Удивительно не то, что многие homo sapiens готовы страстно верить в любую ерунду. Удивительно, что не затронутые этой верой граждане сплошь и рядом пытаются относиться с уважением к бредням своих ближних (даже весьма опасным), если те заверяют, что ежедневно поить кровью Великую Священную Калошу потребовал Бог. Лично.
Видимо, люди полагают, что раз уж с Богом все так неясно, то на всякий случай лучше не вмешиваться в его отношения со своей странноватой паствой. И лишь после некоторых кошмарных историй, подобных, например, той, что произошла с «Храмом народов» Джима Джонса, человечество на какое-то время отбрасывает свою готовность уважать сервированное под соусом веры шарлатанство. Но только на какое-то время.
Джимми избранный
Уроженец штата Индиана Джеймс Уоррен Джонс был талантливым проповедником, умевшим воодушевлять людей. Его мать с момента рождения сына мечтала о том, что он станет священником. В восемь лет она сшила ребенку полное церковное облачение и умилялась, глядя, как он пытается читать проповеди кошкам, хомячкам и соседским малышам. В тринадцать лет Джимми уже вовсю нес Слово Божие на улицах, призывая прохожих очистить свое сердце, покаяться и жить в любви к Создателю. У паренька была хорошая дикция, приятная внешность и глубокая убежденность в том, что он избранный (впрочем, последний пункт, в отличие от двух первых, штука для подростка обычная). Так что вскоре Джимми стал активным собратом общины пятидесятников и вещал уже с церковной кафедры. Но тут выяснилось, что с ним не все так просто. Джимми оказался «чернолюбом» – сторонником того, что белые и цветные не только братья во Христе, они и в жизни должны иметь равные права. А в 1952 году в Индиане такие идеи не то чтобы очень приветствовались, так что скоро молодого сторонника равноправия поперли из пятидесятнической общины обратно на улицу.
И тогда Джонс создал собственную церковь. В протестантской Америке это очень просто даже сейчас, а тогда стать официальным основателем новой религии можно было за пять минут, получив соответствующую бумажку в мэрии. Джонс назвал свою церковь «Церковь Cлова Христова», а через год переименовал ее в «Храм народов»(Peoples Temple) и принялся очень грамотно разыгрывать расовую карту. С женой Марселиной они усыновили несколько цветных детишек в придачу к собственным. Джим называл свою семью «семья радуги». В церковь особенно активно приглашали людей, имевших несчастье полюбить человека иной расы настолько, чтобы создать с ним семью и родить детей-полукровок. Такие семьи были париями как в белом, так и в цветном обществе практически всюду в США, не говоря уж о южных штатах.
И то, что община «Храма народов» стала закрываться для внешнего мира почти с момента своего основания, тоже понятно. В условиях расовой сегрегации очень легко сойти с ума, глядя, с каким презрением прохожие глядят на твоего смуглого ребенка, которого ты не сможешь отдать в хорошую школу или в колледж, с которым тебя не пустят в половину городских кафе. Да и прогулка по улице с супругом под руку вполне может закончиться дождем из отбросов, которым угостят как в белой, так и в цветной части города. Поэтому единственный способ более или менее достойно жить в такой ситуации – это спрятаться среди себе подобных, ходить в свою булочную, свою парикмахерскую, отводить детей в свой детский сад…
Помимо смешанных семей Джонс привлекал к себе и другой народ. Противников общества потребления и проклятого капитализма, например. Бывших и не очень наркоманов. Кающихся грешниц, влюбленных в красавца пастора. Тихих, но многообещающих дурнушек, на которых ни один мужчина до Джонса не останавливал взгляда. Слабоумных – в легкой степени умственной скорбности. Просто людей, которым хотелось веры и братства под надежным руководством сильного пастыря.
Бегство в новый дивный мир
А пастырь из Джима Джонса получился очень сильный. Он был велеречив, обладал чудным баритоном и мог рыдать на проповедях, как младенец. Он вселял в людей веру, он обещал им любовь на небе и свою заботу на земле, он смягчал сердца и облегчал кошельки – если судить по количеству дарственных на имущество, которое прихожане передали церкви Джонса в 50–70-х годах. Джонс был похож на Элвиса Пресли и умело этим пользовался: бачки у него были как у Короля, бриолин – как у Короля, даже крокодиловые ботинки Короля нашли свое место в гардеробе скромного священника, отдававшего предпочтение белым костюмам, тоже как будто только что снятым с короля рок-н-ролла. Аудитория у Джонса была, конечно, поменьше, чем у Пресли, но зато как его любила!
Однако эти крокодиловые ботинки, равно как и бриллиантовые перстни на всех пальцах Джонса, допекли-таки родственников новообращенных. Те стали подавать иски, обвиняя Джонса в создании тоталитарной секты и вытягивании денег из людей, не слишком способных отвечать за свои поступки. Нашлись и ренегаты, как же без них. Некоторые бывшие прихожане, разочаровавшиеся в «Храме народов», принялись ябедничать, рассказывая о Джонсе неприятные вещи. Какие-то из них, возможно, были враньем, а какие-то – и нет.
Говорили, что гвардия, набранная Джонсом из числа крепких телом мужчин-прихожан, бьет тех, кто согрешил против общины, прямо в церковном доме после служб. Что на службах Джонс проповедует уже не христианские истины, а дикую смесь всех верований и доктрин, начиная с буддизма и кончая коммунизмом (например, уверяет, что он реинкарнация Ленина, а СССР – будущий Град Христов). Что Джонс регулярно принимает какие-то таблетки, после которых у него странная речь и дикий взгляд. Что на проповедях он постоянно вопрошает прихожан, готовы ли они умереть ради него, и потом раздает стаканчики вроде как с ядом, который все должны выпить в знак своей веры, и хотя там всегда налит только лимонад, но все-таки… Да и вообще у Джонса есть гарем, он спит почти со всеми молодыми прихожанками, а также неравнодушен к юношам.
В 1965 году Джонс вынужден был перевезти свою общину из Индианы, где земля уже начинала гореть под его крокодильими штиблетами, в Сан-Франциско. Но вскоре неприятности начались и там. Особенно серьезными были обвинения в мошенничестве, неуплате налогов и незаконной финансовой деятельности. Община и правда была очень богатой. Всем ее членам предоставлялись бесплатные медицинские услуги и юридическая помощь. Неимущим выделяли жилье, питание, даже выплачивали пособия. Всего в «Храме народов» насчитывалось несколько тысяч прихожан, и все они вносили средства на поддержание общины – каждый в меру своих сил.
Во второй половине 1970-х годов, когда тучи над головой основателя «Храма народов» сгустились до чернильной черноты, он решил бежать. Тем более что к побегу все было готово. В 1974 году община арендовала 15 квадратных километров сельвы у Гайаны – южноамериканской страны, идеально подходившей Джонсу, потому что ее отношения с США можно было описать двумя словами: хуже некуда. Выдачи Штатам здесь можно было не опасаться. Кроме того, местное население говорило по-английски, правительство заигрывало с СССР, режим в стране был близок к социалистическому, климат – терпимым, а земли – плодородными. Словом, идеальная площадка для будущего социалистическо-христианского рая.
Джонстаун: начало
В 1977 году первая партия колонистов прибыла в Гайану и принялась строить город со скромным названием Джонстаун. Работа шла по 11–12 часов в сутки: вырубали лес, раскорчевывали пашни, строили лесопилку, бараки, ясли, радиоцентр и медицинский блок. Через год на этой проплешине в сельве уже жила тысяча человек. День был весьма однообразен: побудка в шесть утра, общий завтрак за длинными столами, после чего – рассылка на работы. Охрану лагеря обеспечивали гвардейцы Джонса, они же осуществляли телесные наказания нерадивых, непокорных или умудрившихся раздобыть у местного населения выпивку. Дети с двух лет жили отдельно от взрослых – в милом маленьком детском бараке. И хотя их так же исправно пороли, как и взрослых, они были вполне здоровы и ухожены. Воспитанием детей заведовала Марселина Джонс, супруга Джима – женщина заботливая, разумная и, по свидетельствам очевидцев, весьма талантливый педагог.
По вечерам после общего обеда проводились проповеди Джонса, которые записывались на магнитофон (большинство записей сохранилось). Сейчас специалисты, прослушивающие их, сходятся во мнении, что информация о том, будто преподобный к тому времени плотно сидел на фенобарбитале, абсолютно подтверждается его речью – часто замедленной, осложненной снижением слюноотделения, мычащей и нечеткой. Это если судить только о фонетике, так как смысловая часть речей прекрасна сама по себе. Практически каждый вечер Джонс доводил до истерики себя и своих слушателей, рассказывая об ужасах жизни в капиталистическом мире, об угрозах «Храму народов» со стороны проклятых империалистов и о том, что хочет Бог от каждого здесь присутствующего. Мы же любим друг друга, братья и сестры! Мы народ, спасенный из мира греха и грязи, как некогда были спасены Моисеем евреи. Но зло, оно рядом! Ненависть – рядом! Предательство – среди нас!
Если вечерней проповеди Джонсу не хватало для полного экстаза, то в Джонстауне устраивалась «белая ночь». Людей будили громкоговорителями, и требовалось опять бежать на площадь, получать очередное двухчасовое откровение от накачанного седативами, но все еще пульсировавшего эмоциями пастыря. На нескольких записях можно слышать, как Джонс использует любимую игрушку – имитацию коллективного самоубийства с «ядом» в стаканчиках, который каждый должен был выпить, дабы доказать свою преданность. Все послушно пили «яд» и ползли спать, так как работу после «белых ночей» не отменяли.
Джонстаун: начало конца
Некоторым удавалось все же прозреть и уехать. Джонс отпускал людей неохотно, но несколько семей сумели сбежать, дипломатично прикрыв свое отступление рассказами о важных семейно-наследственных делах в США, болезнях и деловых обязательствах и подкрепив все это клятвами немедленно вернуться, когда уладят все дела. Вернувшиеся народохрамцы не были слишком красноречивы ни с прессой, ни с государственными чиновниками – впоследствии они признавались, что страх перед агентами «Храма народов» заставлял их держать язык за зубами. Тем не менее кое-что они все же рассказывали. И это «кое-что» очень не нравилось организации «Озабоченные родственники», возглавляемой Тимом Стоэном, бывшим юристом «Храма народов», который, разочаровавшись в Джонсе, сплотил вокруг себя родных и близких прихожан.
А правительству США очень не нравились данные двух агентов, которые под видом прихожан жили в Джонстауне. Во-первых, выяснилось, что Джонс подумывает, как бы перетащить свою паству в Советский Союз, и даже находится в активной переписке с послом СССР в Гайане. Конечно, русские вряд ли были заинтересованы в том, чтобы принять у себя тысячу религиозных фанатиков под предводительством явно неадекватного лидера, но в пику Штатам в разгар холодной войны они вполне могли решиться на такое и потом долго хвастаться этим, улучшая свой международный имидж, изрядно подпорченный советскими танками в Праге. Во-вторых, и это было хуже, агенты свидетельствовали, что в Джонстауне все очень неблагополучно в психологическом отношении, что Джонс становится агрессивным и неуправляемым, что обстановка в поселении накаляется и не исключено, что старый добрый Джонс способен устроить, скажем, показательный расстрел пары десятков «предателей». А за такие вещи «Озабоченные родственники» и общественность США покажут своей администрации цирк с конями, потому что первейшая обязанность властей – защищать своих граждан за рубежом, как известно. Тем более детей. За детей американские налогоплательщики сожрут живьем. Между тем защищать своих граждан в Гайане, находившейся под крылышком СССР, администрации было не с руки. Она могла только неофициально приглядывать за Джонстауном: рабочего контакта с гайанскими властями наладить не удавалось, невзирая на все старания дипломатов. В общем, шах и пат.
Джонстаун: экскурсия
Разорвать патовую ситуацию взялся всенародный любимец –конгрессмен Лео Райан, прославившийся своей борьбой с коррупцией, несправедливостью и всякими правительственными скелетами в офисных шкафах. После долгих переговоров с гайанскими властями и Джонстауном конгрессмен получил разрешение приехать в «Храм народов» в компании нескольких журналистов и родственников прихожан.
17 ноября 1978 года делегация прибыла в Джонстаун. Поначалу все было довольно мило: люди весело общались с гостями, рассказывали, как замечательно им тут живется, показывали свои постройки и огороды, всячески демонстрировали радость жизни и полную открытость. Журналисты, правда, обратили внимание, что большая часть их собеседников радуется уж слишком одинаково и явно заученными фразами. Несомненно, это заметил и конгрессмен, но, как опытный политик, вида не подал, а, напротив, рассыпался в комплиментах Джонсу, который создал такую за-ме-ча-тель-ную колонию всего за один год! Невероятно! А какой цветущий вид у малышей! И что за чудо эти пальмы на горизонте!
Джонс был напряжен, не снимал черных очков, но отвечал в предложенном стиле: о да, живем помаленьку, спасибо за заботу, конгрессмен, вы уж напишите всю правду о том, как у нас тут все прекрасно.
Тем временем одному из журналистов подбросили записку для Райана: двое человек умоляли увезти их из Джонстауна. Тогда после праздничного концерта Райан попросил разрешения еще раз пообщаться с жителями колонии – уже более приватно. Выяснилось, что шестнадцать человек мечтают, чтобы их увезли, при этом они весьма напуганы. На следующий день, 18 ноября 1978 года, все в той же светской манере Райан предложил Джонсу подбросить этих ребят до США, раз у них там какие-то дела, а ему все равно по дороге… Нет, ну что за дивные пальмы!
Каменея скулами, Джонс дал свое согласие. Спустя пару часов произошел пренеприятный инцидент: один из подручных Джонса, Дон Слай, напал на Райана и, приставив ему нож к груди, потребовал убираться отсюда. Конгрессмен не пострадал, но Дон, размахивая ножом, умудрился порезаться и обляпать своей кровью белую рубашку конгрессмена. Стало ясно, что из общины мира и любви пора делать ноги: вооруженные ружьями, автоматами и пистолетами гвардейцы Джонса смотрели уж слишком угрожающе. Делегация и беженцы должны были покинуть Джонстаун на двух грузовичках. На ближайшем маленьком аэродроме их ждали два самолета: девятнадцатиместный Otter, на котором прилетела делегация, и шестиместная Cessna, которую конгрессмен вызвал, узнав, что уезжающих будет столько, что в один самолет они не поместятся. Когда грузовички уже выезжали из Джонстауна, к ним подбежал семнадцатый человек, попросившийся на борт. Конгрессмен согласился принять его, хотя остальные беженцы предупредили, что этот человек, Ларри Лэйтон, – один из гвардейцев Джонса и его доверенное лицо, а значит, что-то тут не так.
Потом случилось плохое кино. Перед посадкой в самолет Лэйтон вынул из-под рубашки короткоствол и принялся палить в окружающих. Он ранил троих, прежде чем его успели скрутить и отобрать оружие. И в этот момент на аэродром выехал трактор, из которого выскочили несколько человек, принявшихся стрелять по делегации из автоматов. Оператор NBC Боб Браун снимал все происходящее, пока не был убит выстрелом в голову (пленка сохранилась), конгрессмен Райан погиб на месте, так же как еще двое журналистов и один член коммуны. Несколько человек были ранены, остальные кинулись в лес.
Атаковавшие столь же быстро покинули аэродром, как и появились. Шестиместная Cessna улетела с ранеными, а остальные выжившие, затаившиеся в лесах, только на следующий день были эвакуированы самолетом гайанских ВВС. Группу подростков-беженцев пришлось искать в сельве десять дней, и они были едва живыми, когда их обнаружили.
Джонстаун: конец
А чуть позже в Джонстауне была объявлена «белая ночь». Запись ее сохранилась, и слушать происходившее невыносимо. Джонс сообщил, что его человек («по велению сердца и горячности, но не по моему приказу») застрелил пилота во время полета, самолет с делегацией и «предателями» упал, так что теперь у Джонстауна нет будущего: на них объявят охоту проклятые империалисты. И сейчас самое время всем принять яд, так мы спасемся от ужасов этой жизни, чтобы в ту же секунду проснуться в новом прекрасном мире. Две женщины пытались возражать – им велели замолчать. Гвардейцы принесли чан с фруктовым напитком Flavor Aid, туда всыпали цианид и валиум. Сперва отравой напоили детей. Тех, кто плакал и отбивался, поили силком. 271 ребенок в возрасте от года до 16 лет превратились в трупы. Потом, посмотрев на агонию детей, стали причащаться взрослые. Не все делали это добровольно, некоторым причастие пришлось колоть насильно – шприцы приготовили заранее. Но кое-кому все же удалось удрать в лес (причем самые предусмотрительные сделали это, как только по громкоговорителям объявили о начале «великой белой ночи»). Сидевшие в лесу еще долго слышали крики и выстрелы: проследив за кончиной присутствовавших и сложив тела в кучи (вероятно, для дальнейшего сожжения), гвардейцы застрелили самого Джонса, а потом принялись друг за друга. В самом Джонстауне выжила только 75-летняя чернокожая полуслепая старушка, которая в начале причастия успела юркнуть в барак и затаиться под своей кроватью на долгие часы. Благодаря ее показаниям возникла версия, что некоторые гвардейцы все-таки решили выжить, поэтому они застрелили Джонса и своих коллег и затем сбежали в лес.
Джонстаун как удача
Девятьсот девять человек погибли в тот день в Джонстауне, еще пятеро – на взлетном поле, а в Джорджтауне (столице Гайаны) верная соратница Джонса, Шарон Эймос, его эмиссар и любовница, перерезала горло трем своим детям, а потом покончила с собой.
Дальше начались ад и неразбериха. Многие прихожане, в том числе и гвардейцы «Храма народов» жили тут под псевдонимами и не имели документов. Гайанские власти все же разрешили въехать американским военным экспертам, но только спустя четыре дня после трагедии, что во влажном и жарком климате превратило работу патологоанатомов почти в профанацию.
Среди найденных в лесу прихожан почти наверняка были не только жертвы, но и те, кто убивал отказавшихся от самоубийства. Однако следственные мероприятия были осложнены политической обстановкой, а от гайанских властей никакого толку не было. В результате единственным человеком, понесшим наказание за происшедшее в Джонстауне, стал тот самый Ларри Лэйтон, который начал стрельбу на взлетном поле: он получил пожизненное заключение (был помилован в 2002-м, после 25 лет тюрьмы).
Разумеется, тут же начались спекуляции. Самой бессовестной из них, бесспорно, стала выпущенная в СССР в 1987 году агитка «Гибель Джонстауна — преступление ЦРУ», в которой авторы, обращаясь с фактами, именами и свидетельствами с восхитительным самоуправством, сообщали, что, конечно, джонстаунцы были убиты ЦРУ, которое хотело помешать их переезду в СССР.
Показания восьмидесяти выживших свидетелей в этой брошюре не приводятся (да и сам факт их существования особо не педалируется), зато приведена масса высосанных из пальца откровений типа «несколько десятков крупных мужчин с американскими паспортами в тот день тоже жили в одной из гостиниц Джорджтауна – к чему бы это и кто они такие?». Религиозную составляющую «Храма народов» авторы брошюры максимально игнорируют, представляя его как «общество людей, выбравших социалистический образ жизни и убитых за это».
Ответ на главный вопрос «А зачем ЦРУ было устраивать столь опасную, чудовищно рискованную да и фантастически невероятную операцию?» авторы тоже изящно обходят. Как зачем? Чтобы насолить СССР, конечно. Впрочем, известно же, что это был их «эксперимент по контролю над человеческим сознанием», а тут они просто заметали следы… Все пленки, все кинозаписи – это, конечно, подделка, у Джонса был чин полковника спецслужб, над территорией Джонстауна распыляли ЛСД, вот свидетели и бредят...
Но СССР такие выходки, конечно, были простительны. Все ж таки холодная война, противостояние – как не укусить заатлантического приятеля?
Интересно, что и в США находятся любители поэксплуатировать эту тему. Не поддаются исчислению навары, которые сняли телеканалы и газеты, публикующие «альтернативные взгляды на джонстаунскую трагедию». Именно обилие таких спекуляций, появляющихся тем активнее, чем больше забываются в народе реальные детали происшедшего, заставило Стивена Джонса, сына основателя «Храма народов», выступить с обличением отца в фильме «Три дня в Джонстауне» (2007). Тогда парень выжил только потому, что 18 ноября он с группой прихожан находился в столице Гайаны: его мать вымолила у отца разрешение послать нескольких юношей поучаствовать в баскетбольном матче с местной командой.
Всю жизнь Джонс старался скрывать, кто является его отцом. Но сейчас он счел, что в интересах истины обязан подтвердить: «Храм народов» был религиозным концлагерем, а его отец – тем обуреваемым вожделением к суициду маньяком, каким он предстает в официальной версии.
«Я не предаю своего отца, – заявил Стивен после премьеры фильма. – Я защищаю свою мать, своих сестер и братьев, которые стали его жертвами – такими же, как остальные девятьсот человек, сведенные им в тот день в могилу».
Территория Джонстауна сегодня превратилась в сельву. Она вызывает мистический ужас у местных, которые отказываются приближаться к границам поселения. Здание «Храма народов» в Сан-Франциско тоже не нашло себе хозяина, оно обветшало до дряхлости и было снесено. Люди боятся заразиться лежащим на этих домах и землях проклятием. Так суеверие, положившее начало этим местам, предопределило и их конец.
