«Тот самый Мюнхгаузен» — все цитаты из фильма

Впервые «Тот самый Мюнхгаузен» режиссера Марка Захарова появился на советских экранах 1 января 1980 года. Мы решили не мешать этот факт с новогодним оливье, староновогодним оливье и крещенскими девушками, дождались, когда ты насытишься первым, вторым и третьими и в праздники вкрадется коротенькая пауза. Пользуйся ею и отдыхай душой, наслаждайся цитатами из этого великого фильма — тоже великими, крылатыми и такими, которые все умудрились пропустить.

Барон: «Положение было отчаянным. Нужно было выбирать одно из двух: погибнуть или как-то спастись».
Охотник: «Ну и что же вы выбрали?»
Барон: «Угадайте».

Охотник: «Вы утверждаете, что человек может поднять себя за волосы».
Барон: «Обязательно. Мыслящий человек просто обязан время от времени это делать».

Слуга: «Господин барон вас давно ожидает. Он с утра в кабинете работает, заперся и спрашивает: „Томас, говорит, не приехал еще господин пастор?“ Я говорю: „Нет еще“. Он говорит: „Ну и слава богу“. Очень вас ждет».

Слуга: «А поскольку господин барон был без ружья…»
Пастор: «А почему же он был без ружья-то?»
Слуга: «Я же вам говорю: он пошел на охоту».

Слуга: «Вам фугу, сонату или, может, что-нибудь покрепче?»
Пастор: «Что-нибудь… мне».

Слуга: «Фрау Марта, я не расслышал, который час?»
Марта: «Часы пробили три, барон — два, стало быть, всего пять».

Барон стреляет.
Марта: «Осечка».
Барон: «Черт возьми, получилось полшестого».

Марта: «Дело в том, что у барона действительно была жена, но она ушла».
Барон: «Она сбежала от меня два года назад».
Пастор: «По правде говоря, барон, я бы на ее месте сделал то же самое».
Барон: «Вот поэтому я женюсь не на вас, а на Марте».

Пастор: «При живой жене вы не можете жениться вторично».
Барон: «Вы предлагаете ее убить?»

Барон: «Но вы же разрешаете разводиться королям?»
Пастор: «Ну, королям в особых случаях, в виде исключения, когда это нужно, скажем, для продолжения рода».
Барон: «Для продолжения рода нужно совсем другое».

Слуга: «А разве ночь?»
Барон: «Ночь».
Слуга: «И давно?»
Барон: «С вечера».

Феофил: «Вызовите отца на дуэль!»
Рамкопф: «Никогда!»
Феофил: «Ну, во-первых, он меня убьет. А во-вторых…»
Якобина: «Первого достаточно».

Феофил: «Меня даже на маневры не допустили!»
Якобина: «Манё-о-о-вры».

Якобина: «Он утверждает, что это работа Рембрàндта».
Феофил: «Кого?»
Якобина: «Рéмбрандта».

Якобина: «Судя по обилию комплиментов, вы вернулись с плохой новостью».

Рампопф: «Человек разрушил семью, выгнал на улицу жену с ребенком».
Феофил: «Каким ребенком?! Я офицер!»
Рампопф: «Выгнал жену с офицером».

Рампопф: «Имеешь любовницу — на здоровье, сейчас все имеют любовниц. Но нельзя же допускать, чтоб на них женились, это аморально».

Бургомистр: «Будучи в некотором нервном перевозбуждении, герцог вдруг схватил и подписал несколько прошений о разводе со словами: «На волю, всех на волю!“»

Советница герцога: «Ваше высочество, может быть, все дело в нашем левом крыле. Оно ненадежно».
Герцог: «Меня и центр беспокоит».
Советница герцога: «Может, стоит в данном случае поднять верх сверху и понизить низ снизу».

Герцог: «Все решение в талии. Как вы думаете, где мы будем делать талию? На уровне груди!»
Советница герцога: «Гениально, как все истинное».
Герцог: «Именно на уровне груди. Шестьдесят шесть. Я не разрешу опускать линию талии на бедра. Сто пятьдесят пять. В конце концов, мы центр Европы, я не позволю всяким там испанцам диктовать нам условия. Хотите отрезной рукав — пожалуйста, хотите плиссированную юбку с вытачками — принимаю и это, но опускать линию талии не дам».

Герцог: «Кто подписал? Я подписал? Да, я подписал».

Рамкопф: «Распорядок дня! Распорядок дня барона Карла Фридриха Иеронима фон Мюнхгаузена на 30 мая 1779 года. Подъем в шесть часов утра».
Герцог: «Ненаказуемо».
<…>
Рамкопф: «С восьми утра до десяти — подвиг».

Якобина: «Что вы скажете, господин бургомистр, о человеке, который ежедневно отправляется на подвиг, точно на службу?»
Бургомистр: «Я сам служу, сударыня. Каждый день к девяти утра я должен идти в магистрат. Я не скажу, что это подвиг, но вообще что-то героическое в этом есть».

Рамкпоф: «В 16.00 — война с Англией».
Герцог: «С кем?!»
Рамкопф: «С Англией».
Бургомистр: «Господи, ну чем ему Англия-то не угодила?!»

Герцог: «Война — это не покер! Ее нельзя объявлять, когда вздумается. Война — это!.. Война…»

Герцог: «Форма одежды летняя, парадная: синие мундиры с золотой оторочкой. Рукав вшивной. Лацканы широкие. Талия… на десять сантиметров ниже, чем в мирное время».
Главнокомандующий: «Ниже?»
Герцог: «То есть выше».
Главнокомандующий: «А грудь?».
Герцог: «Что грудь?»
Главнокомандующий: «Оставляем на месте?»
Герцог: «Нет, берем с собой».

Герцог: «Что-о?! Мне в этом, в однобортном?! Да вы что, не знаете, что в однобортном сейчас уже никто не воюет? Безобразие. Война у порога, а мы не готовы».

Герцог: «Господа офицеры, сверим часы! Сколько сейчас?»
«Пятнадцать ноль-ноль!»
«Пятнадцать с четвертью».
Главнокомандующий: «Плюс двадцать два!»

Барон: «Кому применить силу в случае сопротивления — вам или мне?»

Главнокомандующий: «Стрелял он, во-первых, не черешней, а смородиной. Когда они пролетали над его домом».
«Медведи?»
Главнокомандующий: «Ну не мамонты же».
Герцог: «А почему же тогда все это выросло у оленя?»

Главнокомандующий: «Разрешите пойти с самого начала?»
Герцог: «Ни в коем случае! Прекратите сейчас же».

Герцог: «А где наша гвардия? Гвардия где?»
Главнокомандующий: «Очевидно, обходит с флангов».
Герцог: «Кого?»
Главнокомандующий: «Всех».

Марта: «Ты не забыл, что через полчаса начнется бракоразводный процесс?»
Барон: «Он начался давно, с тех пор как я тебя увидел».

Якобина: «Развод отвратителен не только потому, что разлучает супругов, но и потому, что мужчину при этом называют свободным, а женщину — брошенной».

Наблюдатель: «Барона кроет».
Барон: «И что говорит?»
Наблюдатель: «Ясно чего: подлец, говорит. Псих ненормальный. Врун несчастный».
Барон: «И чего хочет?»
Наблюдатель: «Ясно чего: чтоб не бросал».

Судья: «Как же так? Двадцать лет все хорошо было, и вдруг такая трагедия».
Барон: «Извините, господин, судья, двадцать лет длилась трагедия, и только теперь должно быть все хорошо».

Барон: «Есть пары, созданные для любви, мы же были созданы для развода».

Барон: «Род Мюнхгаузенов всегда мечтал породниться с родом фон Дуттен, поэтому, когда родилась у них девочка, я, в свою очередь, родился не только мальчиком, но и мужем. Якобина с детства не любила меня и, нужно отдать ей должное, сумела вызвать во мне ответные чувства. В церкви на вопрос священника, хотим ли мы стать мужем и женой, мы дружно ответили „нет“, и нас тут же обвенчали. После венчания мы уехали с супругой в свадебное путешествие — я в Турцию, она в Швейцарию, и три года жили там в любви и согласии».

Барон: «Я не боялся казаться смешным. Это не каждый может себе позволить».

Рамкопф: «Пусть он станет источником отваги, смелости, родником живительного оптимизма, который никогда не перестанет бить…»
Якобина: «Лучше сказать „струиться“».
Рамкопф: «Но родник, он бьет».
Якобина: «Иногда бьет, а иногда струится. В данном случае лучше, чтоб он струился».

Рамкопф: «Вот интересно, что будут говорить обо мне на моих похоронах».
Якобина: «Поживем — увидим».

Герцог: «Из Мюнхгаузена, господа, воду лить не будем. Незачем. Он нам дорог просто как Мюнхгаузен, как Карл Фридрих Иероним. А уж пьет его лошадь или не пьет — это нас не волнует».
Главнокомандующий: «Не в пустыне же».

Барон: «В Германии иметь фамилию Мюллер — все равно что не иметь никакой».

Томас: «Все шутите».
Барон: «Давно бросил. Врачи запрещают».

Томас: «С каких это пор вы стали ходить по врачам?»
Барон: «Сразу после смерти».

Барон: «Мальчик. Родился».
Томас: «Ну! Хороший мальчик?»
Барон: «Двенадцать килограмм».
Томас: «Бегает?»
Барон: «Зачем? Ходит».
Томас: «Болтает?»
Барон: «Молчит».
Томас: «Умный мальчик, далеко пойдет».

Томас: «Чем же вы занимаетесь-то?»
Барон: «Ничем. Живу».

Барон Мюнхгаузен — садовник Мюллер: «Одни мои похороны дали мне больше, чем вся предыдущая жизнь».

Придворный: «Четвертый раз гоним этого кабанчика мимо его высочества, а его высочество, извините за выражение, мажет и мажет. Прикажете прогнать в пятый раз?»
Бургомистр: «Нет. Неудобно. Он его уже запомнил в лицо».
Придворный: «Кто кого?»

Бургомистр: «Не умеем при жизни ценить друзей, понимаем их значение только тогда, когда они от нас уходят…»
Барон: «Тогда я уйду».

Барон: «Когда меня режут, я терплю, но когда дополняют, становится нестерпимо».

Рамкопф: «Воспользовавшись своим внешним сходством с покойным бароном, коварно овладев его походкой, голосом и даже отпечатками пальцев…»

Томас: «У нас беда: барон воскрес!»

Якобина: «Правды вообще не бывает. Правда — это то, что в данный момент считается правдой».

Тюремщик: «При свидании положено разговаривать. Разговаривайте».

Пастор: «А ты что, и впрямь думаешь, что он долетит?»
Томас: «До Луны — конечно».
Пастор: «Ее ж даже не видно».
Томас: «Когда видно, так и дурак долетит. Барон любит, чтоб было потруднее».

Феофил: «Я всю жизнь не сходил с ума, мне это надоело».

Бургомистр: «Все пойдет по плану. После увертюры — допрос. Потом последнее слово подсудимого, залпы, общее веселье, танцы».

Герцог: «А почему не слышно? Я не понимаю, о чем они говорят».
Бургомистр: «Ваше высочество, подсудимый благодарит городские власти и одновременно как бы шутит со своей возлюбленной».
Герцог: «Хорошо, особенно кружевной воротник, и передняя вытачка ему очень к лицу».

Герцог: «Где командующий?»
Придворный: «Командует».

Герцог: «И вот тут некоторые стали себе позволять нашивать накладные карманы и обуживать рукав. Вот этого мы позволять не будем».

Барон: «Когда я вернусь, пусть будет шесть часов».
Томас: «Шесть вечера или шесть утра?»
Барон: «Шесть дня».