в меня мысль, что характер персонажа во многом зависит от костюма. Он формирует пластику, характер, настроение. У персонажа сразу появляется бэкграунд, потому что можно себе представить, где и как он эти вещи доставал. И это иностранное слово, выбивающее у наших соотечественников слезу, – лук – является предметом поиска, часто очень напряженного. Но самые большие сложности вызывает прическа.
Ну хоть ею не ты занимаешься?
Конечно я! Иногда приходится рано поутру уезжать первым «Сапсаном» к мастеру в Питер, чтобы вернуться в Москву к вечернему спектаклю. Потому что руки именно этого мастера помнят все нюансы прически. Я на эту тему псих.
А не было желания оставить себе после «Мушкетеров» усы?
С этим у меня, как у Счастливцева в пьесе «Лес»: пытался, да перья растут.
Серьезно, где ты полностью в своей одежде?
В сериале «Доктор смерть», например, костюм скопирован минскими художниками с английской твидовой классики. Это моя любимая винтажная пара пятидесятых: получилось точное попадание по форме. Длина брюк вымерялась очень вдумчиво, на грани идиотизма и стиля.
Тогда вот вопрос, балансирующий на той же грани: раз одежда помогает тебе входить в образ, но играешь ты в своем, то не получается, что ты играешь себя?
Нет, просто со временем я все больше убеждаюсь в том, что слегка стертая граница между тобой и твоим персонажем очень выручает. Тогда публике почти незаметны швы, которые называются актерскими приемами.
Все мы помним твой невероятный триумф в середине двухтысячных в фильме «Изображая жертву» Кирилла Серебренникова и в его же спектаклях. А что у тебя самого важного с тех пор случилось? Неужели роль креветки в «Коротком замыкании»?
Думаю, это зрителям решать. Есть те, кто видел только «Жертву», а есть и те, кто посмотрел сначала сериал «Хиромант» или «Билет в гарем» (какие названия!), а потом уже увидел фильм Серебренникова или «Мушкетеров». Но мои сериалы им все равно нравятся больше.
А что ты теперь в театре делаешь?
На поклоны выхожу! На самом деле я занят сразу в четырех пьесах – в «Примадоннах», «Пиквикском клубе», «Старшем сыне» и в том самом «Лесе».
Кстати, о Серебренникове. Ты определил его творчество как «разрушение зрительского мозга грубыми вещами». Захотелось красоты?
Что ты, это не имело никакого отношения лично к Кириллу и иметь не могло. Напротив, Кириллу дан уникальный дар найти красоту там, где она сокрыта от поверхностного взгляда. Это его неповторимый способ диалога со зрителем, что иногда имеет невероятную силу воздействия. В этом магия его таланта. И красота.
А в порно может быть красота?
В порно не может, только в эротике.
А вот, например, Ларс фон Триер любит снимать рапидом крупные планы соединяющихся гениталий. Это тоже некрасиво?
Ну, я слава богу, не видел. Я просматриваю только кинокартины 6+. Поэтому мне нравятся индийские фильмы.
А в чем красота индийских фильмов?
В том, что главный злодей там прост и смешон. Он и есть то самое воплощение зла, которое точно будет наказано. Это наивный подход, но таким он и должен быть. Любимая уловка современных режиссеров, когда зло скрывается за мнимой красотой, для меня сомнительна. С красотой вообще произошла печальная история. В какой-то момент она стала разменной монетой для рекламы. Ею безраздельно завладели маркетологи. И тогда художники от нее просто избавились. Теперь нам нарочно показывают гениталии. Или делают какую-то нарочито кукольную картинку, но ты понимаешь, что сейчас начнется что-то страшное. Проблема в том, что художники придумали эту фигню уже давно, с тех пор она себя уже съела, изжила и уперлась сама в себя. Все мое существо, наоборот, зовет меня вернуть красоту. Мы же забыли об элементарных законах гармонии. Я за то, чтобы зритель приходил в кинотеатр с ощущением безопасности, зная, что ничего плохого с ним не случится, что он переживет эмоции, которые сделают из него человека.
Ты и в моде стремишься к гармонии?
Конечно. На самом деле фотосессия для MAXIM оказалась самой гармоничной: белый цвет отлично подобрался к белому цвету, чего раньше никогда не случалось. Мои образы обычно создаются из трудносовместимых вещей. Или до того совместимых, что становится смешно. Например, косуха и джинсы-бананы. Люди замечают, что девяностые уже давно кончились, а ты ходишь в таком виде на полном серьезе.
А кроме индийского кино ты разве не смотришь ничего?
Смотрю, но редко. Только ради того, чтобы обсудить с друзьями модный фильм, ты вынужден пропускать через свой мозг всякую дрянь. А ведь это совершенно необязательно. Если жизнь уберегла меня от встречи с каким-нибудь маньяком, зачем мне идти смотреть о нем кино? Можно заработать себе какой-нибудь невроз за свои собственные деньги.
Давай без невроза, лучше про моду. Когда ты понял, что разбираешься в ней?
Никогда! Для меня до сих пор в этом деле больше сомнений, чем уверенности. Я доверяю только своей интуиции.
Есть какие-то советчики, которые помогают не облажаться?
Мои дети. Они смотрят на меня и говорят: «Папа, это очень странно». И бывает, что именно это я и хотел услышать.
А кто твой маяк в мире кутюра?
Дизайнер Леонид Алексеев, соратник по очень многим картинам. В нем английская дотошность соединяется с отчаянным хулиганством. Когда все ходят в этих чудовищных зауженных джинсах, он выпускает коллекцию клеша. Каково?
Ты свой стиль как бы назвал?
Ох... Слава богу, я нахожусь в нише актерского существования, так что могу себе иногда позволить лакированные, белые, с красными внутренностями, длинноносые полуказаки. И взятки гладки! Так что мой стиль – это его отсутствие.
А с женой-то ты споришь о том, что надеть?
Нет, никогда! Она – абсолют, гений. Спорить бесполезно. Если хоть какая-то крупица ее размышлений о моде изредка божественной росой спускается к тебе с небес – ты счастливый человек. Ты не споришь, только внимаешь.
Кстати, как глубоко женатый человек, ты наверняка знаешь приемы обращения с назойливыми поклонницами, которые видят в тебе только секс-символа. Как ты избавляешься от их докучливого внимания?
Секрет в том, что люди встречают не меня, а иллюзию. Это не я. Персонаж, с которым фотографируются, – это не больше чем вырезанная из картона фигура. Самый действенный прием – вежливость. Становишься абсолютно прозрачным. Хорошие манеры позволяют исчезнуть, испариться, улететь на другую планету.
Ты уже лет восемь играешь на пару с Дюжевым женщин в спектакле «Примадонны». Насколько комфортно тебе в женском платье?
Ощущения потрясающие. Ты получаешь страшное оружие – грацию. Высокий каблук фантастически исправляет любые нелепости человеческого строения.
А платье ты сам подбирал?
Что ты! В этом спектакле потрясающая по своей цельности и точности работа Светланы Калининой, мастера театральных превращений и большого художника. Единственное мое хулиганство – я отказался от помощи гримера и сам все делаю: три разных мейкапа к трем платьям. Моя самая любимая история случилась на гастролях в Ханты-Мансийске. Минус тридцать семь, я захожу в маленький магазин и начинаю выбирать тушь, громко комментируя, что мне подходит, а что – нет. Видел бы ты лица продавщиц!
Ты в сериале «Побег» сыграл сильно татуированного парня. А у тебя на самом деле есть татуировки?
Нет. Во-первых, я боюсь сильной продолжительной боли. Во-вторых, я не делаю татуировки по эзотерическим причинам. Мне кажется, они блокируют связь тела с окружающим миром.
Ты боишься, что татуировка изменит твою личность?
А она изменит, даже не заметишь этого.
А что ты еще считаешь для себя недопустимым в стиле? Кроме носков с сандалиями.
Недопустимо считать, что в стиле что-то недопустимо.
