Забытые подвиги Первой мировой войны, в которые сейчас сложно поверить

Ее результатом стало прекращение существования четырех огромных империй, гибель более 10 миллионов солдат и около 12 миллионов мирных жителей.

В современном мире больше известны те события Первой мировой, которые происходили на Западном фронте. Даже далекие от истории люди помнят «На Западном фронте без перемен» Эриха Марии Ремарка и «Прощай, оружие!» Эрнеста Хемингуэя. Ну или хотя бы слышали что-то о таких книгах. На самом деле Восточный фронт, русский театр военных действий, превосходил по протяженности Западный, бои на нем имели более маневренный характер.

К сентябрю 1915 года на Восточном фронте Тройственный союз сосредоточил 107 пехотных и 24 кавалерийские дивизии, а на Западном (или Французском) Антанте противостояли только 90 пехотных и одна кавалерийская дивизия. О напряженности боев свидетельствуют потери войск сражавшихся стран: более 700 тысяч солдат полегли здесь с каждой стороны фронта. Но вот почитать об этих событиях почти нечего: Западу интересен только он сам, а у нас во времена СССР воспевались вызванные «Германской войной» демонстрации рабочих, революция и последующая Гражданская вой­на, при этом бои Первой мировой рассматривались лишь как прелюдия к этим судьбоносным событиям.

Войну против Германии и других держав Тройственного союза прозвали «империалистической», русские герои при этом вроде бы стали и не героями вовсе: в советской России памятники им сносили, воинские захоронения уничтожали. Ну а на фоне трагедии Великой Отечественной войну 1914 года вообще забыли: она стала таким же сумрачным прошлым в «туманной дымке веков», как и вторжение Наполеона.

Пересказывать здесь хронику боевых действий по учебникам не имеет смысла. Гораздо интереснее вспомнить несколько частных эпизодов, сегодня почти забытых, а тогда широко известных и оказавших заметное влияние на российское общество.

C пикой на немцев

Первым уместно вспомнить подвиг приказного (это звание в казачь­их подразделениях соответствует ефрейтору) Козьмы Фирсовича Крючкова из 3-го Донского имени Ермака Тимофеева полка. Отличился он в самом начале войны, 30 июля 1914 года, став первым георгиевским кавалером. Случилось вот что.

Казачий дозор, в который кроме возглавлявшего его Козьмы Фирсовича входили еще трое его сослуживцев, выполнял разведку в районе польского городка Калвария (Польша тогда была частью Российской империи). Перевалив через небольшую возвышенность, затруднявшую обзор, казаки неожиданно наткнулись на такой же немецкий кавалерийский разъезд, только состоявший не из четырех бойцов, а из двадцати семи, — драгуны под командованием офицера и унтер-офицера. Прятаться было поздно: заметившие казаков драгуны уже разворачивались для атаки.

Вопреки очевидному семикратному перевесу сил немцев, Крючков с товарищами не отступили, а приняли бой, сходу уложив из карабинов несколько нападавших. Если бы немцы просто остановились и ответили огнем, нашим плохо бы пришлось. Но они решили действовать как истинные кавалеристы — пустить в ход холодное оружие. Крючкова окружили одиннадцать драгун. Он ногами управлял лошадью, а руками пытался перезарядить карабин.

Но получилось неудачно: патрон уткнулся, стрелять невозможно, а времени устранять задержку нет. Да еще немец ударил саблей по руке, раскровенив пальцы и выбив карабин. Начал рубиться шашкой, получил еще несколько ран, но разделался с несколькими противниками. Почувствовав, что шашкой становится трудно работать, выхватил у одного из драгун пику, которой и заколол оставшихся.

Крючков получил шестнадцать ран: уколы в спину и шею, порезы рук. Однако сам в рубке уложил одиннадцать драгун. А его товарищи в это время закончили разгром немецкого подразделения — уйти удалось только троим, двое были ранены и взяты в плен. А ведь драгуны — это не срочным порядком мобилизованные на войну пехотинцы-­окопники. Это кавалерия, элита армий того времени.

Все четыре казака за свой подвиг получили высшие солдатские награды — Георгиевские кресты 4-й степени (по статусу Георгиевского креста более высокую степень нельзя было вручить, пока не было всех предыдущих). При этом самый первый крест с номером 5501 получил командир разъезда Козьма Фирсович Крючков.

Конечно, событие тут же стало широко известно: о Крючкове писали в газетах, о нем доложили императору Николаю Второму. 24-летний казак оказался всероссийской знаменитостью.

На лубочных картинках его изображали с наколотыми наподобие шашлыка на пику немцами, ушлые коммерсанты из Ростова-на-Дону выпустили папиросы «Донской казак Козьма Крючков», какой-то купец назвал его именем пароход. Появился на граммофонных пластинках «Вальс Козьмы Крючкова», его портретом были украшены обертки конфет «Геройские» петербургской фабрики А. И. Колесникова.

Герой отлежался пять дней в лазарете и отправился в родную станицу Усть-Хоперскую отбывать краткосрочный отпуск. Потом снова фронт. Воевал казак умело, заслужил второй Георгиевский крест, получил офицерский чин подхорунжего. Революцию не принял. У себя на Дону возглавил партизанский отряд, стал в 1919 году сотником и погиб в бою с красными.

В советское время подвиг Крючкова был подвергнут сомнению — дескать, пропаганда «гнилого царизма». Как это так, в одиночку против одиннадцати человек, да еще с какой-то архаичной пикой?! Масла в огонь подлил Михаил Шолохов, уничижительно описавший бой в романе «Тихий Дон» как нелепую стычку.

Дескать, обе стороны рубили друг друга не от храбрости, а от испуга, Крючков первый бросился наутек, а немецкого офицера застрелил казак Иванков, чем и переломил ход боя, внеся растерянность в ряды прусаков. Писатель использует такие обороты речи, как «в объявшем их животном ужасе наносили слепые удары», «немцы, израненные нелепыми ударами» и так далее. Интересно, что Шолохов беседовал с одним из участников боя, и им был именно казак Михаил Иванков. Да вот только к тому времени он оказался по другую сторону баррикад от бывшего командира Козьмы Крючкова и служил в Красной армии…

На самом деле Крючков был не первым опытным воином, творившим с пикой в руках чудеса. Например, в Николаевском кавалерийском училище на почетном месте хранилась пика, которой в годы Кавказской войны казак отбился от окруживших его двенадцати черкесов.

В Первой мировой пика тоже себя неплохо зарекомендовала в кавалерийских стычках. Сохранились воспоминания одного казака о боях с австрийцами, который описывал «технологию» рубки так: «Но их и рубить-то надо знающе: на них шапки лакированного товару очень толстого и окованы медью, и подбородень медный, так что не разрубишь, грудь прикрыта толстой резиной. Но наши казаки приноровились ширком, особенно пикой, и бьют их наповал с Божией защитой».

Атака мертвецов

В сентябре 1914 года немцы осадили небольшую русскую крепость Осовец (сейчас это в Польше), в 50 километрах западнее города Белосток. Крепость прикрывала стратегическое направление на Петербург от удара со стороны Восточной Пруссии, до границы с которой было всего 23 километра, и блокировала переправу через реку Бобр.

Обойти эти укрепления стороной невозможно: пригодных для движения армии с обозами и тяжелым вооружением дорог там почти нет, лишь узкие тропы. Почти нет и каких-либо поселений, где можно разбить лагерь. Кругом болота, а единственный транспортный коридор перегораживает крепость Осовец. «Там, где миру конец, стоит крепость Осовец. Там страшнейшие болота, немцам лезть в них неохота», — пели сами защитники крепости.

Тут же был предпринят первый штурм силами 40 пехотных ба­таль­онов 8-й германской армии при поддержке артиллерии. Гарнизон крепости состоял из одного пехотного полка (это четыре ба­таль­она), двух артиллерийских батальонов, саперного и хозяйственного подразделений. Несмотря на численное преимущество противника, штурм был отбит.

Противогазов у русских солдат не было: первый противогаз был изобретен в России в 1915 году

Вторая массированная атака немцев была предпринята в феврале — марте 1915 года. 13 февраля начался обстрел фортов из осадных орудий калибра до 420 мм. Под Осовец привезли 17 батарей пушек особой мощности, в том числе четыре «Большие Берты» и 64 других, мало уступавших крупповским мортирам в разрушительной силе.

За неделю по крепости было выпущено около 250 тысяч только тяжелых снарядов, причинявших страшные разрушения. На территории плацдарма Осовца потом насчитали более 30 тысяч снарядных воронок. Большая часть германских снарядов улетела в реку Бобр и окрестные болота, разбив лед и сделав невозможными форсирование водных преград и атаку фортов самими же немецкими пехотинцами.

Однако и этих 30 тысяч попаданий достаточно: получается, что на каждого русского солдата их приходилось по нескольку! До войны полагали, что человек в принципе неспособен такое выдержать: если и не будет разорван на куски, то его или тяжело ранит, или контузит.

Русское командование понимало, что при таких условиях крепость будет неизбежно взята, и без особой надежды просило командира гарнизона генерал-майора Николая Бpжозовского продержаться только 48 часов. Это не был даже приказ. Но крепость сражалась еще полгода!

Ответным огнем русских артиллеристов были уничтожены несколько особо ценных немецких осадных орудий, в том числе две знаменитые «Большие Берты» (всего их было девять в армии Вильгельма). Это заставило немцев срочно отвести артиллерию за пределы дальности стрельбы русских орудий, прекратить штурм и перейти к позиционным действиям.

Третий штурм начался только в июле 1915 года. Наученные горьким опытом, немцы собрали внушительные силы для атаки уже до предела осточертевшей им к тому времени крепости, которая, вопреки всем разумным планам военных действий, продолжала преграждать путь на российскую столицу и стягивала на себя силы с полусотни прилегавших километров фронта. 14 батальонов пехоты, батальон саперов, 30 сверхтяжелых осадных орудий, 30 батарей отравляющего газа. На передовых позициях в предполье крепости им противостояли всего пять рот 226-го пехотного Землянского полка и четыре роты ополченцев — итого девять рот против пятидесяти семи. Русскую пехоту должна была поддерживать крепостная артиллерия с фортов Осовца. Июльские атаки результативными для немцев не были.

Тогда, дождавшись подходящего направления ветра, в 4 утра 6 августа 1915 года немцы развернули против защитников крепости 30 батарей химического оружия. Зеленое облако хлора потекло из баллонов на русские окопы. Вдобавок немцы обстреливали крепость химическим снарядами с хлорпикрином. Проклятые русские, так долго мешавшие гениальным планам германского командования вопреки всем законам строгой военной логики, должны были наконец сдохнуть.

От газа даже трава чернела и умирала; все медные предметы на плацдарме крепости — части орудий и снарядов, умывальники — покрылись толстым зеленым слоем окиси хлора; оказались отравленными хранившиеся без герметичной укупорки овощи и иное продовольствие. Человек, вдохнувший хлор, умирал в страшных мучениях, выхаркивая с кровью обрывки легких.

По немецким расчетам газ в таком количестве должен был проникнуть в боевые порядки оборонявшихся на глубину до 20 километ­ров, при этом сохраняя поражающее действие до 12 метров высоты. То есть ни возвышенности, ни форты спасти от него не могли. Противогазов у русских солдат не было: первый в мире фильтрующий угольный противогаз был изобретен в России Николаем Дмитриевичем Зелинским в 1915 году и принят на вооружение армий Антанты в 1916-м. До этого от газов предполагалось защищаться марлевыми повязками со специальной пропиткой. Если они были.

В результате газовой атаки в полном составе погибли 9, 10 и 11-я роты Землянского полка, из 12-й роты уцелели 40 человек, половину личного состава потеряла 13-я рота. Потом посчитают всех погибших: было отравлено газами более 1600 человек.

Посчитав, что в гарнизоне крепости все погибли, немцы пошли в атаку на передовую Сосненскую позицию предполья крепости, вынесенную от фортов на западный берег реки. На штурм заполненных умиравшими людьми окопов шли 14 батальонов ландвера — не менее семи тысяч пехотинцев.

Это было за пределом реальности, это было что-то инфернальное, с чем воевать немцев никогда не учили

Дальше случилось невероятное. Их встретили контратакой в штыки остатки 13-й роты 226-го пехотного Землянского полка. Около 60 харкавших кровью русских солдат — с обмотанными грязными тряпками лицами, без надежды остаться в живых и не искавших больше этой надежды. Умиравшие шли умирать и лишь хотели захватить с собой в могилу побольше врагов. А тут еще выжившие артиллеристы открыли огонь по врагу.

Сам вид атаковавших поверг немцев в такой ужас, что они в панике бежали, повисая на проволочных заграждениях и желая только как можно дальше оказаться от этих страшных зомби. Эта контратака нескольких десятков солдат 226-го Землянского полка против тысяч врагов из 18-го полка ландвера вошла в историю под названием «атака мертвецов». Такого не бывало прежде. Немцы не были трусами, немцы умели хорошо воевать. Вот только то, что они увидели 6 августа, не вписывалось ни в какие рамки. Это было за пределом реальности, это было что-то инфернальное, с чем воевать немцев никогда не учили, так что они просто отказались иметь дело с потусторонним миром.

Крепость Осовец так и не была взята штурмом. К концу лета 1915 года общая стратегическая обстановка на фронтах сделала оборону этих укреплений бессмысленной для русской армии. 18 августа был отдан приказ об эвакуации гарнизона крепости, которая и завершилась к 22 августа. Немцам не оставили ничего: ни одного патрона, ни банки консервов. Когда нечем было тащить тяжелые пушки, в ременные лямки впрягались по 30–40 солдат. Все, что вывезти оказалось невозможно, было взорвано.

В этой связи интересную информацию опубликовали в 1924 году европейские газеты. Якобы, когда поляки начали спустя девять лет после описываемых событий разбирать завалы битого камня и смогли спуститься в засыпанные взрывами русских саперов подвальные склады крепости, их встретил оклик часового: «Стой, кто идет?» Дескать, при эвакуации его забыли, так что солдат жил все эти годы, питаясь тушенкой со взорванного подземного склада, вел счет дням в полной темноте и нес службу.

История похожа на газетную утку, но в свете героической обороны крепости, которая наперекор всем военным очевидностям почти год преграждала немцам белостокский путь на столицу Российской империи, могло быть и так.

«Русская солдата»

8 декабря 1915 года на фронт Германской войны прибыл молодой русский доброволец Николай Попов. Он был зачислен в роту пешей разведки 88-го Петровского полка. Молодой человек был грамотным, знал иностранные языки, проявил сообразительность, неплохо стрелял — для разведки годен. Уже 20 декабря 1915 года рядовой Николай Попов с напарником отправился в ночной рейд на вражескую территорию, имея приказ захватить языка.

Однако в ходе обстрела напарника ранили, так что солдат Попов выполнил задание в одиночку. За приведенного пленного и образцовое выполнение приказа он был награжден Георгиевским крестом 4-й степени. Ничего не­обычного вроде бы в этом не было: сколько таких добровольцев разными путями попадали на войну и сколько из них совершали подвиги! Вот только этот Николай Попов на самом деле был ученицей 6-го класса высшего Мариинского училища города Вильно — Кирой Башкировой.

Кира с детства была ребенком живым и непоседливым. Остро воспринимала всякую несправедливость, и настоящую, и кажущуюся. Родилась она в дворянской семье русской интеллигенции: ее отец получил в университете историческое и филологическое образование, знал шестнадцать иностранных языков, служил в публичной библио­теке. Мать родилась в Швейцарии, рано осиротела и воспитывалась в парижском монастыре.

В семье было семеро детишек, так что Кира еще в пять лет решила не обременять собой домашних и вместе с сестрой пыталась бежать из дома, чтобы поступить на службу скотницей. Что это за работа, малышка едва ли хорошо понимала, просто няня ей читала книжки, так что слово было знакомое. Побег не состоялся в связи с наступлением холодной и страшной ночи — пришлось вернуться домой. Позже были и другие проделки разной степени безобидности, за которые девочку сурово наказывали: запирали в темном амбаре, в котором наверняка водились крысы. Когда закрывалась дверь, отсекая последний лучик солнечного света, они начинали шуршать в углах. Крыс Кира, как всякая нормальная благовоспитанная девочка, боялась очень-очень.

Наверное, если бы ей тогда сказали, что она по собственной воле полезет в окопы, где эти самые крысы тоже есть, но они еще далеко не самое страшное, — не поверила бы. С первых недель войны все женское население семьи Башкировых откликнулось на призыв о помощи фронту: во главе с ма­терью Надеждой Павловной сестры ежедневно ходили помогать раненым солдатам в госпитале. Но шестнадцатилетней Кире этого казалось мало. Родина воюет, а ей что, корпию щипать да книжки героям читать? Однако на фронт женщин тогда не брали ни под каким видом — ни добровольцами, ни даже санитарками.

Тогда она разработала хитрый план побега. Продав втихаря часть своих вещей, купила солдатское обмундирование и спрятала все это у подруги — дома могли бы найти и разоблачить беглянку. Кроме униформы были приобретены даже мужское нижнее белье и портянки, чтобы даже самых мелких деталей, которые могли бы ее выдать, не осталось от прежней девичьей жизни. Удостоверение ученика реального училища Кира добыла у двоюродного брата другой своей подруги — Николая Попова. Именно под этим именем ей теперь предстояло жить.

Но такой хороший план чуть было не сорвался. Уже на вокзале, куда худенького «новобранца» в полной военной форме проводили участвовавшие в заговоре подруги, к девушкам подошел знакомый и сообщил о побеге их знакомой по училищу — Киры Башкировой. На саму Киру, стоявшую рядом в новом обличье, он не обратил внимания.

Кире (точнее, уже «Николаю Попову») удалось добраться до польского города Лодзь, где она смогла поступить добровольцем в полк. По чистой случайности из-за скорого выступления у нее не спросили документы по всей форме. Повезло… Буквально через несколько дней полк выступил маршем на фронт. Семьдесят километров пешком с полной выкладкой, стертые до крови ноги. А выдать себя нельзя ничем. На фронте — штыковые атаки, артиллерийские обстрелы, кругом смерть и кровь.

Но еще хуже окопная грязь и вши. Другие солдаты могли хоть раздеться и прожарить над огнем свои гимнастерки, а бедной Кире даже в баню приходилось ходить редко и тайком. Говорить она старалась басом, а родных в письмах просила ни в коем случае не присылать столь любимых ею конфет, зато слать побольше махорки — не для себя, сослуживцев угощать.

Надо сказать, что, сообщив домашним в первом же письме о своем побеге на фронт, Кира сразу их и предупредила, чтобы никаких попыток вернуть ее не предпринимали: все равно убежит снова, но тогда уж никаких писем пусть от нее не ждут.

В разведку Кира старалась ходить почаще, так как жалела своих старших товарищей. Мужикам по сорок лет, дома у них жены, дети — а ну как убьют и семья кормильца потеряет? Бывало, иные ее сами просили подменить в патруле. Не отказывалась никогда.

Во время командировки в родной Вильно за полковым оружием она встретила на улице генерала и лихо отдала ему воинское приветствие. Но тот лишь усмехнулся в усы: бросьте, мол, во фрунт становиться, все ж таки барышня. Неудивительно: ее тайна была безнадежно раскрыта родными и знакомыми, а гордые за свою героическую землячку горожане вывешивали на главном Георгиевском проспекте ее портреты с подписями: «Кира Башкирова — доброволец Николай Попов».

Тем не менее в полку она пока еще сохраняла инкогнито и продолжала воевать. Однажды в бою Кира была легко ранена в руку. В лазарет пошла на своих ногах, но по дороге потеряла сознание: тиф свалил. В госпитале, конечно, правда открылась уже для всех. Когда до полкового начальства дошло это известие, девушку немедленно демобилизовали, как не имевшую права служить в армии. Однако честно заработанную награду оставили за ней. Так что после излечения георгиевский кавалер Кира Башкирова отправилась домой.

Думаете, теперь она успокоилась? Ничуть не бывало. В 1916 году вновь бежала на фронт, вновь поступила добровольцем, но уже в другой полк, где ее не знали. Георгиевскому кавалеру всегда рады, так что взяли «излечившегося от ран ветерана» без лишних вопросов. До октября 1917 года «вольноопределяющийся Николай Попов» служила рядовым в третьем батальоне 30-го стрелкового Сибирского полка.

Кира Александровна Башкирова, в замужестве Лопатина, родила двоих детей, в Великую Отечественную работала медсестрой, спасая жизни тяжелораненых солдат. Награждена медалями «За оборону Советского Заполярья» и «За боевые заслуги». На ее долю выпало много различных испытаний, и достойно их перенести помогал «Николай Попов», который вовсе не остался лишь в памяти о днях героической юности.