Катя Качур: «Ангелу плевать, что я в него не верю, и он постоянно меня эксплуатирует, диктуя, о чем писать»

Вы говорили, что ваш роман «Капля духов…» — девочка, «Любимчик Эпохи» — наглый пацан. А «Желчный Ангел» — кто? И как вы, кстати, определяете пол своих произведений?

Желчный Ангел — ребенок. Робкий, боязливый, вышедший в мир, как на большую сцену. Щурясь от софитов, пугаясь огромного зала, полного зрителей. Вот так я вижу этот роман. Как определяю пол? Интуитивно. И даже не по тому, кто главный герой — мужчина или женщина, а по особенности поведения книги после ее ухода от автора.

Не секрет, что поставив точку в финале, и отправляя рукопись издателю, автор уже не может повлиять на жизнь романа. На это влияет множество факторов, начиная от оформления, от того, сумеет ли художник-дизайнер воплотить твою главную мысль на обложке, сможет ли актер голосом поймать интонацию, передать атмосферу (если говорить об аудиокниге) и заканчивая совсем уж мелочами: временем года, наличием или отсутствием праздников, свободного времени у читателей.

«Капля духов в открытую рану» вела себя как девчонка, жалась ко мне, долго не хотела уходить в читательский мир. «Любимчик Эпохи» почти сразу «выстрелил», шокировал публику, а вот что будет с «Желчным Ангелом» мне самой интересно. Я дрожу за него, молюсь за него и держу над ним невидимый плащ от критических дождей и камнепадов.

И еще один вопрос по мотивам ваших интервью: «Любимчик Эпохи» — книга о вселенской любви. «Ген Рафаила» — книга о вселенской любви. Внимание вопрос! «Желчный Ангел» — книга о…

О природе таланта и человеческих желаний. О том, чем мы готовы заплатить за мечту и готовы ли вообще платить. Способны ли мы поступиться тем, что имеем во имя того, чего еще у нас нет. Но тема вселенской любви тоже проходит красной нитью через все произведение. Я думаю, у меня не будет ни одного романа, где я предам забвению человеческую любовь, милосердие и всепрощение.

Каждой своей книге вы отдаете частичку себя: «Капле духов» — свое увлечение парфюмами, «Гену Рафаила» — любовь к лисам (и диплом по ним), «Любимчику Эпохи» — вашу личную сумасшедшую бабку из детства. А что получил «Желчный Ангел?»

Желчный Ангел получил одну историю, которая случилась со мной примерно в 2000 году, когда я приехала в Москву и стала работать на Первом канале. Однажды мы отправились на съемку в детский дом. Не помню тему, кажется, кто-то дарил этому дому серьезные подарки — оснащал компьютерами и другой техникой.

Среди прочих мы снимали совсем маленьких детишек — от нескольких месяцев до года, которые жили в отдельных комнатах. Там стояли кроватки, и в каждой кроватке ползало по четыре-пять брошенных малышей — от больных матерей, алкоголичек, наркоманок. В общем, отказники. Один из них — годовалый мальчик по имени Вася, худенький, лысый, голубоглазый поднялся на ножки, оперся на прутья кроватки и потянулся ко мне, просясь на ручки.

Я взяла его, прижала к груди и, конечно, разрыдалась. Нянечки начали меня утешать, мол, на всех слез не хватит, а я уехала из этого детского дома с сердцем, разодранным в клочья. Очень долго мне снился этот лысый Вася. Он был носителем вич-инфекции, и как сложилась его судьба, трудно даже представить. И вот почти тридцать лет спустя, я написала роман, в котором у Васи — очень важная и глубокая роль.

Какая ваша книга самая «личная»?

Первая. «Капля духов в открытую рану». Это, конечно, фантастическое обнажение автора. Сейчас бы я так не смогла. Когда я написала эту книгу, и ее прочитала близкая моя подруга, она сказала: «Ты просто станцевала стриптиз на пилоне».

У меня было ощущение, что пришлось не только снять одежду перед людьми, пришлось снять кожу, вскрыть, взломать грудину, достать сердце, легкие, вывернуть душу и препарировать все это на глазах у публики. Роман написан в жанре «автофикшн», когда берешь линию своей жизни и вносишь в нее события, которых никогда не было. И читатель, особенно знающий тебя, не в силах понять, где правда, а где вымысел. Поэтому «Капля духов» — это, конечно, жесткий душевный эквилибр. Он мне дался очень непросто.

Один из героев «Желчного Ангела» (как ни странно!) — ангел! А вы верите в ангелов и прочих? Какие у вас вообще с ними отношения?

Прекрасные. Как биолог, натуралист, дарвинист и прочее… я в него не верю. Так же как не верю в жизнь после смерти. Но ангелу плевать на мою позицию, и он постоянно меня эксплуатирует, диктуя, о чем писать.

Приведу пример из нового романа «Желчный Ангел». Его идея пришла ко мне неожиданно, когда я очнулась от общего наркоза. Я вдруг подумала, а что, если после хирургического вмешательства человек может потерять нечто неизмеримое, неосязаемое — например, талант.

Может быть, талант является следствием не только работы головного мозга, не только цепочкой нейронных связей, а результатом более глобального взаимодействия всех систем и органов, какой-то гораздо более тонкой, неуловимой настройкой.

Так вот у моего героя-писателя за талант отвечал бриллиант, который он носил в желчном пузыре, и которого лишился в процессе хирургической операции. Зачем мне понадобился этот драгоценный камень? Какой у него смысл? Наверное, такой же, как и в рассказе Франца Кафки «Превращение».

Помните, там главный герой вдруг становится насекомым. Как? Почему? В процессе чего? Объяснения этому автор не дает. Но вводя такой элемент абсурда, Кафка вскрывает истинные отношения между людьми в обществе, внутри семьи.

Так вот изначально я хотела ввести в роман только один элемент абсурда — бриллиант с изображением ангела внутри, и историю путешествия этого бриллианта во времени — от хозяина к хозяину. Но совершенно необъяснимо, в процессе работы над романом, у меня всплыла легенда, которая упоминается еще в талмуде, а затем и в более поздних сводах и писаниях авраамических религий (это христианство, иудаизм и ислам).

Легенда об Ангеле Смерти Азраиле. О том, как он служит Господу и каким образом забирает жизни людей на Земле. (Прилетает, вонзает клинок себе под ребро, и роняет каплю желчи в рот умирающему). И эта легенда мне так понравилась, что я создала еще один мир — мир, в котором живет Азраил. И все события в романе — связаны этими двумя мирами. Реальным, настоящим и — потусторонним, ангельским. Эта совсем другая концепция посмертия, нежели в «Любимчике Эпохи», но она тоже, на мой взгляд, очень интересна.

На одном из читательских сервисов наткнулась на такое описание ваших книг: «Если любите хэппи-энды, читайте другие книги!» Насколько оно справедливо, как вы считаете? И как вообще относитесь к хэппи-эндам?

Я хорошо отношусь к хэппи-эндам, более того, я считаю, что в большинстве моих романов именно счастливый конец. Просто это не сопливое счастье, где все переженились и народили детей-отличников, а более глубинный и более сложный исход, когда добро побеждает зло и наступает справедливость. Пусть не здесь и сейчас. Пусть не в этой жизни. Но от этого в моих финалах не меньше света, любви и добра.

Бывает такое, что герои ваших книг вам неприятны? И как тогда с ними поступаете?

Не бывает никогда. Я самый яростный адвокат любого своего героя. Во-первых, у меня в романах нет плохих и хороших. Большинство моих персонажей имеют реальных прототипов, и как реальные люди, в них намешено столько всего, что мама не горюй.

Взять, к примеру, беглого зэка Рафаила из «Гена Рафаила». Казалось бы, главный злодей по закону жанра, убийца. Но когда узнаешь, через что он прошел, как он любил свою мать, как он любил жену генерала Олеську, начинаешь понимать, почему он так поступил. Да потому что любил! Именно любовь является основной мотивацией, движущей силой моих героев. Ради нее люди преступают закон, ради нее идут на смерть и муки, ради нее свершают научные открытия.

В какой момент вы ощутили себя писателем?

С самого детства, лет с трех, была уверена, что стану писателем. Тогда я сочиняла рассказики и стишки, и папа записывал их за мной в тонкую зеленую тетрадь с гимном Советского Союза на обложке. Однажды я встала на стул перед гостями и заявила: «Буду писателем!» Мама тогда вздохнула и сказала: «Ну что ж, прокормим…»

Но так вышло, что где-то лет до сорока шести я занималась совершенно другим. Я все время писала, но в ином, информационном формате. Более 20 лет работала в телевизионной журналистике, 13 из них — на Первом канале. А потом, когда цели поменялись, подросла дочка и стало побольше времени, села за художку — и понеслось.

Вы журналист и вы-писатель - это разные личности или одна? (и если разные, то какие есть еще?)

Это одна личность, но у этой личности в мозгу есть тумблер. Щелк — и ты пишешь экономические и политические тексты. Щелк — и ты уже автор романа. Такой тумблер мне здорово пригодился, когда я писала «Ген Рафаила». Над книгой я трудилась около года. Этот год совпал с периодом моей работы редактором новостей на одном федеральном канале. И был один забавный момент. С 10 вечера и до 12 ночи у нас частенько была такая пауза, когда ночной выпуск новостей готовили другие люди, а мы просто страховали. И как раз в это время я переключала свой информационный тумблер и писала «Ген Рафаила». Поэтому я про себя его называю — роман «с десяти до двенадцати».

Расскажите, как вы вообще пишете!

Идеальные условия — быть дома за своим компьютером в уединении и тишине. И чтобы никто тебя не дергал, чтобы не нужно было чинить трубу, записывать кого-нибудь к врачу, готовиться к встрече, варить, гладить, мыть полы… Но такое бывает крайне редко. Считанные дни. И это сейчас — когда я полностью посвятила себя писательству. А раньше я и вовсе совмещала авторство с работой. Есть компьютер и свободная минута — все сидят на маркетплейсах, кидают в корзину туфли и сумочки — а ты, как дурак, пишешь роман.

Расскажу одну историю счастливого писательского дзена: самую любопытную часть книги «Любимчик Эпохи» мне удалось написать летом 2021 года, когда я заболела коронавирусом и меня закрыли на карантин на три недели. В Москве стояла адская жара, и на балконе, а у меня такой открытый советский балкон со всяким хламом, я из говна и палок соорудила какой-то стол, вытащила туда старый ноутбук с проводами, и, одевшись в махровый халат и шапку, чтобы не продуло (все же у меня было воспаление легких) писала роман.

Цвела липа, потрясающе, изумительно пахла, соседи с других балконов смотрели на меня как на тетю с отъехавшей кукухой, а я была нереально счастлива. Я чувствовала, как в мои пальцы входит нечто, что берется не из мозга, а откуда-то гораздо выше девятого этажа. (К вопросу об ангелах, может, это он диктовал?) В общем, это было невообразимое ощущение. У меня росли крылья. И самое интересное, что это передается читателям. Не раз получала от них такие признания.

Вы как-то сказали, что писатель должен вести за собой читателя? Но не сказали, куда. Куда вот лично вы ведете своих?

Как ни странно, своих читателей я веду… в русскую баню. С неимоверной жарой, закрытыми окнами, хлещущим веником и густым, плотным паром. Чтобы прожарившись, перемоловшись вместе с моими героями в жерновах времени и событий, они вышли оттуда чистыми, промытыми до костей и абсолютно перезагрузившимися. Чтобы, наконец, увидели синее небо, яркое солнце, простили родных и близких, заплакали от капельки росы на ромашке, от урчания кошки, от улыбки ребенка… и стали, наконец, по-настоящему счастливыми.