Алексей Нужный. Как научить смеяться

Я замечаю в себе серьезность и деловитость. И это, безусловно, рождено моим эго. Оно иногда мощно раздувается. Это всё, мне кажется, от недостатка безусловной любви. Вот как замечу свою важность, сразу начинаю себя любить, и глупость тщеславная отклеивается от меня и тает как весенний снег. Бывает, забуду о любви к себе — и опять разбухаю.

***

В детстве мне было весело смотреть советские комедии. «Операция Ы», «Служебный роман»… Сейчас даже не знаю, что из современных фильмов меня развеселит. Лет пять назад мне было весело смотреть «Горько!» и «Гуляй, Вася!». Без лишней доли ревности хочу сказать, что это талантливая русская режиссура. 

Мне больше по душе визуальный юмор. Я получаю максимальное удовольствие от шутки без слов, исключительно «на ощущениях». Юмор, рожденный молчанием, глазами, физическим телом — это больше про чувства, а не про ум. А я люблю жить больше чувствами, проживать, ощущать. Кино для меня — это больше визуальное искусство ощущений, нежели искусство слов. 

***

Почему нельзя смеяться рядом с религией? Да смейся где хочешь, только разберись со своими нравственными границами. Мои нравственные принципы — чтить Бога, предков, родителей, детей, землю. Это я не высмеиваю. Но в то же время смех может быть разный. Зависит от контекста шутки.

Например, возьмем дико смешную, но унизительную шутку про гомосексуалистов. Если она рассказывается на фоне фотографии твоих предков или православных куполов, то у зрителя определенно возникнет чувство замешательства. А если эта шутка возвышает человека, то, скорее всего, купола в этом помогут и сработают как образ. Так что решает контекст и нравственное воспитание каждого из нас.

Я считаю, что сопротивляться тому, что происходит вокруг нас, — это бессмыслица, поскольку сопротивление это происходит на самом деле с самим собой. Несогласие на работе, дома, на улице — человек везде имеет дело только с самим собой. Мир его самого зеркалит. Отражает его несогласие принять божественную волю. Тщеславие, по большому счету. 

Некоторые люди говорят о нескончаемых творческих ограничениях, которые повисли в воздухе. А мне видится, что это прекрасно. Когда у творческого человека нет границ, он рано или поздно превращается в камень. А творчество — это присутствие, это ветер, это вода. Оно здесь и сейчас течет и живет. Творчеству нужны идеи, движение, оно должно быть водой и обтекать камни. Если нет ограничений, творчество само станет камнем. Поэтому новые ограничения родят новые прекрасные произведения, новых режиссеров, художников, комиков. В то же время я согласен с тем, что до конца гайки закручивать не стоит. Творчеству нужен воздух.

Например, я всегда ярко переживаю, когда мне предлагают вырезать из сценария или готового фильма сцену, которая мне страшно нравится. Возмущаюсь этим обстоятельством, а потом вспоминаю о Боге, о его любви ко мне, заботе и смягчаюсь. 

***

Я человек верующий, посему четко понимаю, когда в меня стреляет молния Бога, ставящая меня на место. Чаще всего в виде каких-то посланников. Кто-то крикнул на меня, обматерил, написал глупость, как мне казалось поначалу, — а нет, это все стрелы любви убивающие мое тщеславие. И я тут же оказываюсь собой. Я научился понимать это и не гневаться. Вот снял я кино. Премьера — куча комплиментов, цветы, поцелуи, кто-то даже назвал меня гением. Я сажусь в машину и получаю СМС: «Ну и говно ты снял!» — и тут же меня уравновесило. И это не про подавление гнева или избегание раздражения. Это про другое. Принятие божественной воли и судьбы. Просто я для себя понял: все, что со мной происходит, — это я и Бог. Вот и все. Все, что меня окружает, — это Бог, это его послание для меня. Он меня защищает, он хочет, чтобы я был собой. Не Спилбергом, не Тарантино, а собой. И за это он с меня спросит. Каждый день он посылает мне помощников, чтобы я был собой. И помощь эта всегда изысканна и остроумна.  

Для меня религия — это в первую очередь вера в Бога, а не определенное религиозное направление. Это не зубрить правила, а чувствовать и проживать. Вера или есть в человеке, или ее нет. Антагонист веры — это сомнение, которое рождает ум, подпитанный эго. А эго — страшный и хитрый враг человеческой души, сердца, любви. Если в человеке сильна вера в свою лучшую судьбу, в Бога, в мать, отца, в свою землю, в могилку деда, в простых людей, то и любви в его сердце будет намного больше. 

Вера учит меня состраданию, жертвенности: что я не только ради себя в этой жизни живу, но и для других людей. Я часто слышу в песнях, фильмах, что жизнь одна и нужно успеть кайфануть. Это страшное заблуждение. Это и есть искушение, пороки. Вот чтобы в это не впадать, вера оберегает сострадание и человеколюбие. 

***

Чтобы быть хорошим режиссером, не нужно смотреть много фильмов, читать тысячи книг. Для начала просто научись искренне приветствовать всю съемочную группу на площадке, каждого из них, а в конце с благодарностью пожми руку. 

Первое, что я делаю работая над новым фильмом, — ищу историю. Она должна быть основана на драматическом движке. По сути, быть мощной драмой. Герой с проблемой, целью и стремлением пытается разрешить свою неразрешимую проблему. Всё вокруг ему мешает. Но он с этим справляется, вырастая над собой, — вот основа драматического сюжета. Но если в этом сюжете нет моего личного преодоления и роста, то я за это не берусь. 

Далее во всем сюжете я ищу юмор. Задаю простой вопрос: кто в этой истории рождает юмор и почему? Если это главный герой, то ему нужны черты характера, которые это создают. Это называется комическая перспектива. Другими словами, герой стремится быть не собой. Это сразу рождает юмор. В фильме «Я худею» у главной героини комическая перспектива в том, что она девушка, которая себя не любит и себя такой не воспринимает, но пытается всем показать, как она счастлива. Это и есть стремление быть не собой. 

Сериал снимать для меня очень сложно. Я снял два («Ольга» и «Толя-робот») и на обоих чуть не умер. Просто по здоровью, по физике. Наградой служили режиссерские номинации, но здоровье дороже любой короны. Самое дорогое для меня — это психологическое здоровье. Оно на таких проектах расшатывается. Приходится брать очень высокие ноты. Гигантское количество съемочных дней, не так много времени на подготовку, проработку проекта и гигантская выработка. Нужно снять 8-10 минут в день, а это примерно пять сцен в день. Для каждой сцены нужно поставить свет, уделить время для разбора сцены, отрепетировать ее, подготовить каждый кадр внутри этой сцены, сделать дубли этих кадров. А чтобы сделать классно, для этого всего нужно время. В сериалах его нет. Там мясорубка, гонка, импровизация. Сериал нужно снимать только на кураже в теплой компании близких друзей, чтобы туда хотелось приезжать в пять утра каждый день. 

В кино я обычно снимаю две сцены в день. Готовлю их, осмысляю, рождаю образ, иероглиф этой сцены. И как каждый кадр может эту сцену раскрыть шире, глубже, интереснее. Даже если это комедийный жанр. Это даже лучше. Кино для меня — это настоящее творчество, испытание, касание искусства. Но кино не всегда становится искусством. Очень редко. Вот когда ты понимаешь, что это сделано так, что ты никогда не сможешь это повторить, как бы ткань этого фильма растворилась в воздухе, то это оно самое.