Александра Яковлева: «Книга — это просто зеркало, в котором каждый читатель отражается таким, какой он есть»

Cлышали, ты сейчас пишешь новую книгу. Что можешь о ней рассказать?

Да, я сейчас работаю над новым текстом, он станет книжным сериалом в Букмейте. Это антиутопия о месте женщины в традиционном обществе и об амбивалентности ее положения — от объективизации до обожествления. В то же время эта книга о сестринстве, о взаимовыручке, о древнем исконно женском искусстве ткачества и о большой силе, которая есть в руках у каждой женщины благодаря этому искусству. Мы с редакцией выбрали название «Дочери Колыбели», и пока могу точно сказать, что сериал выйдет в 2025 году.

Хотела бы, чтобы книгу впоследствии экранизировали?

Как автору, мне, конечно, очень хотелось бы, чтобы у «Дочерей Колыбели» появилась экранизация. Люблю, когда история начинает жить полнокровную разноформатную жизнь. Когда у нее появляются разные видения, разные интерпретации. Но это для меня не гранд-цель, потому что экранизация — вовсе не гарант качества или успеха книги. Взять, например, мою любимую писательницу Урсулу Ле Гуин: у нее множество великолепных книг и при этом какие-то полторы экранизации, причем не самые удачные, малоизвестные и посредственные.

Или Фрэнк Герберт. Сколько мучились, сколько было этих экранизаций! И только сейчас киноиндустрия дошла до того уровня, чтобы нормально снять «Дюну». Так что для меня успех книги и ее экранизация — вообще не тождественные вещи.

Не страшно отдавать свое творение в чужие руки?

У меня вообще нет эмоциональной привязанности к уже написанным текстам. Я текст написала, и он пошел, как выросший ребенок, в свое плавание. На этом этапе, как говорят, автор умер, и происходит контакт между текстом и читателем. Очень интересно, как контактируют между собой текст и другой творческий человек или команда творческих людей.

Мне очень нравится взгляд на фэнтезийные миры как на некую мультивселенную. Есть теория, что писатель или художник ничего не выдумывает, он просто подключается к космосу и передает в книгу уже где-то существующий мир. Так что мне, наоборот, кажется классным, когда люди по-разному смотрят на один и тот же мир через свое стеклышко. Когда книга отрывается от писателя, она существует уже сама по себе. Дальше она просто зеркало, в котором каждый читатель отражается таким, какой он есть.

Твои «Иные» — уникальная история. Тебя позвали как гострайтера, а в результате роман сейчас стал той работой, по которой тебя и знают. Расскажи, как это все происходило.

Я довольно часто отвечаю на этот вопрос и каждый раз не перестаю удивляться тому, как в сущности незначительные события и сиюминутные выборы приводят тебя к грандиозным последствиям. Тут важно оставаться верной своему пути, и, даже когда кажется, что идешь совсем маленькими шажочками, они как раз приводят тебя к тем последствиям, о которых ты не жалеешь.

Получилось так. Я проходила несколько курсов креативного письма в Creative Writing School и тогда перезнакомилась с большей частью современной литературной тусовки: писатели, редакторы, представители разных издательств, литагенты… Обросла знакомствами, контактами, завела дружбу, ну и показала себя как писателя. А дальше просто так сложилось, что когда Букмейту потребовался автор, который смог бы написать роман по сценарию сериала, то там вспомнили про меня, а я возьми да и согласись.

Причем зашли ко мне примерно в таком ключе: мы тебе пока ничего не можем конкретно сказать, но это будет примерно так и так. Я практически вслепую согласилась просто на идею, а когда уже поизучала материалы и погрузилась в историю, то поняла, что сделала верный выбор.

Тогда была очень тревожная осень, и мне нужно было занять свой мозг, загрузить его работой. И я поехала в Астрахань, устроила себе ретрит, чтобы отвлечься от всего. Помню первые созвоны с Букмейтом: я сижу под огромным орехом, у меня на коленях лежит морда овчарки и я обсуждаю, как сделать роман.

Что ты чувствуешь, когда тебя ассоциируют с «Иными»?

Поначалу у меня были трудности с тем, чтобы присвоить не только успех романа, но и сам по себе текст. Хотя объективно вложила в «Иных» много личного опыта, близких для меня образов. Свое родное я взяла и подарила «Иным», потому что там это очень хорошо смотрелось. Сейчас мне комфортно ассоциировать себя с «Иными». В дальнейшем, надеюсь, к этому добавятся мои полностью оригинальные книги.

В одном интервью ты сказала, что одновременно работаешь над несколькими текстами.

Не совсем так. Я просто одновременно держу в голове несколько историй и периодически возвращаюсь то к одной, то к другой. Со временем какие-то из них перестанут меня сильно волновать, и я их отправлю в архив, откуда при случае могу и достать. Так, кстати, было с идеей «Дочерей Колыбели». Первые намеки на этот текст у меня были чуть ли не в 2014 году, когда я в журналистике работала и собирала интересные новости, криминальные сводки.

Сейчас у меня подвешенных в голове текстов, помимо «Дочерей Колыбели», два, и один из них написан где-то наполовину. Это «питерский» текст. Второй — новый, он у меня пока что на уровне идей и героев варится. Сначала я напишу «Дочерей Колыбели», а потом уже вернусь к этим.

Меня в этом смысле восхищает Айзек Азимов: он постоянно что-то писал, один из самых плодовитых писателей-фантастов. Допустим, он пишет какой-то текст и не знает, как из него вырулить. Он его откладывает и берет другой текст, пишет его. Я так не умею, но я о нескольких текстах могу хотя бы думать.

Насколько тебе важна писательская атмосфера? Свечи, благовония…

Ничего такого специально формирующего писательское настроение я не использую, потому что мне это не помогает. Я знаю, что есть те, кто пишет в кофейнях. Я так не могу, меня все отвлекает.

Если все-таки попытаться вычленить какие-то свои писательские привычки, то выходит, что я как котик — пишу в привычной для себя обстановке, дома за рабочим столом либо в кровати.

Меня очень сильно мотивирует и держит визуальная дисциплина, когда вижу свой прогресс. У меня есть табличка, трекер, куда я каждый день вношу, сколько знаков за день написала. В этой табличке у меня прописана дата, сколько к этой дате мне нужно написать тысяч знаков, и подсвечено, укладываюсь я или нет.

Рабочий день у меня начинается часов в одиннадцать утра, потом обед, и дальше я сижу до 5-6 часов вечера. Примерно пишу от 4 до 6 часов — в зависимости от настроя, состояния. И у меня пятидневная рабочая неделя. Максимум у меня было 18 тысяч знаков в день, когда я писала «Иных». Сейчас я работаю в более расслабленном режиме, и у меня 4-5 тысяч знаков в день.

Чем ты занимаешься, когда не пишешь?

Какое-то время я занималась литературной редактурой. Не в издательстве, а сама по себе. Я филолог по образованию, после университета работала в журналистике на позиции редактора, корректора. В целом для меня это понятная, привычная работа. Редактура художественных текстов даже больше нравится. Мне это ближе, с одной стороны, а с другой — я получаю удовольствие, помогая классному тексту стать еще лучше. А если книги выигрывают в каких-то конкурсах, премиях, становятся заметными, ужасно горжусь. Сейчас, когда я занята своим текстом, вообще не касаюсь редактуры. Но если не пишу активно, могу что-то поредактировать. Неактивно — это… Допустим, для «Дочерей Колыбели» у меня есть конкретный дедлайн, поэтому я пишу очень быстро. Но раньше бывало так, что между идеей и готовым рассказом проходил год, а повесть свою я писала и переписывала целых три года.

Кроме непосредственного набора текста есть еще много умственной работы, и она не видна со стороны — кажется, что писатель лежит на диване, но на самом деле там идет процесс. Или, к примеру, недавно я смогла поработать за ткацким станком, и это умение мне пригодится для «Дочерей Колыбели». Так или иначе, все, чем я занимаюсь, — это часть писательского процесса. Даже когда не сижу за ноутбуком, это все накопление опыта. Я живу жизнь, а потом создаю из этого текст.

Как ты вообще стала писателем?

Первые свои тексты фантастические я стала писать, когда мне было от 13 до 15 лет. Родители увидели, что я от руки пишу рассказы, и мне отец с работы принес печатную машинку, какую-то старую, списанную, и сказал: «Учись печатать. Когда научишься, я тебе компьютер куплю». Это были нулевые, и тогда компьютеры не были острой необходимостью для учебы. Компьютер казался больше развлечением, ну а мне его купили, чтобы я писала рассказы.

Все детство я провела за книгами — не играла в куклы Барби, мне это было совершенно неинтересно. Но любила разыгрывать какие-то сценки с подругами или истории из мультиков, ну и писать тексты. Еще был период, когда мы с подружкой комиксы рисовали. Из этого плавно и органично выросло то, что я начала записывать эти истории.

Меня поддерживала учительница литературы, мы даже ездили на научные конференции, где я читала свои произведения. Собственно, только поэтому и на филфак поступила — потому что а куда еще? Вообще хотела подать документы в Литинститут в Москве, но в последний момент оробела.

Какие стереотипы о писателях ты слышала в свой адрес?

Один из моих любимых стереотипов, который касается в целом всех творческих людей, — это то, что все творческие люди — такие одухотворенные праноеды, которых хлебом не корми, дай только творить, и они будут этим сыты. А вот результат их творчества — это достояние общественности, за которое можно не платить, ведь творческие люди должны радоваться одному только факту, что их одобрили, заметили. Конечно, творческая работа — это тоже работа, за которую хотелось бы что-то получать помимо народной любви.

Еще очень люблю миф о том, что писательство — это так красиво, легко, радостно! Сел — написал сразу идеальный текст под пение птичек. Но это большая и тяжелая умственная работа, это мука каждый раз. И только хуже с годами: ты обрастаешь опытом, становишься более начитанным и понимаешь, насколько ты далек от того прекрасного текста, к которому стремишься. И кстати, самые героические люди — это те, которые близко общаются с писателями в их активной, маниакальной писательской фазе или вообще живут с ними под одной крышей.

Близкие не боятся, что ты о них напишешь?

У меня был обратный опыт, когда меня спрашивали: «А напишешь ли ты про меня?» Почему-то это были в основном молодые люди, парни. Но я пишу о ком-то, беру кого-то за референс только в том случае, если мне это действительно необходимо для текста. Возможно, этот человек узнает себя, а другие люди — вряд ли. У меня есть несколько текстов, в которых фигурируют какие-то черты моих родственников в персонажах. Я помню, когда мама прочитала мои первые взрослые рассказы, она мне звонила и говорила: «Вот тут я узнала бабушку нашу!» Или когда она себя узнает — для нее это очень важно.

Злодеев с кого пишешь?

Думаю, злодеев у меня и нет в текстах. Есть просто сложные, запутавшиеся люди. Зачастую беру их больше от себя, от своей тени. С одной стороны, мне это кажется более этичным, а с другой — как-то само по себе так выходит.

Тебя можно называть фэнтези-автором?

Да, вполне. Причем оно само собой как-то получается. Я не выбирала жанр фэнтези осознанно, просто так сложилось. Мне интереснее смотреть на реальность через эту линзу, причем не только в текстах, но и в жизни.

Ты сама веришь в мистику?

В мистику не то чтобы верю. У меня есть критическое мышление, которое не дает мне впадать в веру в мистику на полном серьезе. Но я знаю, как работает мышление магическое, порой позволяю просто этому быть и получаю от этого удовольствие.

Недавно была ситуация. Еду в электричке Великий Новгород — Санкт-Петербург, и мы останавливаемся внезапно среди ничего. Вокруг разнотравье, болото и давно забытая деревня. Мой спутник потом все рационализировал — сказал, что пропускали состав, но перед этим мы успели нафантазировать историю про русалок, которым нужно принести какую-то жертвочку, чтобы ехать дальше. Мне нравится так видеть мир. Воображение писателя-фантаста похоже на воображение ребенка.

Не можем не спросить тебя про модный сегодня жанр янг-эдалт. Что это вообще такое?

Это юные герои, как правило, очень острые чувства, может быть история первой любви. Я вообще не очень люблю это разграничение, потому что оно больше не для читателей, а для маркетологов, чтобы сотрудники магазина понимали, на какую полку книжку поставить и какую привлекать целевую аудиторию, которая кажется выгодной.

Для меня, как для писателя, это все очень далеко. Когда я пишу, я не думаю, будет ли это янг-эдалт или что-то еще. Эта категоризация мне ни о чем не говорит. Я люблю, например, читать детскую литературу, и это ни о чем не говорит.

И потом, молодежью сейчас считаются люди чуть ли не до сорока лет. Дело вообще не в возрасте. Просто во все времена были более читающие и менее читающие. А теперь, в наши дни, книга борется за читательское внимание еще и с кино, с играми. Я, кстати, не считаю, что это плохо. Сама люблю игры — «Свитки», в «Ведьмака» мне очень понравилось играть. В 2022 году всю весну и все лето я проиграла в Genshin, а потом села «Иных» писать. Такой вот эскапизм.

Если тебе еще раз предложат написать книгу под сериал, ты согласишься?

Все будет зависеть от условий и от того, кто предложит. Я буду рассматривать, потому что это не сложная и, по крайней мере, увлекательная работа.

Какая из последних прочитанных книг показалась тебе особенно интересной?

Еще в начале года читала книгу «Швея с Сардинии» Бьянки Питцорно. Это прекрасный образец женского текста: в нем нет героического гранд-сюжета, пресловутого пути героя, есть просто жизнь маленькой швеи, которая полна историй, чем-то похожих на сказочные сюжеты. И там важна каждая ниточка, каждая подробность. Я бы хотела написать нечто подобное.